О. Палёк - Юмор разных лет Страница 42

Рано утром наши бегло обстреляли позиции, осажденных быстрорастворимой лапшой и пошли стрелять у них сигареты. В окопах они были встречены «в штыки» — у противной стороны с куревом тоже были напряги. Бой разгорелся нешуточный, окопы заволокло табачным дымом. Дезориентированные наши наводчики ухнули весь заряд рассола в резервуары с чистой водой. Город сначала протрезвел, но потом краны забило огурцами.

Временно парализовало штаб — ротмистр Чачу принял факс из ставки и отравился. Город задыхался без воды и требовал решительных мер. Поэтому ставка пошла на крайнюю меру и прислала на подмогу последний резерв — водопроводчика дядю Васю.

Дядя Вася прибыл на место и выгнал всех нахрен. Всего за пузырь «Столичной» он сменил все прокладки. Женщины в восторге. Город снова получил воду.

Ротмистр Чачу в очередной раз получил офицерский чин и снова тут же был разжалован за разгильдяйство и пьянку на рабочем месте. Читайте продолжение — «Ротмистр Чачу дома» — это вообще чума!

(c) Палёк, 2001 г

Опустевший салун

Лебеди летели на Запад. Бормоча стоны и шепча нечеловеческие проклятия, среди редких кактусов полз Джон — ковбой без лошади, шляпы и джинсов, но в сапогах и с кольтом. Во всей округе Джон слыл выносливым поборником добра. Свободно выносит любые удары врага и судьбы, любые надругательства автора над своей судьбой, мгновенные приговоры своим врагам, после чего остается выносить только трупы. Он безжалостно искоренял зло вместе с теми, кто этому противился, используя только одного своего друга — Смита-и-Вессона. Верил в бога, свою судьбу, в бескорыстную дружбу в Техасе, конечную победу добра и другие чудеса. Но сейчас по всему чувствовалось, что он потерпел позорное поражение, правда те, за кого он бился, никогда об этом не расскажут.

Умирать почему-то не хотелось. К счастью, на горизонте показались телевизионные антенны крыш домов N-тауна. Запахло пороховым дымом, колхозным коровником и горелой пленкой — родными и узнаваемыми запахами дикого Запада. Прохрипев радостный вопль, Джон встал на четвереньки и резко ускорился.

В салуне было как обычно тихо и спокойно. У стойки демонстрировал искусство владения кольтом известный во всей округе Билл горбатый. Конечно, ему было далеко до такого альтруиста, как Джон, однако он слыл порядочным… извергом, так как любил порядок: в день не менее одного трупа. Говорят, стрелять он научился раньше, чем говорить. Однажды его мамаша попыталась выронить его из люльки. После этого он приобрел горб, а мамаша — шесть футов земли над головой. Вот и сейчас он с самого утра беззлобно перестреливался со своим лучшим другом — Смитом (открытый парень. Одним пальцем открывал консервы, одной мозговой извилиной — планы врага, одним кулаком — их черепа); время от времени они угощали друг друга виски, а бармен убирал трупы зазевавшихся зрителей.

Четверо покеристов играли со смертью: проигравший раскручивал один патрон в барабане кольта, приставлял дуло к виску… индейца и спускал курок. Счастливый индеец или несчастливый труп убирался и игра возобновлялась. Посетителей обслуживала красавица Мери — мило улыбаясь беззубой улыбкой, она продавала сигареты, виски и себя оптом и в розницу.

На вползшего обнаженного мужчину обратил внимание только бармен, поскольку тот совал ему под нос что-то непотребное. «Эй, парень, трехдолларовые девки на конюшне», — презрительно бросил он, но, увидев, что что-то непотребное — это ствол, радушно налил стакан. Стакан, впрочем, тут же разлетелся вдребезги — это было обычное приглашение Билла к развлечению. Смело прикрывшись спиной бармена, Джон открыл ответный огонь. После десятого щелчка он догадался, что его оружие не заряжено. Однако зрители не были настолько догадливы и ряды трупов пополнились. Когда пороховой дым рассеялся, оставшиеся в живых увидели похожего на дуршлаг бармена. Смит в это время стряхнул с себя свинец и выпрыгнул в окно. Однако смерть его все же подстерегла в виде шерифа, привлеченного необычной тишиной в салуне.

Шериф так же, как и все ковбои, командовал городком, имел кольт, особняк, жену, любовницу, еще жену, еще любовницу, возможно детей; язву желудка, садистские наклонности и другие прелести вестернов. Стряхнув труп Смита с головы, он бесстрашно бросился вперед, предварительно послав туда всех своих людей. Замаскировавшись в сточной канаве и переждав перестрелку, шериф кинул в проем двери кусок динамита поувесистей. Наведя таким образом порядок, он с достоинством с и грацией бегемота вошел в салун.

В салуне было как всегда тихо и спокойно. Четыре покериста играли на право добить подручных шерифа. Джон по-прежнему лениво перестреливался с Биллом. Красавица Мери с простреленным ухом неторопливо продолжала разводить двойной виски керосином и фирменный напиток «Кровавый Мери» собственной кровью. Прежде чем шериф успел с таким же достоинством ретироваться, он почувствовал, как пуля прошила его голову. Повернуться он не успел, так как следующая пуля вынесла три шейных позвонка. К трупу сразу же подсел Зоркий Сокол и соболезнующе привычными движениями принялся снимать скальп шерифа.

В это время Джон перенес свой огонь на врагов, что свидетельствовало о его неистребимой жажде приносить помощь людям (как обычно, она выражалась в помощи отправиться в мир иной). После серии ответных выстрелов Билла добро приносить уже было некому. Джон длинной очередью приговорил всю живность во дворе, в том числе фарфоровую копилку покеристов. Оба ковбоя бросились в конюшню. И тут такое началось…

На главной (и единственной) улице N-тауна было как всегда тихо и спокойно. Обросший золотоискатель, покачивая лотком, профессионально рылся в большой навозной куче (жил в глуши и поэтому виски глушил стаканами, врагов — бутылками, а рыбу — динамитом). Чуть в стороне расположились вигвамы индейцев, которые покорно дожидались участи, уготованной автором. Жителей нигде не было видно — видимо, не хватило статистов.

Из конюшни раздавался гул, отдаленно напоминающий артиллерийскую канонаду. Время от времени раздавалось громкое ржание — то ли лошадей, то ли ковбоев. Стреляя с левой ноги, первым из ворот вылетел Билл на недобитой лошади, для маскировки задом наперед и тут же сбил обнаженного человека. По-видимому, это была женщина, поскольку на боку у нее не было оружия. Прямо на ней развернув коня (эротическая сценка), Билл джентельменски поинтересовался, есть ли у его лошади задняя нога. Женщина невежливо молчала.

Следом, поливая улицы свинцом из четырех кольтов, из ворот вылетел Джон на двух взмыленных конях. Индейцы не сдвинулись с места. Теперь план автора стал окончательно ясен.

…Из опустевшего городка выезжали два ковбоя на взмыленных конях. Они вели перестрелку матами для экономии боеприпасов (впереди еще не один салун). Маты шли за шахами, так что мухи, садящиеся на круп лошадей, сражались наповал. Неожиданное «кукареку» сзади было тут же прервано последним выстрелом. Последняя живая тварь в салуне спела свою лебединую песню. Лебеди летели на восток.

© Палёк, 1987 г

Месть

Я сидел за столом и безразлично рассматривал таракана, выползшего из-под книги. Да, но такой подлости от нее ожидал. Только вчера я был для нее Игорек, а сегодня: «Игорь Петрович, я хочу видеть в вашем лице только друга». Предпочесть меня какому-то смазливому пацану! Эх, Вера, Вера! Убила во мне всякую веру в любовь. Я подумал, что они, по-видимому, сейчас сидят у нее в комнате и мой более удачливый соперник купается в ее взгляде. От этих ревнивых мыслей меня начала разбирать злость. Кинув в таракана книгу Рюрикова «Как стать любимым», я стал обдумывать план мести.

Значит так. Все будет в стиле Жан Поль Бельмондо. Зайду к ним в элегантном костюме. Через плечо автомат «Узи». На лице Веры и этого хлюпика застывает выражение смертельного ужаса. Вдоволь насладившись этой картиной, изящным движением тушу дорогую сигару о его физиономию и… та-та-та — в упор расстреливаю обольстителя. Затем разворачиваюсь и с криком «Умри, изменница!» — кормлю и ее свинцовой кашей. Уходя из комнаты, заодно длинной очередью убираю лишних свидетелей, в том числе общажного кота Ваську.

Посмаковав подробности душещипательной сцены, я глубоко вздохнул. Не такой уж плохой этот парень, чтоб его убивать, и так ли непоправимо виновата Вера? Нет, в крайность впадать не надо, но зло должно быть наказано. Я бью таракана толстой тетрадкой с любовными стихами и снова задумываюсь.

Значит, все будет, как в «Пиратах XX века». Босиком и в пижаме вместо кимоно захожу к нему в комнату. Ки-йя! Один удар ноги и соперник оказывается под кроватью со сломанной рукой, ногой и головой. Она, конечно, с криком о помощи бросается к двери и… Ки-йя! — вместе с ней вылетает в коридор. Затем заодно двумя-тремя ударами превращаю стол в табурет, табурет в дрова, а толстый том «Курса физики Лифшица» в «Программки для поступающих на физфак» и ухожу легкой суперменовской походкой.