Дмитрий Ненадович - Анти-Духлесс Страница 44

Но причина «зайкиной» печали оказывается состояла вовсе даже не в этом. «Зайку» какими-то там трахами в сортире давно уже было не огорчить. Коварная The Mokroshelkа, доедая густо посыпанного солью рака-лобстера вдруг сообщает Жеке о том что ждет от него детей. Да-да, именно детей, так как пройдены уже исследования на аппарате УЗИ. Исследования показали наличие в утробе этой беспредельщицы целых трех эмбрионов противоположного друг-другу пола. «Как же это так?! Этого же не может быть!» — удивленно и недоверчиво вопиет Жека. «Все именно так, милый, — упрямо твердит The Mokroshelka, — врач так и сказал: «Три плода противоположного пола!», и в эпикризе, между прочим, так же написано! Черте-чего от вас, от маркетологов скоро начнет рождаться!» «Honey зайка! I love you, baby! — с деланным восторгом шепчет Жека, — мне надо все обдумать». «А думать уже поздно, милый, — безаппеляционно заявляет самая перспективная Жекина The Mokroshelka, — теперь, мой милый лисенок, будем рожать и воспитывать. Говорила ведь я тебе: «Милый, надень резинку!» Так ты ведь упрямый: «Honey зайка! Это ведь все равно, что нюхать цветы в противогазе!» Вот и доигрался в своем остроумии! Нанюхался цветочков». «Кого ж рожать-то будем, — в отчаянии восклицает Жека, — не то чайник, не то кружку, а неведому зверушку?!» «Ну, это уж я не знаю, — откровенно издевается нахально-перспективная The Mokroshelka, — это уже как получится. Зверушки, так зверушки. Все равно ведь родные кровинушки. А как ты хотел? О здоровье своем смолоду надо было думать! А ты думал пол-жизни в пьяно-обдолбанном состоянии провести и чтобы не было зверушек? Так не бывает, милый мой бегемотик. I love you my hippopotamus amphibius».

Повергнутый в унынье Жека извиняется перед Изабель и удрученно следует в туалет. Настоящий туалет. Однофункциональный. Один из тех, которые были оборудованы в «Ростиксе» на всякий случай. Так, просто. Для случайно зашедших сюда «лузеров». «Надо срочно смываться, надо срочно смываться, — стучит в уже пьяной Жекиной голове, — куда? Как? Выкинуть «симку» и свалить опять в этот гребанный Питер? Нет, это не выход. В Ростов, к этой дуре? Офис-менеджеру? Не могу же я вечно трахаться на столе местного шефа? Очень жестко. Хард порно какое-то. Да к тому же там до сих пор торчит этот идиот-Серега. А как же мои менее перспективные, но всеж таки милые сердцу The Mokroshelki? Как же Марго? А Изольда? Honey Эсмеральда и incomparable Азазель? На кого я их оставлю? На окружающих их похотливых козлов? На этих развратных «Антонов», «Лех», «Никит» и «Вань»? Надо бы с The Mokroshelkami этими в ближайшее время пообщаться. В самое ближайшее! А сейчас бежать!»

Жека заходит в туалет и замечает на специальном стеклянном столике, очень похожем на медицинский, не до конца приконченную кем-то коксовую дорожку. «Во дают лузеры! Начинают-таки к правильным вещам приобщаться» — удивленно замечает Жека и доканчивает начатое кем-то дело. В голове под действием подброшенного в топку Жекиной души уголька временно прояснивает. Жека замечает открытую форточку новенького пластикового окна и выглядывает в нее. Не так-то и высоко, но пара этажей отстойного хрущевского дома наберется. Что поделать, другого выхода нет. Жека открывает окно целиком и зажмурившись на выдохе прыгает вниз. Его обрюзгшая туша с омерзительным всхлипом принимается землей. Жека встает на корточки и осторожно ощупывает себя, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям. Ощупывания успакаивают Жеку, а ощущения, напротив, сигнализируют ему о какой-то внезапно наступившей беде. Жека аккуратно садится на корточки и замечает перед собой какую-то кучку хитросплетенных и дымящихся на легком морозце трубочек. Он осторожно тянет за одну из них и клубок распутывается. Так и есть! Одним из концов распутанного и расширяющегося к низу патрубка является второй Жекин пах! Тот когда-то могучий Жекин пах, служивший ему ракетным соплом и безотказным сигнализатором опасностей сейчас безсильно валялся в этой отстойной уличной пыли! «Все, дарованная природой система рухнула. И все из-за этой перспективной дуры!» — с ожесточением думает Жека укладывая когда-то спасительные резервные органы в найденный неподалеку грязный целлофановый пакет. «Куда это все теперь девать? Пришить обратно ведь никто, наверное, уже не возьмется. Даже в этих гребанных спецклиниках. Там дорого все и хирургов нет. А к обычным хирургам попробуй-ка, сунься с этим вот хозяйством, — грустно размышляет душимый слезами Жека, рассматривая содержимое пакета, — однако, пора сматываться. Сейчас эта сволочь Изабель поднимет кипеж по поводу моего долгого присутствия в туалете и придется объясняться с охраной этого «Ростикса» по поводу оставленных на подоконнике следов. Крутой все же это кабак. Строго там все. Скорей, скорей на стоянку к своему «Линкольну». Тьфу ты! Какой-такой «Линкольн»? Совсем запонтился. Скорей бы словить хоть какой-нибудь ржавый «жигуль» и срочно смотаться с этого гиблого места!» Жека на ходу выбрасывает пакет с теперь уже бесполезными для него органами в первый попавшийся ему на пути мусорный ящик и выходит сквозь ажурную арку двора на самый центральный люберецкий проспект, почему-то названный древними обитателями этих мест «Октябрьским». «Чем им, древним этим, другие месяца не понравились?» — думает Жека и прыгает в первый остановившийся «жигуль». Жека называет адрес The Mokroshelki Марго. Он отбивает наверное уже сотый звонок Изабель, вынимает из трубки «симку» и выбрасывает ее. Пусть эта дура растит своих зверушек сама! Он к этим зверушкам не имеет ровным счетом никакого отношения! Он и так претерпел от нее невосполнимые лишения. Вот пусть теперь и крутится сама!

По пути он просит водителя остановиться и покупает новую «симку». Наконец он дозванивается до Марго. В эфир летит знакомое: «Honey зайка! I love you, baby». Как хорошо, что она дома! Водитель отстойного «жигуля», замучивший Жеку своими резкими остановками и поворотами, сопровождаемыми жуткими гримассами небритого в испитости своей лица, наконец останавливается возле вожделенно-знакомого дома. Жека быстро покидает пределы этого отстойно-тесного салона. Водитель выпрыгивает вслед за Жекой. Видно тоже устал от тесноты и решил немного поразмяться. Нет! Этот отстойный пень требует какие-то деньги! Жека принимает осанистую позу и с явным вызовом в голосе спрашивает у водителя: «Ты что, не понял кого вез?!» Водитель лезет обратно в свой отстойный салон и вытаскивает из-под кресла такую же отстойную заводную ручку. «Видать от аккамулятора уже не заводится у него этот «рыдван», — думает Жека, — и как только доехали? А если бы заглохли где на перекрестке?» Водитель медленно движется, но почему-то не к своему ржавому капоту, а почему-то медленно приближается к нему, к Жеке. Глаза водителя смотрят на Жеку с явно недоброй укоризной и тот вдруг понимает, что его прямо вот сейчас будут элементарно-тупо так бить заводной ручкой прямо по голове. А заводная ручка от нашего «жигуля» — это вам не какая-нибудь безобидная бейсбольная бита в руках обдолбанного негра! Это, пожалуй, гораздо по-больнее будет. «Нет, хватит с меня на сегодня!» — думает Жека и быстро сорвавшись с места что было сил бежит к спасительному подъезду. Упрямый водила бросается в погоню и все время пытается сзади хватить Жеку заводной ручкой по его широкой спине. Убежать далеко они не успели. Неизвестно, чем бы все это для Жеки в тот день закончилось, если бы вдруг истошно не заорала эта отстойно-«жигульская» сигнализация. Заслышав ее режущую душу ослиное «Иа-иа-иа» водитель и Жека притормаживают и одновременно оглядываются. Оглянувшись, они видят деловито разъместившегося в тесном салоне этого древне-отстойного изделия отечественно-итальянского автопрома наигрязнющего бомжа. Бомж, не обращая никакого внимания на сработавшую сигнализацию, сосредоточенно рылся в «бардачке», выуживая из него какие-то предметы, и аккуратно складывал их в такой же наигрязнейший, как и он сам, полиэтиленовый пакет с крупной, читаемой даже издалека надписью «Универсам Крестовский». «Стой, гад!!!» — взвопил, перекрывая звуки сигнализации водитель и побежал в обратном направлении от Жекиной цели, спасительного для него подъезда. То есть, конечно же к своему разграбляемому автомобилю побежал вопя этот алчный водитель. Бомж тем временем не спешно продолжал свою кропотливую работу даже и не думая никуда скрываться. Что там было дальше Жека не знает. Это ему было совершенно не интересно. Все это творящееся почему-то именно сегодня непотребство уже успело надоесть ему. Воспользовавшись спасительной паузой во внезапно образовавшейся погоне, он без суеты входит в подъезд и поднимается на лифте на двенадцатый этаж дома, где его еще на лестничной площадке уже ожидает ставшая с сегодняшнего дня самой перспективной его The Mokroshelkoi неповторимая в хищности своей девушка по имени Марго (в миру Агрипина).

«Honey зайка! I love you, baby» — оригинальничает Жека. «Honey боровок! I love you, sucking pig» — не отстает от него эта нахальнейшая из The Mokroshelоk. И ничего не поделаешь — она ведь нынче у Жеки в фаворе! И это несмотря на то, что ее папаша давно уже был куратором трех помоек в славном г. Белогорячинске. Для Белогорячинска это было, конечно же, довольно неплохим результатом. Но по столичным меркам… Сами посудите. Если, например, каждый даже не очень-то уважающий себя столичный бомж курировал как правило порядка десяти таких прибыльных пунктов… А кем же и где же была мама у этой нахальной The Mokroshelki? А мама ее после традиционного развода с папой вначале проживала в Циррозинске и в перерывах между часто случающимися запоями зарабатывала на жизнь пришиванием пуговиц на местной швейной фабрике, участвующей в выполнении гособоронзаказа. Затем мама нахальной The Mokroshelki переехала в Жмуринск, а далее в Крематорск и практически сразу же, минуя Ново-Погостище, переехала Старо-Колумбарево. Там и находится она в настоящее время. Род занятий неизвестен.