Борис Ласкин - Друзья и соседи Страница 4

— Слушай-ка, Пастухов. Положи фотокарточку в конверт, — сказал Фалеев. — Всё равно это письмо дальше госпиталя не уйдёт. Как вся эта шутка распутается, ты её у Фоменки обратно возьмёшь и всё будет в порядке.

Пастухов посмотрел на лицо Даши, как бы спрашивая у неё совета. У Даши на карточке были весёлые глаза, и Пастухов понял, что Даша не возражает, а, наоборот, даже приветствует.

Карточку положили в конверт. Фалеев написал на конверте всё, что полагается: и адрес госпиталя, и фамилию получателя — «Егор Фоменко». Горохов принёс из кухни сырую картофелину, срезал дольку, старательно нарисовал чернильным карандашом почтовый штемпель и отпечатал его на конверте.

Наутро Егор Фоменко, проснувшись, нашёл на тумбочке конверт. Письмо было совершенно неожиданное и приятное.

Егор хотел было показать письмо товарищам, но в палате в это время никого не было. Перечитывая письмо, он выронил из конверта фотографию. Фоменко восхищённо разглядывал её, не заметив, как за его спиной появилась Олечка.

— Неужели письмо получили? — спросила она.

— Получил вот, — застенчиво улыбаясь, ответил Фоменко. — И карточку тоже…

Олечка посмотрела на фотографию. Прищурилась, что-то вспоминая, — лотом сказала:

— Товарищ младший сержант, знаете, это кто?

— Кто?

— Эту девушку я здесь видела. Её Дашей зовут. Она Пастухова проведывать приезжала. Она где-то в районе проживает, недалеко.

— Значит, что же, приезжала к одному, а теперь пишет другому?

— А чего ж? Она приезжала, возможно, вас издали увидела, вы ей понравились, она вам и написала.

— Удивительно, — покачал головой Фоменко.

— Чего ж удивительного? Вы лицо известное. Про вас в газетах пишут.

— Понятно, — сказал Фоменко, и Олечка прочла в его глазах зреющее решение.

— Прошу вас, сестрица, Пастухову ничего не говорите.

— Понятно.

— Теперь такое дело. Вы мне адрес её достать не можете?..

— Могу. Пастухов сегодня письма сдал. Я перепишу.

— Вот-вот. Перепишите — и ни слова Пастухову. Хорошо?..

— Хорошо, товарищ младший сержант.

В столовой за завтраком Пастухов посмотрел на озабоченное лицо Егора и подмигнул Фалееву. Тот, неестественно откашлявшись, вдруг сказал:

— Егор, там тебе письмо пришло. Видел?

— Видел.

— От кого, если не секрет?

— Да так. От стариков. Из колхоза.

Пастухов, чуть не подавившись манной кашей, приветливо сказал:

— Не забывают, значит, старички?

— Не забывают.

Когда Фоменко вышел из столовой, Пастухов оживился.

— Слышали? Старики, говорит, пишут. Покамест всё идёт по плану командования.

Фоменко тем временем бродил по саду и обдумывал ответ. Вскоре Олечка вручила ему адрес.

После обеда Фоменко ушёл в красный уголок и, присев к подоконнику за пальмой, начал писать ответ. Первым Егора засёк Горохов. Вернувшись в палату, он сообщил Фалееву и Пастухову:

— Фоменко в красном уголке сидит, ответ, видать, пишет. Всё идёт как часы.

— Нормально, — сказал Пастухов. — Видали, он сегодня без палки ходил. Вроде даже поправляться начал.

— Чего ж удивительного? — сказал Горохов. — Любовь. А любовь, она ото всего лечит.

Фоменко сидел в красном уголке и перечитывал написанное им письмо.

«Здравствуйте, Даша. Извините, что я вам пишу. Трудно понять, как вы так сразу разлюбили Федю. Он хороший человек и боевой младший командир. Мне неясно, как вы так легко полюбили другого человека.

Возвращаю вашу фотокарточку. Мой вам совет — пошлите её обратно Феде и успокойте его. Я так думаю, Даша, что нельзя чересчур быстро менять своё чувство. С приветом, Е. Фоменко».

Егор положил письмо и фотографию в конверт, написал адрес и передал всё Олечке.

На следующее утро Егор написал Даше подробное письмо, в котором весьма живописно изобразил роль сержанта Фёдора Пастухова в операции по форсированию реки Неман. Когда он писал, мимо него прошёл Пастухов, который через несколько минут доложил Горохову и Фалееву:

— Сидит. Глаза задумчивые. На лице краска играет. Пишет. Парень влюбился. Это точно.

— Отлично, — сказал Горохов.

— Боюсь я за свою фотокарточку. Ещё, смотри, не отдаст.

Через два дня Фоменко сочинил Даше письмо на четырёх страницах, где подробно излагалась боевая биография Фёдора Пастухова. В конце сообщалось о том, как Фёдор Пастухов спас жизнь своему командиру, за что был награждён орденом Красной Звезды.

На следующий день, разбирая полученную почту, Олечка увидела конверт со знакомым ей обратным адресом. Это Даша писала Фёдору Пастухову.

Пастухов получил письмо после ужина. Он удалился в красный уголок. Горохов и Фалеев играли там на бильярде. Пастухов раскрыл конверт. Из конверта выпала фотография Даши и четвертушка бумаги, исписанная крупным Дашиным почерком. Пастухов, удивившись наличию фотокарточки, стал читать письмо.

«Федя! Возможно, это письмо будет последнее. Очень стыдно вам, Федя, так поступать. Этого я от вас никогда не ожидала. Если вам моя фотокарточка не нужна и вы её отдали на забаву какой-то Е. Фоменко, то мне всё ясно. Я эту Е. Фоменко не знаю. Кто она, Евгения или Евдокия, и какие у вас отношения, мне теперь это всё равно. Только я скажу, что она девушка порядочная. Она прислала мне сегодня письмо, где почему-то уговаривает меня вас опять полюбить, из чего я понимаю, что вы ей уже надоели.

Больше я вам писать не буду. Передайте привет своей боевой подруге Е. Фоменко и передайте ей мою благодарность, что она мне всё честно объяснила. Если вам моя фотокарточка лишняя, отдайте её опять Е. Фоменко. Она мне перешлёт. С приветом, Даша».

Оцепенев от удивления, Пастухов снова перечитал это более чем странное письмо. Яростно потерев лоб, он опять принялся читать, безнадёжно пытаясь понять, что могло произойти.

— Письмо получил, Пастухов? — спросил Фалеев.

— Да.

— От кого?

— Да так. От этих… от стариков.

— Чего пишут?

— Не пойму, что-то очень неразборчиво…

Пастухов растерянно пожал плечами, вскочил и зашагал в палату.

В палате было тихо. На койке у окна мирно спал «боевая подруга» Егор Фоменко. Лицо его было румяным, и было ясно видно, что дело идёт на поправку.

Капитанская дочка

Когда капитан Зернов явился в штаб полка, там всё уже знали. Час назад радио передавало письма на фронт. Лейтенант Онищенко слушал Москву. Неожиданно диктор произнёс:

— Капитан Зернов! В нашей студии у микрофона находится мать вашей жены — Татьяна Ивановна Орлова.

Затем Онищенко услышал выступление Татьяны Ивановны. Взволнованным голосом Татьяна Ивановна сообщала своему зятю о том, что двадцать пятого марта у Любы — жены Зернова — родилась девочка.

Через несколько минут эта новость стала известна всему штабу.

Зернов вошёл в кабинет майора. Кроме начальника штаба там находилось несколько офицеров. Козырнув майору и товарищам, Зернов удивлённо огляделся. Все смотрели на капитана и загадочно улыбались.

— Что это у вас лица какие странные? — спросил Зернов. — А? Что-нибудь случилось?

— Завтра вы вылетаете в Москву, — сказал майор. — Это вам известно?

— Да, я уже получил приказание.

— Вот и соедините полезное с приятным, — сказал майор. — Лейтенант Онищенко, доложите капитану обстановку.

Онищенко встал и, подмигнув товарищам, спокойно сказал:

— Согласно сообщению московского радио, вас, товарищ капитан, наградили дочкой. По сведениям из семейных кругов в лице вашей тёщи, вы стали папашей…

— Правда? — Зернов схватил Онищенко за плечи. — Это точно?

— Спокойно!

— Поздравляю вас, папаша! — торжественно сказал майор.

— Спасибо… Слушай, Онищенко… Какие подробности?.. Что она ещё говорила?..

— Выступление вашей тёщи носило чисто информационный характер. Состояние здоровья супруги и дочери отличное…

— Дочери… — повторил Зернов. — Моей дочери…

— Вы не замечали, товарищ майор, какой рассеянный вид имеют молодые отцы? — сказал инженер-капитан Левин. — Посмотрите на это лицо!.. Открытый рот. Блуждающие глаза!.. Очнитесь!

— Да… — Зернов вздохнул. — Да. Вот это да, товарищи!

В Москве была весна. Бурная, солнечная весна сорок пятого года.

Капитан Зернов, сжимая букет пушистой мимозы, сидел в троллейбусе, нетерпеливо поглядывая на часы. Рядом на руках у молодой женщины вовсю веселился ребёнок.

— Мальчик? — спросил Зернов.

— Девочка, — ответила женщина, — дочка.

— Интересное совпадение, у меня тоже дочка.

— Наверное, уже взрослая?

— Не очень…

Во дворе родильного дома стояли несколько мужчин и негромко переговаривались.

«Тоже небось отцы», — подумал Зернов и, подойдя, спросил: