Натаниэль Бенчли - Русские идут! Страница 42

Черт с ней, с лодкой, подумал он. Пора выбираться отсюда. Я сверну еще пару рычагов при уходе, но дальше играть в прятки с этими парнями опасно. Будь у меня динамит, дело другое, но ломать башку над тем, какая ручка чем управляет… Эдак не только ничего не получится, но вдобавок какая-нибудь штуковина меня прихлопнет. Барбаре скажу, что у них там все закрыто-задраено, и она ничего не узнает. Да и в конце концов, зачем нам топить эту чертову лодку? В самом деле зачем? Гарни, ты наконец-то начинаешь соображать, вот и умница.

Он слышал, как зенитчик прошел через рубку и поднялся на мостик. Выждав несколько секунд, Гарни вылез из каюты капитана. Направившись в рубку, он наугад покрутил пару колес, но тут сверху раздался грохот, по палубе побежали люди. До Гарни донеслось хлопанье люков и голоса, отдающие приказы. Он едва успел скрыться в каюте, как подлодка задрожала и затряслась, ожили дизельные моторы.

Капитан с мостика приказал убрать швартовы. Последний моряк еле успел прыгнуть на борт, как капитан дал команду «полный назад». Корабль медленно пятился в облаке выхлопных газов, а тем временем полицейский джип во весь опор мчался к причалу. Он тормознул, из него посыпались полицейские и подбежали к Барбаре, лежащей на земле и кричащей что-то вслед уходящей подлодке. Двое склонились над ней, другие кинулись на пирс, кто-то выхватил пистолет, и пуля шлепнулась в пенящуюся воду. Больше никто не стрелял.

Капитан оглянулся на зенитчика.

— Что кричала эта женщина? — спросил он. — Кто такой Роланд?

— Почем я знаю! Я по-английски не понимаю.

— Сколько времени она лежала здесь?

— Минуты две.

— Нет, меньше, — вставил Протский. — По-моему, и минуты не прошло.

— Верно, — поддержал его товарищ. — Самое большее — полминуты…

— Если не двадцать секунд, — подхватил Протский.

Капитан дал команду «стоп» и повернулся к Протскому.

— Вы что, стояли над ней с секундомером? Меня интересует, отчего она раскричалась.

— Понятия не имею, — заявил Протский. — Она как приперлась, так и стала вопить.

— Она вопила, еще когда шла по улице, — сказал его товарищ. — По-моему, она бешеная.

— Точно, бешеная, — поддержал его Протский. Вроде как клопы у нас на борту.

— Право руля, малый вперед, — скомандовал капитан в машинное отделение и снова обратился к зенитчикам: — Вы видели мой сигнал?

Те переглянулись, искренне удивленные.

— Нет, товарищ капитан, не видели, — отвечал Протский. — Ничего не видели, хоть тресни.

— Я пустил красную ракету. Если вы находились на вахте, вы должны были ее видеть.

— Товарищ капитан, мы, конечно, были на вахте, а то как же, — отвечал Протский. — Мы все время ждали вашего сигнала, даже когда эта дамочка спихнула меня в воду, вот он продолжал нести вахту, то есть… — он замялся, поняв, что проговорился.

— Что она сделала? — спросил капитан, посчитав, что ослышался.

— Ну, понимаете, она лягнула меня ногой, вот сюда и…

— Вы сказали, что она сбросила вас в воду?

— Ну вроде того. А случилось это…

— А почему тогда у вас сухая одежда?

— У меня? — Протский оглядел свои сухие брюки. — Так я же и хотел рассказать, товарищ капитан. Значит, дело было так…

— Я уже понял. Вы не только самовольно оставили боевой пост, но и позволили какой-то бабе сбросить вас в воду! Вы что, хотели ее изнасиловать?

Протский вытаращил глаза.

— Кто, я? Товарищ капитан, да я в жизни никого не насиловал! Конечно, иногда они выламываются, как же без этого, но мы-то понимаем…

— Нечего сказать, достойный образчик подводника! — рявкнул капитан. — А вы чем занимались? — спросил он другого зенитчика. — Фотографировали их на память?

— Я не умею фотографировать, — отвечал тот. — Попади мне в руки камера, я бы не знал, что с ней делать. Я стоял на вахте, ожидая вашего сигнала, как было приказано, глаз с горизонта не сводил.

— Оба считайте себя разжалованными до рядовых матросов, — отрезал капитан. — Уведомление в приказе получите потом.

Моряки переглянулись и притихли.

Тем временем подлодка вышла из порта и устремилась в открытое море. Капитан включил внутреннюю связь:

— Приготовиться к погружению. Розанова на мостик. — И стал через бинокль вглядываться в горизонт. Через несколько секунд через люк на мостик поднялся Розанов, но капитан словно не заметил его.

— Вызывали, товарищ капитан? — спросил он.

Капитан по-прежнему делал вид, что не замечает Розанова. Лишь спустя несколько минут он опустил бинокль и произнес:

— Товарищ Розанов, я освобождаю вас от обязанностей штурмана. Я сам поведу подлодку на базу.

Розанов напрягся, но рта не раскрывал. Капитан продолжал:

— Примете на себя обязанности Золтина. — Розанов покраснел, на его шее вздулись жилы. — Приступайте к новым обязанностям немедленно. И попросите кого-нибудь принести из моей каюты штормовку.

Розанов с грохотом опустил за собой крышку люка, а капитан снова стал смотреть в бинокль. Воздух похолодал, на море поднялась легкая зыбь от ветерка, подувшего от гряды темных облаков на юго-западе. Капитан нажал на кнопку внутренней связи:

— Курс ноль-шесть-пять, скорость двадцать два узла. Доложите, когда достигнем глубины, достаточной для погружения.

Ему ответили:

— Можем начать погружение хоть сейчас. Под нами почти одиннадцать саженей.

— Это недостаточно, — сказал капитан. — Нужно, по крайней мере, пятнадцать.

Взволнованный голос вмешался в разговор:

— Товарищ капитан! По радио передают сигнал тревоги для Береговой охраны. Корабли начнут охоту за нами!

— Понял, — произнес капитан. — Держите меня в курсе.

Сообщение отнюдь не удивило его. Он, однако, желал, чтобы в его распоряжении было хоть чуточку больше времени, чтобы достичь глубины. Если придется погрузиться сейчас, поисковым судам будет сложнее его обнаружить, но скорость при этом сократится более чем наполовину, и не останется возможности для маневра, его подлодку засекут. Он решил держаться на поверхности до последнего и погружаться только при необходимой глубине.

По трапу раздался топот, и на мостик взлетел матрос.

— Товарищ капитан! — выдохнул он. — Мы…

Капитан перебил его.

— Вернитесь обратно! — закричал он. — Вернитесь!

— Но мы…

— Мне долго повторять? Вас когда-нибудь учили, что, прежде чем подняться на мостик, нужно спрашивать разрешения?

— Но…

— Спуститесь, потом поднимитесь снова и, прежде чем ступить на мостик, спросите разрешения.

Матрос исчез, а капитан подумал вслух:

— Их всех необходимо подтянуть, и немедленно. То, что проявлял снисходительность, вовсе не означает, что вечно буду смотреть сквозь пальцы на их разболтанность. На судне нужна жесткая дисциплина, тогда все всегда благополучно, а если матросы вольничают, тогда бардак, это уж точно.

В отверстии возникла голова матроса.

— Прошу разрешения подняться на мостик.

— Разрешаю, — ответил капитан.

Матрос вытянулся по струнке.

— Вот так-то лучше, — проворчал капитан. — Докладывайте.

Глаза матроса словно остекленели. Стоя навытяжку, он доложил:

— Товарищ капитан! Докладываю: на борту американец.

Несколько секунд на мостике царило мертвое молчание, потом капитан проговорил:

— Повторите, что вы сказали.

— На борту — американец.

— Кто он и где находится?

— Был в вашей каюте.

— А сейчас?

— Под охраной. Его сторожат Хрущевский, лейтенант Польский и Кусок дерьма… то есть я хотел сказать товарищ Лысенко.

— Немедленно доставьте его сюда.

— Есть, товарищ капитан. — Матрос повернулся, но капитан остановил его.

— Вас послали за моей штормовкой, а вы явились без нее. Матрос, который не в состоянии выполнить столь простое поручение, не годится для службы на подлодке. По прибытии в Ригу вас переведут на минный тральщик.

— Слушаюсь, товарищ капитан.

— Теперь идите за штормовкой. Даю вам тридцать секунд.

Матрос скользнул в люк, как камешек на дно колодца. Капитан, оглядев вахтенных и зенитчиков, пробормотал:

— Ничего, я их подтяну, им это не помешает ради разнообразия.

Снизу донеслись звуки возни, затем по трапу поднялся Гарни в сопровождении Польского и Хрущевского. Капитан оглядел пленника.

— Товарищ капитан, — начал Хрущевский, — этот человек…

— Знаю, знаю, — прервал капитан и по-английски обратился к Гарни: — Как вы оказались на моем корабле?

Не успел тот и рта раскрыть, как в люке на мгновение показался Лысенко, но тут же взвизгнул и исчез. Его место занял пыхтящий матрос, который карабкался на мостик, тараторя на ходу: «Прошу разрешения подняться на мостик». При этом он, как знаменем, размахивал капитанской штормовкой. Капитан поглядел на нее, словно видел впервые в жизни.