Виктор Шендерович - Изюм из булки. Том 1 Страница 44

Тут выяснилось досадное недоразумение. Оказывается, маленький олигарх задумал построить у себя в поместье старинный маленький город не для бессмысленной красоты, а чтобы поселить в нем лилипутов.

Живых.

Чтобы, значит, он выходил утром из дома, а кругом — благодарные средневековые лилипуты. А он вроде как Гулливер.

Тяжело быть маленьким олигархом.

Элита

Зазвали меня как-то в гостиницу «Метрополь» на вручение премии «Элита». Премия деловых кругов России, не кот начхал! Мне там чего-то должно было перепасть… Название премии немного насторожило меня, но пропеллер ниже спины, как Карлсона, понес в сторону тусовки.

Цацку дадут, да и любопытно же!

В «Метрополе» все было в самом разгаре: утка, стерлядка, политики, бизнес, звезды эстрады… Через какое-то время меня вызвали на сцену и, сказав много лишних слов, действительно вручили цацку. Это было что-то шикарное в коробочке, перевязанной золотой ленточкой, что-то эдакое… короче, счастье на всю оставшуюся жизнь.

Более подробно описать содержимое коробочки не имею возможности, потому что ее немедленно сперли. Кого-то представили мне, кому-то — меня, потом с кем-то поставили фотографироваться, я пакетик к стеночке и прислонил…

И — как на вокзале, в один момент!

Элита, бля.

«Новые русские»

Говорят, этот термин придумали еще в конце восьмидесятых совсем молодые в ту пору Василий Пичул и Валерий Тодоровский.

По замыслу юных кинематографистов, это было анонсом изменившегося пейзажа: смотрите, кто пришел! Не совки-валенки, брежневской молью траченные, — продвинутые, образованные, вписанные в европейский контекст, молодые, талантливые…

Новые русские!

Но время и язык сами решили, каким смыслом наполнить удачное словцо.

Веселые ребята

На похороны Галины Старовойтовой несколько журналистов прилетели на самолете РАО ЕЭС — вместе с группой «правых» политиков и бизнесменов. После похорон сидели в Пулково и ждали Коха с Лисовским — те куда-то по-тихому свинтили прямо от могилы.

Ждали долго.

Наконец гуляки объявились у самолета — как говорится, теплые и в отличном настроении. Разницу в настроениях заметили все, но промолчали.

Вопрос задал сам Кох:

— А что вы такие грустные?

Хорошо!

Дело было в т. наз. «доме приемов ЛогоВАЗа», в гнезде Березовского.

Лысоватый бонапарт и группа его вороватых маршалов стояли над картой будущего сражения — схемой отъема некой крупной собственности. Изучали направления ударов, делали последнюю проверку своему плану: тут входим, тут выводим, тут банкротим…

И вот некто, в ком, по Бабелю, еще квартировала совесть, вдруг заметил, указав пальцев в какой-то узел на схеме: мол, с этим парнем выходит нехорошо. Вот тут мы его берем, а тут кидаем…

По свидетельству очевидца, от внезапного перевода сюжета в этическую плоскость с Березовским случилась истерика; от стресса бонапарта «девяностых» заклинило на слове «нехорошо».

— Что значит нехорошо! — кричал он. — Где нехорошо? Что нехорошо? Тут входим? Входим! Тут выводим? Выводим! Что нехорошо? Где нехорошо? Вот что́ значит: нехорошо? А?

Минуты две, говорят, кричал.

Потом успокоился, и все снова стало хорошо.

Поцелуй напоследок

Любой телефонный разговор Березовский заканчивал словом «целую». На автомате, вместо «до свидания».

Автоматизм — вещь непреодолимая, и однажды, насмерть с кем-то разругавшись, Борис Абрамович, крикнул в трубку перед тем, как ее бросить:

— Пошел на хуй! Целую.

Не тот

9 мая 1998 года в Курске ждали президента Ельцина. Самолет подрулил к ковровой дорожке, почетный караул застыл у трапа…

Ельцина все не было и не было.

Наконец дверь открылась, и на трапе появился Березовский. Поддуваемый ветром, он стремительно сбежал на курскую землю и чертом прошелся вдоль офигевшего караула, как бы принимая парад. Засунув по привычке одну руку в карман!

Статус исполнительного секретаря СНГ не сильно смягчил визуальный эффект этой картины.

Впрочем

…иногда о том, чтобы Ельцина не обнаружилось на трапе, можно было только мечтать.

Говорят, в одном славном российском городе, сойдя навстречу хлеб-соли и руководителям области, он первым делом завернул за трап и, расстегнувшись, неторопливо поссал на колесо. И только после этого приступил к руководству на местах.

Знакомое лицо

Тусовка — опасная вещь! Вот машет тебе рукой человек, лицо которого ты знаешь не первое десятилетие, — но кто это? как зовут?..

Однажды вхожу в московский клуб «Маяк» — и вижу за соседним столиком замечательного артиста Максима Суханова (ну, Суханова-то ни с кем не перепутаешь). Он приглашает подсесть, и я приземляюсь за его столик.

А рядом с Максом сидит симпатичная молодая женщина. Где-то я ее раньше видел, — но кого я тут раньше не видел, в «Маяке»?

Знакомимся:

— Лена.

— Виктор.

— Я знаю, — как-то загадочно говорит она. Но я загадочности тона не оценил: еще бы ей меня не знать, всенародную телезвезду!

— Очень приятно, — говорю.

Уходя за свой столик, приглашаю девушку прийти на мой концерт. Гляжу: как-то она странно на меня смотрит. Напряженно-испытующе. Как бы пытаясь понять: что я имею в виду? А что я имею в виду? Ну распустить павлиний хвост, разумеется! — не более того.

А она смотрит и смотрит.

Черт возьми, что я не так сказал?

Тут мой взгляд падает на обручальное кольцо у нее на пальце.

— С мужем приходите, разумеется! — говорю.

Мне казалось, что широта этого жеста должна снять напряжение, но напряжение только усилилось, и обескураженный, с разломанными мозгами, я побрел прочь. В этой коллизии был какой-то тайный узелок…

При следующей встрече с Сухановым я первым делом спросил:

— Макс! А кто была эта девушка?

И Максим ответил не без ехидства:

— Лена Березовская.

Только тут до меня дошла вся глубина моей последней реплики: «с мужем приходите»…

Дело было в девяносто девятом году; всесильный муж Лены, Борис Абрамович, «мочил» НТВ, где я работал, со всех стволов, и НТВ отвечало ему взаимностью.

Как говорилось в классическом кино: «А кто у нас муж?»

Дворянское гнездо

Флотский офицер В. подстерег меня за кулисами после концерта и попросил о протекции: он обнаружил в себе призвание фотографа и хочет посвятить этому остаток жизни.

Офицер мечтал о выставке в Москве — и с готовностью выложил передо мною образцы своего творчества. Это были нащелканные на «кодаке» фотки с изображением девиц в довольно нестроевых позах. Демонстрация сопровождалась офицерскими комментариями, больше напоминавшими солдатские.

Офицер был сумасшедший, о чем я мог бы догадаться с самого начала.

Я сказал: большое спасибо — и вернул фотографии, и только тут увидел главное: альбомом для этой любительского порно служило детское издание Жития Христова!

Писатель со вкусом этой деталью бы и ограничился, но жизнь не знает ни вкуса, ни меры. На прощанье офицер дал мне свою визитную карточку, на которой значилось: член Дворянского собрания города NN.

А теперь — дискотека!

Посреди строительства капитализма на московской гостинице «Молодежная» сияла реклама дискотеки «Молодая гвардия».

Как должны звать диджея? Олег Кошевой?

Приложение к договору

Один монументалист подрядился сваять посреди уездного города N. «Родину-мать» — и уже в процессе ваяния пришел к выводу, что продешевил с гонораром. Договор с администрацией, однако ж, был давно подписан…

Поезд ушел? Как бы ни так!

Скульптор предложил администрации подписать приложение к договору, предусматривавшее прибавку в 20 % — за портретное сходство.

Что и было сделано.

Долежался

Дело было в Хорватии, в конце лета.

Разморенный Адриатикой, я лежал у себя в номере и лениво щелкал пультом в поисках футбола. Футбола не было, и почти ничего не было в том телевизоре, кроме какого-то хорватского канала. И вот вижу я в тамошних новостях странную картину: какая-то явно отечественная толпа (наши лица и одежки узнаешь сразу) ломится в какие-то двери, а на дверях висят странные цифры: «12–40» и «14–10»…

Что такое, думаю? Что за «12–40, 14–10»? Расписание поездов? Опять проблемы на железной дороге? Но почему такой ажиотаж — до первого сентября, вроде, еще две недели…

Ладно, думаю. Вернусь, узнаю.

Вернулся — узнал: это был дефолт! А «12–40» и «14–10» — курс доллара.

Фантазия слабовата — никак не угонится за реальностью…