Пэлем Вудхауз - Командует парадом Дживс Страница 4

– Нет, ты погоди. Сначала выслушай. Я не говорил об этом ни тебе, ни кому другому, но не подлежит сомнению, что в последние несколько недель из дома исчезли отдельные предметы, одни ценные, другие нет. Напрашивается неизбежный вывод: среди нас находится клептоман! Для клептомании, как тебе, по-видимому, известно, именно характерно, что больной не различает цены вещей. Он с одинаковой готовностью украдет и старое пальто, и перстень с бриллиантами, для него равно соблазнительны и курительная трубка стоимостью в два-три шиллинга, и полный кошелек золотых монет. То обстоятельство, что моя рукопись ни для кого из посторонних не может представлять интереса, как раз и убеждает меня в том, что…

– Но, дядя, одну минуточку! Об этих пропавших вещах мне все известно. Их присвоил Медоуз, мой человек. Я его изловил за воровством моих шелковых носков. Схватил, можно сказать, за руку в самый момент кражи.

Дядя весь всполошился:

– Ты меня поражаешь, Берти. Немедленно пошли за ним, и мы его спросим.

– Но его здесь нет. Как только я обнаружил, что он – носочный вор, я тут же его прогнал. Я затем и в Лондон ездил: нанять нового камердинера.

– В таком случае, раз этого человека, Медоуза, здесь нет, стало быть, он не мог присвоить мою рукопись. Необъяснимо!

И дядя задумался. Он расхаживал взад-вперед по комнате, всем своим видом выражая недоумение, а я сидел и непринужденно посасывал сигарету, как тот тип, про которого я где-то читал: он прикончил там одного и сунул труп под стол, а потом ему пришлось целый вечер, сидя за этим самым столом, развлекать и потчевать гостей. Моя преступная тайна так давила мне на психику, что в конце концов я не выдержал, закурил свежую сигарету и вышел прогуляться, немного спустить пары.

Был один из тех тихих вечеров, когда стоит кашлянуть улитке в саду, и слышно на милю вокруг. Солнце плавно спускалось за холмы, в воздухе, куда ни глянь, плясали мошки, и все благоухало по-сумасшедшему – как раз роса выпала, ну, и все такое прочее, – я уже даже начал ощущать приятное умиротворение, но вдруг услышал в тиши свое имя:

– Я насчет Берти.

Сказано мерзким голосом юного мучителя людей Эдвина. Откуда он доносится, я сначала не понял. Но потом сообразил, что из библиотеки. Прогуливаясь, я сам не заметил, как очутился в двух шагах от распахнутого окна.

Я часто задумывался над тем, как это получается у героев книг, которые – знаете? – в мгновение ока успевают столько всего проделать, с чем другой бы и в десять минут не управился. Но тут, представьте себе, я тоже в мгновение ока отшвырнул окурок, выругался шепотом и, пролетев одним прыжком десять ярдов, приземлился в середине куста, росшего у окна библиотеки. И тут затаился, прижав уши. Мне было ясно, как никогда в жизни, что назревает куча неприятностей.

– Насчет Берти? – переспросил голос дяди Уиллоуби.

– Насчет Берти и вашего пакета. Я слышал, вы сейчас с ним говорили. По-моему, он у него.

Если я вам скажу, что в ту самую минуту, как моего слуха коснулись эти убийственные слова, за шиворот мне упало с ветки какое-то насекомое довольно ощутимых размеров, а я не мог даже шевельнуться, чтобы его как-то придавить, – вы легко поймете, что на душе у меня было невесело. Я чувствовал, что против меня ополчился весь мир.

– О чем ты говоришь, мальчик? Минуту назад я обсуждал с Берти загадочную пропажу моей рукописи, и он выразил по этому поводу точно такое же глубокое недоумение, как и я.

– А я вчера вечером был у него в комнате, делал одно доброе дело, и вдруг он входит с каким-то пакетом, я заметил, хотя он прятал его за спиной. Он послал меня в курительную обрезать сигары, а через две минуты спускается следом, и в руках уже ничего. Так что пакет должен быть у него в комнате.

Этих чертовых бойскаутов, насколько мне известно, специально учат наблюдательности, методам дедукции и всему такому прочему. Но думают ли их руководители о последствиях, хотелось бы мне знать. Вы только взгляните, к чему это приводит.

– Крайне маловероятно, – произнес дядя Уиллоуби, и у меня немного отлегло от сердца.

– Я могу сходить поискать у него в комнате, – предложил юный аспид. – Вот увидите, пакет окажется там.

– Но зачем ему могло понадобиться совершать такую противоестественную кражу?

– А может, у него вот та самая болезнь, про которую вы говорили.

– Клептомания? Вздор.

– Может, и все пропавшие вещи украл на самом деле Берти, – с надеждой в голосе развил свою мысль малолетний мерзавец. – Может быть, он как Раффлс.

– Как Раффлс?

– Это из книжки один парень, который норовил прикарманить все, что плохо лежит.

– Не допускаю мысли, чтобы Берти… э-э-э… норовил прикарманить все, что плохо лежит.

– Но пакет у него, я уверен. Вот что вы можете сделать: скажите ему, будто мистер Беркли прислал телеграмму, что забыл здесь какую-нибудь вещь. Он ведь жил в комнате Берти. И вы скажете, что хотите ее там поискать.

– Это, пожалуй, можно. Я бы…

Дальше я слушать не стал. Земля начала дымиться у меня под ногами. Нельзя было медлить ни минуты. Осторожно выбравшись из куста, я со всех ног бросился к парадному входу, взбежал по лестнице в свою комнату и подлетел к комоду. Сунул руку в карман – нет ключа! Потеряв уйму времени, я наконец вспомнил, что положил его вчера вечером в свои вечерние брюки, и там он, по-видимому, и остался.

Где, черт возьми, мой вечерний костюм? Я обыскал всю комнату, пока не сообразил, что, должно быть, Дживс унес его чистить. Подскочить к звонку и позвонить было для меня делом одной секунды. Только отзвонил, как за дверью раздались шаги и входит дядя Уиллоуби.

– Берти… – говорит он и не краснеет, – м-м-м… я получил телеграмму от Беркли, он жил в этой комнате, пока ты отсутствовал, и он просит отослать ему… э-э-э… портсигар, который он, по-видимому, забыл захватить, уезжая. Внизу его не оказалось, и я подумал, что он мог оставить свой портсигар в этой комнате. Сейчас я его… м-м-м… тут поищу.

Весьма омерзительная картина: старый, убеленный сединами человек, ему бы пора о душе подумать, а он лжет, как актер на подмостках.

– Я никакого портсигара не видел, – говорю.

– Но я все-таки поищу. Не пожалею… э-э-э… усилий.

– Если бы он был здесь, я бы его наверняка заметил, нет разве?

– Он мог ускользнуть от твоего внимания. Возможно, он… м-м-м… лежит в одном из ящиков комода.

Дядя Уиллоуби принялся вытягивать ящик за ящиком и рыться в них, как старая ищейка, не переставая бормотать при этом про Беркли и его портсигар. Я стоял рядом и терял в весе фунт за фунтом.

Подошла очередь того ящика, где находился пакет.

– Этот, кажется, заперт, – заметил он, подергав ручку.

– Д-да. Я бы на вашем месте не стал беспокоиться. Он… Он… это… заперт, и вообще.

– А ключа у тебя нет, что ли?

Тихий, почтительный голос у меня за спиной произнес:

– Не этот ли ключ вам нужен, сэр? Он лежал в кармане ваших вечерних брюк.

Дживс, собственной персоной. Он просочился в комнату с моим костюмом и теперь протягивал мне ключ. Я готов был растерзать его за такую заботу.

– Благодарю вас, – говорит дядя.

– Не стоит, сэр.

Пролетела минута. Дядя Уиллоуби выдвинул ящик. Я закрыл глаза.

– Нет, – произнес дядя. – Тут ничего нет. Пусто. Спасибо, Берти. Надеюсь, я не очень тебя побеспокоил. По-видимому, Беркли все-таки не оставлял у нас портсигара.

Он ушел, и я старательно запер за ним дверь. А потом обернулся к Дживсу. Он раскладывал на кресле предметы моего вечернего туалета.

– Э-э-э… Дживс.

– Да, сэр?

– Н-нет, ничего.

Дьявольски трудно было подыскать вступительные слове

– М-м-м… Дживс!

– Да, сэр?

– Это не вы?.. То есть вы не?.. Не было ли там?..

– Я вынул пакет еще утром, сэр.

– Да? А по… почему?

– Нашел, что так оно будет вернее, сэр.

Я напряг мозги.

– Вам это все, должно быть, представляется необъяснимым, а?

– Вовсе нет, сэр. Я случайно слышал, как вы с леди Флоренс обсуждали положение, сэр.

– Ах, вот оно что!

– Да, сэр.

– Вот что, Дживс. Я думаю… в общем и целом… будет неплохо, если вы его придержите пока что у себя, до возвращения в Лондон.

– Совершенно с вами согласен, сэр.

– А там мы его, как говорится, куда-нибудь сплавим,

– Именно так, сэр.

– Оставляю его на ваше попечение.

– Можете не беспокоиться, сэр.

– А знаете, Дживс, вы, как бы это вернее сказать, от личный малый.

– Стараюсь, сэр.

– Один на миллион, я думаю.

– Вы очень добры, сэр.

– Что ж, пожалуй, тем самым – все.

– Очень хорошо, сэр.

Флоренс возвратилась в понедельник. Я увиделся с нею только в пять часов, когда все сошлись пить чай в холле. Но пока народ не разошелся из-за стола, мы не могли и словечком обменяться с глазу на глаз.

– Ну, Берти? – проговорила она, когда мы наконец остались одни.

– Все в порядке, – ответил я.

– Вы уничтожили рукопись?

– Не то чтобы уничтожил, но…