Сергей Шапурко - Два миллиона (сборник) Страница 38

– Во-во! Разве, что «типа». На смену культурным ворам прошлого пришли тупые бандюки, – встрял Хохотов.

Ваня протер глаза и, уже полностью войдя в действительность, стал слушать.

– Вот я и говорю. Подошли и давай над дедом издеваться. Толкают его, смеются. Дедок молчит, в сторону отходит. А те не отстают. Зашкалило их от безнаказанности, взяли и вылили деду пиво на шляпу. Тот глазами сверкнул, шляпу в урну выкинул и из внутреннего кармана выхватывает «Вальтер»!

– «Вальтер»?!

– Вот именно, что «Вальтер». Наверное, у эсэсовца во время войны отобрал.

– Ну и что?

– Что, что. Три трупа, четвертый успел свалить. Деда не поймали – старая гвардия.

Народ, раздавленный неожиданной концовкой, молчал.

– А что? И правильно! Он ведь их первым не трогал! – вдруг крикнул седой мужчина с усталым лицом труженика.

– Так что же теперь всех поубивать? – возмутился студент-медик.

– А у меня тали украли, – спускаясь вниз, горестно сказал Гайкин.

– Отставить тали, – скомандовал рыжий полковник, – попрошу дальше, товарищи.

Мужчина с яйцевидной головой, сидевший рядом со столиком, налил себе водки, шумно выпил, закусил печеньем и, решившись, сказал:

– Ладно, расскажу. С братом моим было. Пылесос у него поломался. Чинил, чинил его, все без толку. Делать нечего, купил новый. А старый возле мусорки поставил – может кому на запчасти сгодится. Два дня аппарат простоял, никто не берет. Ну, брат видит такое дело, думает, отвезу его в гараж, авось и самому понадобится. Положил на заднее сидение в машину, а сам домой поднялся – закатки забрать, чтобы тоже, значит, в гараж отвезти. Спустился во двор и видит: стекло в машине разбито, пылесос сперли.

Пассажиры дружно засмеялись.

Ваня тактично растолкал народ и, слегка покачиваясь на затекших ногах, проследовал в туалет. Внутри санузла пахло так, как и должно пахнуть. На стене за унитазом висела потускневшая табличка – «Все, что вы опускаете в унитаз, должно быть перед этим съедено».

Пристроившись на облучке, Гайкин горестно задумался. Мысли его были вовсе не о том, что он опускает в унитаз, а о недоброй своей участи. О несправедливости, которая заставила его сорваться с места и ехать Бог весть куда.

«Эхе-хей! Куда я еду? В Москву. А что Москва?… Поможет, что ли? Не подойдешь же к первому встречному и не скажешь: «Я по поводу такелажного инструмента». Засмеют, наверное? А может, и нет. Народ там серьезный, сам по телевизору видел. С портфелями все, по большей части. Только вот надо как-то обращаться с ними научиться. А то загну трехэтажным, конфуз выйдет». Рассуждая так, Иван кинул рассеянный взгляд на коробочку для туалетной бумаги. Там вместо привычного рулона или, на худой конец, салфеток, лежала громоздкая книга с наполовину вырванными страницами. «Орфографический словарь» – прочитал Иван. «А возьму-ка я, да и выучу с пару десятков слов незнакомых, и буду их вместо матов употреблять. И срамоты не будет – вроде как и я умный, и знающий». Эта идея Ивану очень понравилась. Взяв словарь с собой, он покинул клозет и пошел на свое место.

Мужчины уже покончили с историями и завели новый разговор из серии «Кто откуда призывался».

Подошедшего Гайкина тут же опросил полковник. Он был сильно порозовевший: и от того, что выпил много водки, и от того, что больше всех был в теме.

– Служил?

– Как все, – настороженно ответил слесарь, прижимая к груди словарь.

– Какие войска?

– На флоте, – ответил Иван и забрался на верхнюю полку. Удобно устроившись, он раскрыл сильно пострадавшую в клозете книгу на букве «Р».

– Рыдван, рыбонасос, рухлядь, рутинист, рудоспуск, ротапринт, – вслух проговаривал он новые для себя слова, чтобы лучше их запомнить.

Вагоны качались, словно ведра на коромысле. Внизу журчал ручеек военного разговора. Гайкин упорно изучал непонятные слова. Москва мчалась со скоростью 60 километров в час навстречу Зеленодарскому поезду и даже не подозревала об этом. Мягкие сумерки зачернили окна, в вагонах зажглись желтые лампочки. Пассажиры допили водку и разбрелись по своим койко-местам.

Иван, устав от орфографического словаря, стал смотреть в окно. Уже лет двадцать он не покидал пределы своего родного приморского города, поэтому, наблюдая за темным огромным пространством, именуемым Россией, он испытывал чувства, близкие шестнадцатилетней девице, неожиданно узнавшей о своей беременности.

– Реципиент, твою мать! – по-новому выругался слесарь, – большая она, страна наша!

Глава 5

Поезд, как опасливый вор, подкрался к Москве ранним утром. Еще спали и члены правительства, и беспокойные депутаты Государственной думы, и их вертлявые помощники и секретари. Спали работники министерств и ведомств во главе со своими министрами, спали труженики подкомитетов и подкомиссий. Даже творческая интеллигенция, уже вернувшаяся со своих посиделок, беспокойно ерзала в кроватях, гламурно посапывая во сне.

Не спали пассажиры, прибывающие в столицу из Зеленодара. Они сидели возле своих чемоданов и смотрели в черные окна бегающими глазами перепуганных куриц.

Гайкин стоял возле открытого окна и наблюдал за приближающейся Москвой. Это зрелище ярко освещенного мегаполиса настолько поразило закоренелого провинциала, что у него самопроизвольно открылся рот, причем настолько широко, что туда вполне могла бы забраться белка.

Горизонт неотвратимо розовел. Курский вокзал шумно подкатил к поезду. Сотни встречающих вмиг ожили и одновременно выпучили глаза и, не сговариваясь, стали метаться по перрону. Послышались первые радостные крики: «Маша, а вы Люсеньку привезли?», «Сашка!!! А борода твоя где?!», «Евгений Петрович, Галка мальчика родила!» и т. п. Полились первые слезы, и раздался первый нервный смех. Потом все звуки слились воедино, создавая неповторимый гул железнодорожного вокзала.

Гайкин, Хохотов и примкнувший к ним полковник вышли из вагона. Невдалеке стоял сильно усеченный духовой оркестр. Медь, ожидая своего часа, играла с взошедшим солнцем в кривое зеркало. Музыканты переминались с ноги на ногу и перелистывали ноты. Толпа обтекала эту группу в черных фраках, как течение Гольфстрим – Ирландию. Тут же рядом метался маленький вертлявый человек в сером костюме. Недостаток своего роста он пытался компенсировать частыми прыжками. Он грозным голосом кричал:

– Галкин! Господин Галкин!

Иван услышал призыв невысокого гражданина в несколько искаженном вокзальным шумом виде. «Меня зовут, что ли? Неужто в Москве узнали, что я еду? Опечаткин, наверное, сообщил!»

– Гера! Пошли быстрее нас ищут! – крикнул Гайкин и, ухватив клоуна за руку, поволок к оркестру. Полковник увязался следом.

– Мы здесь! Тута мы!

– Вы – Галкин?

– Да, да, Гайкин! – перекрикивая толпу, сообщил Иван.

– Здравствуйте, господин Галкин! – взревел вертлявый и тут же дал команду оркестру.

Музыканты заиграли такую замысловатую мелодию, что Иван потерялся в догадках, рады ему здесь или совсем наоборот.

Встречающий, которого звали Аристарх Григорьевич, после того, как оркестр сделал свое дело, рассекая толпу словно маленький ледокол, повел Ивана к машине.

– А это кто? – спросил он у Гайкина, указывая на Хохотова и полковника, следовавших в кильватере.

– Мои друзья, – великодушно сообщил слесарь.

– Гм-м-м, – издал неопределенный звук Аристарх Григорьевич, – мы сейчас отвезем вас в гостиницу. Сегодня по плану подготовка к семинару. Завтра в 10 утра я за вами заеду. Не забудьте приготовить доклад.

– А че готовить, рольганг его в душу? Я и на словах могу!

– Лучше все-таки в письменном виде, – слегка удивился встречающий.

– Хорошо, ромбоэдр его забери, напишу если надо.

Погрузив гостей столицы в автомобиль, гостеприимный москвич дал указание шоферу:

– В гостиницу!

Иван ехал по мегаполису, смотрел в окно и мало, что понимал. Под воздействием от увиденного, его сознание и мировосприятие со скрипом, но все же менялось. Всю красоту Москвы он поначалу не заметил, но мощь ее и серьезность осознал сразу же.

Пока он рассматривал город, улицы и здания, из которых он состоял, и людей, его населяющих, на вокзале метался крайне возмущенный профессор Галкин, проклиная необязательность организаторов океанологической конференции.

В гостинице Ивану понравилось. Полковник сразу же после вселения пошел представляться генералу, проживающему в соседнем номере, а Хохотов и Гайкин погрузились в мягкие кресла и принялись беседовать.

– Вот говорят: Москва, Москва, злые здесь все. А нас встретили, отвезли, жилье предоставили. Видишь, как выходит: раз ты гражданин России – почет тебе и уважение! Сижу вот и думаю: не зря я в мазуте двадцать лет ковырялся – уважает страна свой рабочий класс.