Лея Любомирская - Уксус и крокодилы Страница 4

— Зачем тебе такой? — спросил Дима.

— Кокс возить, — на полном серьезе ответил Гаруда. — Ни одна падла не унюхает.

Наверное, Димино лицо как-то вытянулось или перекосилось, потому что Гаруда заржал:

— Ты чего такой трудный, Дима? Это же переносной несгораемый сейф. Банк, который всегда с тобой.

Гаруда покрутил цилиндрики кодового замка и распахнул кейс. Дима застенчиво отвел глаза.

— Вообще-то деньги для меня — говно, — сказал Гаруда, как бы даже оправдываясь. Дима был в курсе. Тут следовало учитывать размеры доходов босса, чтобы понять, насколько для него мало значат деньги. — Для меня путешествия — НЕ говно. Вот опять в Тибет собираюсь к своему ламе. — Гаруда кивнул на сумку. — И здоровье. И еще человеческие отношения. Например, дружба. А ты, Дима, этим злоупотребляешь. В буквальном смысле гадишь мне в карман. Я тебя насквозь вижу.

Насчет дружбы с боссом Дима тоже был абсолютно в курсе. Это было испытание для нервов. Дима представил себя засунутым в рентгеновскую кабину. Отстраненный голос хирурга говорил в пространство: «Отек правого легкого… перелом ключицы… внутреннее кровотечение…» и прочие приятные вещи. Но тут Гарудин телефон запел «Песню мамонтенка».

— Где? — переспросил Гаруда. — На Сенной? В рот меня мама целовала… Щас буду. — И, не взглянув на Диму, вышел.

Кейс на столе остался… недозакрытым, да. Характерного щелчка, когда срабатывает хитрый кодовый замок, не последовало. Это Дима точно уловил.

— Нет, ну не блядство ли, а? — сказала Сестрица Черепаха. — Почему мне, именно вот мне так не прёт в этой жизни?

Непонятно, к кому она обращалась. Вероятнее всего, к мертвому оператору, распростертому на полу в темной луже. Братец Кролик отчетливо увидел, как оператор приоткрыл один мертвый глаз и сказал:

— Ну не прёт — так не прёт… Такие дела, мать.

— Надо валить, — сказал Братец Кролик. Его трясло.

— У тебя опять глюки? — спросила Сестрица Черепаха.

— Если бы только они, — сказал Братец Кролик. — Хуже. Посмотри вокруг.

В зале были люди. Старый поц в дешевом сером костюме, похожий на подопытную мышь, чудом сбежавшую из лаборатории. По всем признакам — хронический шпильман. Такие готовы просаживать пенсию на самую тяжкую синтетическую дурь типа «Аладдина».

И еще один — молодой, здоровый, в камуфляжных штанах, с каким-то жвачным лицом. Где-то приблизительно вторая стадия.

Самое интересное, что оба смотрели на Братца Кролика без страха. В их глазах читался детский восторг.

— Значит, ты будешь Братец Енот, — сказала Черепаха. — А ты… ага, Братец Опоссум.

— Почему сразу Опоссум? Я тридцать лет отдал средней школе. Я заслуженный учитель, — обиделся старикан.

— Сказки дядюшки Римуса надо читать, — сказал Братец Кролик и вытер со лба горячий пот. — У меня сейчас башню сорвет… вот, снова.

Веселые В., свободно проницая обтекаемые бока автомобилей, вырулили на перекресток. То, что Велосипедисты куда более реальны, чем весь городской транспорт, город — дома, деревья, тротуары, рекламные щиты — и он сам, для Братца Кролика не было новостью.

— А оружие нам дадут? — спросил камуфляжножвачный детина.

— Дурдом, — сказала Черепаха — И по ходу, мы тут еще более-менее нормальные, Братец Кролик.

Только за боссом хлопнула дверь, зазвонил Димин телефон.

— У тебя как с метеочувствительностью? — спросил Костя Казанский.

— Да вроде ничего, — осторожно ответил Дима. — А что это такое?

— Очко к непогоде не ноет?

— Нет.

— А, ну тогда все в порядке.

Костя говорил каким-то новым тоном. Очень подозрительным тоном.

— Ты это, — заторопился Дима. — Ты к чему?

— А к тому, что бери ноги в руки и рви оттуда, где ты находишься. Вот прямо сейчас.

— Надо Гаруду предупредить, — начал было Дима.

— Ага, давай. Давай-давай, шестерка.

Дима понял, чем его так насторожил Костин голос. В нем была власть. И еще в нем было торжество. Странно, но Диме это нравилось.

— Бабосов там много? — продолжал Казанский.

— Не, — сказал Дима, глядя на кейс. — Нету. Совсем. Ты мне объясни, что случилось?

— Смена караула. Король мертв — да здравствует король. Пост сдал — пост принял. Ты мне еще должен будешь за то, что я тебя предупредил, понял? — Все-таки загадочно выражался нынче Костян. Тут в трубке послышались какие-то посторонние звуки, шум, возня и несколько одиночных хлопков. Вроде тех, какими по субботам в актовом зале учреждения ПЧ/ЯЧ № 78–09 награждали заезжих артистов сцены. Потом Костя отключился.

— Понял, — сказал Дима в пустоту, и его упавшее сердце взметнулось под горло.

Квартира попалась жирная, хорошо обставленная. На стенах висели увеличенные фотографии в золоченых рамах, изображающие одного и того же человека — с тщательно выбритым черепом, тяжелым подбородком и мускулистым взглядом — в окружении разных людей, в разных интерьерах и ландшафтах. Вот он обнимает двух негритяночек в некоей довольно среднерусской баньке. Он же — на ослепительном песке океанского взморья. Он же — в компании убитого льва.

На одном снимке он стоял рядом с каким-то типом, одетым в лохмотья, на фоне заснеженных гор. Тип был бритоголовый, толстомордый, но что-то сильно неопрятный. Если бы не это, людей на снимке можно было принять за братьев. Выражения лиц у обоих были непривычно благостные, на шеях болтались венки из больших белых, желтых, оранжевых цветов.

Сестрица Черепаха, как в музее, бродила от одной фотографии к другой, вскрикивая: «Ух ты, Лас-Вегас!.. Хард-рок-кафе!.. Большой каньон!..»

Поужинали разогретыми в микроволновке вегетарианскими отбивными. Братец Кролик ворчал:

— Во, буржуазия… Денег им жалко на нормальную жранку, что ли?

— Вы, наверное, читали про этого говнюка, про этого вонючего выродка, — говорил Братец Опоссум, ковыряя спичкой в зубах. — Его звали Укуси Мое Лицо. Он заманивал детишек в безлюдные места… Конфетка, «Дядя Степа» или фишка от «Cheetos»… Он знает, что любят дети… Медленно-медленно так приманкой перед носом… Туда-сюда, туда-сюда. А потом — ам!.. Жертва, само собой, деморализована… Тогда начинается самое интересное:

Короткий рывок.

Обнаженные десны.

Крик.

Крэк.

Крак.

— Не пугай нас, дядя, — сказал Братец Кролик. — Мы же еще маленькие.

Для организованного отступления Диме не хватило ровно одной минуты. На пороге возник Гаруда. Теперь босс потерял значительную часть своего брутального обаяния, как сказал бы Димин психолог. Проще говоря, видок у него был не очень. Как будто он получил телеграмму с приглашением на собственные похороны — VIP-похороны, где будет много нужных людей, так что отказаться нельзя.

— Чем так воняет? — спросил Гаруда, страдальчески морщась. — И, не дожидаясь ответа, буднично продолжил: — Мы в жопе. В «Бонусе» оператора вальнули. Это уже третий.

— Наглушняк? — профессионально осведомился Дима, пытаясь унять дрожь в коленках.

— Вот так — от уха до уха. Красиво, блядь. Чисто.

— Много взяли?

— Да в том-то и дело, что нисколько. Ни копейки. Только-только сдали кассу. Единственное — четыре пушки забрали… Даже обидно. Ведь ни за что замочили пацана. А у меня срок лицензии знаешь когда вышел?

Гаруда вздохнул и снова одарил Диму рентгеновским взглядом.

— Ладно, некогда мне с тобой в Штирлица играть. Вали отсюда и подумай. Хорошо подумай. Помни, кто я и кто ты. И кем ты был. И кем — вернее, ЧЕМ — ты мог стать. Если бы не я… Нет, правда, канализацию прорвало, что ли?

Он взял в одну руку кейс, в другую — туристскую сумку с надписью «Shangri L.A.».

— Короче, накрылся мой Тибет. Поеду домой.

— Я тридцать лет отдал школе, — продолжал Братец Опоссум, раскачиваясь, как пьяный дервиш, из стороны в сторону. — Тридцать лет. Тридцать лет. Я ЗНАЮ, ЧТО НРАВИТСЯ ДЕТЯМ.

Рывок.

Обнаженные десны.

Крик.

— Сука! Вот сука!.. Он мне нос откусил!..

— Не. Вроде не совсем, — сказал Братец Кролик. — Не бзди, сестренка. Тащи бинт и перекись водорода.

Братец Опоссум поскулил за стенкой, а потом как-то сразу и подозрительно затих.

— Ой-ё, щиплет же, — сказала Сестрица Черепаха, морщась. — Давай анекдоты травить, чтобы не так паршиво было… Приходит чукча анализы сдавать. И приносит такую пол-литровую банку с мочой. Ему говорят: «Ты бы еще чемодан говна принес». А он достает из-за спины чемодан: «Ну как знал, что понадобится!»

— Однако, — сказал Братец Кролик.

— Чего?

— Ты забыла сказать «однако». Они все так говорят в анекдотах.

Вернулся Братец Енот.

— Теперь кусаться не будет, — сказал он и с грохотом выгрузил в мойку плоскогубцы. — По ходу, завязал. — Братец Енот открыл оба крана. Вода в мойке стала розовой.