Сергей Акиндинов - Реанимация Страница 4

— А он и не с Украины, а с Урала...

— Ну, док, извини, пельменей у меня нет! — развел руками Цомая.

— Ладненько... Володя, закрывай дверь. У меня тут эликсиры есть — для больных и избранных...

— Так это ж мы — избранно-больные! И как ты, док, всё знаешь?! — удивился Цомая.

— Перечисляю — на мяте, на родиоле розовой, на меду и с перчиком... Есть ещё чистый, но не медицинский — галоша галошей...

— Ну-у, «галоша» у нас самих водится, — хохотнул Рядчик. — Борисыч, с чего начнём?

— Я бы мятного выпил, мне через двадцать минут на вахту, а в центральном нюхачей — сами знаете...

Доктор достал три мерных стаканчика.

— Лично я пью на родиоле. Возбуждает! А мне ещё сутки не спать, — сказал доктор. — Ваш выбор, Станислав Сергеич?

— А-а! Давай — с перчиком... Я сейчас пойду в люлю — кимарну, если удастся.

Старший лейтенант разлил «по заявкам». Выпили. Закусили драже поливитамина.

— Док, зад мне разодрали из-за Кивко — и командир, и старпом... без наркоза. Групповщина, понимаешь ли... — пожаловался комдив два.

— Не бери в голову, — ответил Глушенков. — старпом и на меня собаку спустил. У него «каллус на головном мозге», после того, как его в академию не пустили.

— А вот с академией они зря Парамоныча задвинули. Ведь грамотный мужик и спец отменный, — вступился за старпома Рядчик. — Таким зелёный зажигать надо, а они тупо бортанули...

— Кому они сейчас нужны — грамотные?! Завтра в базу придём, а нам скажут — следующий выход только через год, так как в стране нет денег...

— И умы в стране заканчиваются, — добавил доктор. Офицеры взяли ещё по горошине драже. Пожевали.

— Хватит жрать! Док, наливай по второй. За тех, кто от денег без ума! — перевел грустный разговор в нужное русло комдив первый.

— Ну! Если за женщин — офицеры пьют стоя! — сказал доктор и встал.

Его примеру последовали и комдивы.

— Эх, хороша... Но насыщение амброзией предлагаю закончить. Мне на вахту. Док, но третья — за тобой, когда в базу придём... А то я с перчиком так и не попробовал.

Сожалея, Цомая вышел из каюты. По трансляции уже прошла команда: «Второй смене построиться на развод. Третий отсек, средняя палуба».

— Ну, как эксперимент? — поинтересовался «золотой голос».

— А никак... Туфта всё это! По логике, у хорошего слушателя сердечная тональность падать должна, как и давление в организме. Да это всё зам с идеями. Ему заняться нечем... А с другой стороны — экипажу тоже роздых нужен, третью неделю в стременах... Станислав Сергеевич, а Вам явно на подмостки надо... С таким-то голосом!

— Не на подмостки, а в люлю... Ну, спасибо, док!

На следующие сутки, к ночи, когда швартовая команда, похожая на красногрудых снегирей, суетилась и заводила швартовые концы на пирс, доктор сказал Кивко:

— Вот и приплыли, Слава... Вставай и потихоньку одевайся. Госпитальная машина у КДП. Полежишь недельку, анализы у тебя проверят... Ты не дрейфь, самое страшное позади! В рай небесный тебя не взяли. Сказали, что зелен ещё. Так что, можешь, смело, отмечать своё второе рождение! А теперь ответь мне, как ты относишься к песне «Червона рута»?

— Плохо, товарищ старший лейтенант... Я её теперь всю жизнь ненавидеть буду...

— Что так?

— А если вас восемь месяцев — день в день, под эту музыку на физзарядку гонять — вы как?! И форма одежды — с голым торсом — и в мороз, и в снег, и в ветер...

— И это где же так?!

— А в учебке... в Новосибирске.

— Ну-у, тады — ой, Слава Кивко... Оделся? Пошли...

Выйдя наверх и ощутив землю под ногами, подводники залюбовались ночным пейзажем. Заснеженные сопки, олитые золотисто-жёлтым лунным светом, как мудрые полярные совы, хранили молчание. Величественные и полные собственного достоинства, их коренастые силуэты могуче простирались по побережью. Черная застылая вода залива парила белыми лохматыми туманами, разбрасывая их клочьями и отражая в прогалинах звёздное небо.

— Ну что, жива Расея?

Доктор вытянул руки, потянулся, подставляя лицо крутому морозу.

— Не извольте беспокоиться, Валерий Яковлевич. Жива! — раздался знакомый голос за спиной. — Так я завтра буду только к обеду... Командир дал «добро».

— Ты, главное — не забудь краску купить. И на-ка вот, на растворитель и кисточки...

Доктор протянул деньги мичману Тонких.

— Да как же тут забыть? Конечно, помню... — Заторопилась «чёрная гора», увидав у КДП авто с красным крестом.

— Товарищ старший лейтенант, а концерт с украинскими песнями — в мою честь?!

— И в твою тоже, — согласился доктор, поднимая ворот шинели матроса. — Не форси, замёрзнешь.

— Да у меня в роду и украинцев никогда не было!

— А ты знаешь? — иронично заметил доктор.

— Знаю. Батя рассказывал. А фамилия наша должна быть — Кивковы... Но когда паспорта выписывали, прадед так с писарем укушались, что тот не смог дописать букву «в». У нас и вся родня — Кивковы, среди них только мы — Кивко...

— Русский, значит? — доктор поддержал матроса под локоть, так как тот заскользил тапками по обледенелой аппарели пирса. — Ты вот что, русский, в госпитале веди себя прилично, без дембельских закидонов. Понял?

— Ага, — обнадёжил Кивко.

— Не «ага», а «есть». Пока ещё служишь... Агакает он!

— Есть! — весело ответил матрос, открывая дверь «скорой помощи».

— Через два дня проверю... в госпитале. Удачи!

Доктор захлопнул дверь, и машина тронулась, обдавая его бензиновым выхлопом.

Подводная лодка, прибывшая с моря и надёжно отшвартованная у пирса, напоминала разряжаемую новогоднюю ёлку. Уставшие и малоразговорчивые подводники угрюмо «гасили свечи и снимали гирлянды», а сама красавица их мало интересовала. По отсекам ещё гулял тёплый дух неутомимого веселья, но этот дух уже не пах оранжевыми мандаринами и дымными хлопушками... Бал окончен. И было немного печально... И только верхний вахтенный, облачившись в овчинный тулуп и валенки, мялся старым сторожем на трескучем морозе, прижимая автомат и сдувая конфетти-снежинки с высокого воротника. И вход в рубку боевой субмарины напоминал бестолковую железную калитку на складе ёлочных украшений в середине января.

Доктор спустился вниз, прошёл в первый отсек и открыл дверь своей каюты. Койка, застеленная темно-синим одеялом, криво улыбнулась двумя параллельными полосами.

Старший лейтенант взбил тяжелую ватную подушку, расстелил поверх носовой платок и лёг, не снимая РБ. С сетки верхнего яруса в ногах свешивался белый длинный шнурок. «Глист повесился!» — подумал доктор и тут же заснул. Уснул тихо и спокойно. Так можно заснуть, только отработав четверо суток и ни на минуту не сомкнув глаз.