Карел Ванек - Приключения бравого солдата Швейка в русском плену Страница 46

Барон Клаген любезно принял депутацию, выслушал жалобу, подтвердил, что она вполне обоснована, а затем пожал плечами и сказал:

– Вы люди разумные, судите сами, что я могу сделать? Дамы из Австрии, вещи из Австрии, вы солдаты австрийской армии. Я, само собой понятно, разделил бы так, чтобы всем досталось поровну, но что я могу сделать против их воли? Мне непонятно, какое положение занимают чехи в Австрии, но я могу заверить вас, что даже и барон Клаген не может препятствовать этим дамам приводить в исполнение свои желания.

И уже после ухода депутации он вспомнил, что ещё не решил вопроса о том, что делать с Мареком, допустившим грубую выходку по отношению к дамам в его присутствии.

– Я вам приказал, чтобы вы мне сейчас же утром привели пленного, которого я вчера вечером арестовал. Почему вы этого не сделали до сих пор? Позвоните сейчас же в лагерь фельдфебелю, пусть он его немедленно приведёт сюда под конвоем, – сказал он писарю.

Это был короткий допрос с пространным ответом Марека. Полковник просил его рассказать о национальной политике Австрии, о положении различных народностей, живших в границах этого государства, об отношении династии к народу, а затем, пытливо смотря на Марека, сказал по-русски:

– Нехорошо то, что вы вчера сделали, это поступок не геройский. Нарушать присягу и идти на фронт против собственных братьев – это легко. Ведь вы же имеете право стать офицером, а впрочем, мы, очевидно, не понимаем друг друга. Нет ничего хуже, как в тёмной толпе поднимать дух бунтарства. – Полковник, размышляя, прохаживался по канцелярии, а затем остановился возле Марека: – Вы католик или православный? Я скажу отцу Иоахиму, чтобы он принял вас в православную роту, тогда вы будете свободным, и раз вы интеллигент, то можете найти себе работу. Но всякий нигилизм бросьте!

И уже не смотря на Марека, он продиктовал писарю письмо, в котором просил отца Иоахима, чтобы он подателя сего письма по особым причинам принял в свою роту и хорошенько о нем позаботился.

Тем временем, пока Марек отвечал на вопросы попа по поводу того, что с ним произошло, в лагере чехи получали в подарок коробку спичек, шесть сигарет, баночку серой мази и мешочек неприятно пахнущего порошка от насекомых. Дамы Красного креста уже при этом не присутствовали, и барак гудел от недовольства. На человека, который попытался их успокоить, они кричали: «Старый осел, идиот, австрийский дурак!» – и ему было предложено сейчас же убраться из барака. Когда он отказался, ссылаясь на то, что по национальности он чех и должен остаться среди своего народа, его выбросили соединёнными силами на мороз.

– Чтобы вы, хамы, необразованная скотина, знали, – плюю я на вас! Я пойду к немцам и запишусь как немец. Если бы я, скоты вы эдакие, сделал это пораньше, то теперь уже многое бы получил! – кричал он неистово. Затем собрал свои пожитки, надел шапку и продолжал свирепо ругаться: – Вот так чехи, вот так интеллигенты, вы свиньи! Если бы вы были воспитанными людьми, то вы бы иначе обращались с человеком! Смотрите, я иду к немцам. Вот так земляки, поцелуйте меня в задницу!

И заметив, что никто не спешит исполнить это его предложение, он печально потащился, посматривая назад, к бараку, где висела дощечка с надписью: «Австрийская армия, немцы».

А в бараке пискун и Швейк, одетые в новое, раздавали свои старые пожитки тем несчастным, которые ничего не получили. Пискун, смотря задумчиво на свои бутылочки, соображал, что ему делать с этой коллекцией.

– С собой я их не возьму, – решил он наконец. – А голодом их тоже мучить не буду. Я хотел бы знать, как их сёстрам удалось подкормиться на этих курвах, – сказал он. – Ребята, кто продаст за хлеб порошок от вшей?

Двадцать рук протянуло ему полученный подарок в бумажке. Пискун разорвал пакетик, открыл бутылочки и сказал трагическим голосом:

– Погибайте, бедняжки, все, отравлю вас, как травят солдат на фронте, удушливыми газами!

Он насыпал порошка в бутылку до самого горлышка и потряс её. Вши оживились и весело полезли по стенкам, пытаясь выбраться из бутылки.

– Заткни, заткни, а то полезут на нас! Или пусть они лучше долго не мучатся, – сказал со страхом Швейк.

Прежде чем идти спать, они снова посмотрели в бутылку. Вши ворочались, клопы ползали, словно пробуждаясь от сна, и, глядя на них, пискун начал ругаться. Затем он надел шинель и собрал бутылочки.

– Я иду на двор, брошу их в уборную. На другом конце барака Горжин рассказывал о роскошной жизни в православной роте, о том, что теперь, когда чехи разошлись с Австрией, необходимо порвать и с католическим Римом. Он записывал всех, кто соглашался, что в этих бараках можно подохнуть и что пора поискать нового бога, раз старый, будучи всемогущим и всеведущим, не позаботился о них настолько, чтобы их наградили тельником и нижним бельём.

Список с фамилиями желавших получить крещение, уже занимал целый лист. Горжин разлиновал новую страницу, потом сосчитал фамилии:

– Двадцать семь. Ребята, ещё нужно, догоним до ста! Кто хочет ещё?

– Ну так я, – сказал кто-то из лежащих на нарах, – а в Австрии нам за это ничего не будет?

– Да что, разве это у тебя на лбу будет написано? – убеждал его сосед.

– Ну так напиши там: Ян Покорный. Я буду креститься под фальшивой фамилией.

– Ещё двух! Ну, продолжайте, ребята! – подзадоривал Горжин.

– Ну запиши меня! Я тоже перейду, говорят, что они дают сахар. Напиши: Вацлав Пшецехтел.

– А меня запиши последним: Франта Полак. Я украл на базаре кусок сала, а меня поймали, ну и здорово наколотили, а православного, говорят, не бьют.

Русский солдат вылез из будки и погасил лампу. В темноте кто-то закричал:

– Ребятушки, будем петь!

– А какую?

– Какую-нибудь революционную! – предложил кто-то.

И через пять минут от песни зазвенели стекла в бараке:

Пусть сгинет Берлин, пусть сгинет Вена,Пусть сгинет австрийская династия!А пражскую полицию взорвём мы бомбами,Да, бомбами, да, бомбами!

ШВЕЙК СЛУЖИТ В СИБИРИ

В субботу солдат отвёл пискуна и Швейка на квартиру Клагена; мадам Клаген сама встретила их в коридоре и, приветливо улыбаясь, подала им рубль.

– Зайдите с солдатом в баню. Смотрите вымойтесь хорошенько, и вы, когда вернётесь, скажите горничной, – обратилась она к портному, – чтобы она вас записала, а вы – как ваше имя? – Иосиф? – скажите дворнику, чтобы он вам показал, что надо делать. Сегодня делать ничего не будете, только то, что необходимо перешить, я вам потом покажу.

Баронесса, зашуршав юбками, ушла в квартиру, оставив после себя облако сильных духов.

Дворник Семён Павлович Шумов – тип русского набожного человека и пьяницы, считал, что задача его жизни состоит в том, чтобы молиться Богу, воровать все, что плохо лежит, таскать краденое на базар и раздобывать на вырученные таким образом деньги самогон.

– Так, голубчик, к нам, к барину на службу пришёл? – покачал он головой, когда Швейк ему представился. – Значит, у барина служить будешь? Будешь ему чистить сапоги, вычистишь так, чтобы они зеркалом были, из шинели пыль выбьешь, самовар поставишь, печки растопишь, воды наносишь. Да, да, много работы будет! Коридоры выметешь, натрёшь полы.

И добрый Семён Павлович перечислил всю ту работу, которую делал он вместе со всем персоналом. Потом он принялся посвящать Швейка в тайны дома.

– Кухарка Нина Федоровна ни черта не стоит. Она больше, чем тебе полагается, мяса ни за что не даст. Спирту от неё никогда не достанешь. Сама, сукина дочь, водкой горло полощет, гости бывают у нас часто, гуляют часто, и, если хочешь, в бутылке на дне всегда что-нибудь да останется. Потом не забудь, что я тут, и когда ты, пёс австрийский, что-нибудь получишь – не забудь про своего друга, принеси. Капля идёт на пользу, а влага не вредит. Прости, господи, грехи мои!

Дворник щёлкнул себя пальцем по шее, подошёл к почерневшему образу в углу, перекрестился перед ним и сел возле Швейка на кровать.

– Ну а горничная Зинаида Сергеевна – это вот штучка, ох, бедовая! Она бы и с офицерами могла ходить спать, с этой уж будь поосторожнее; сама не курит, ну а папиросу у барыни свистнет и мне, бедному, принесёт. И рюмочкой ликёру меня не забывает! Вот если бы, братишка, ты мог с ней так вот, – и Семён Павлович сделал красноречивый жест пальцами, – ох и сладко бы тебе было жить у нас! Она, может, и ключи у барыни взяла бы для тебя! – Дворник посмотрел молитвенно на икону, как бы призывая её на помощь в этом деле, и вздохнул: – А твой товарищ, что же, будет барыне шить? Она щеголиха. Если он ловкий, то может попробовать и барского мясца, у неё в голове ветер. Офицер тут один с ней завёл шуры-муры, но она больно мужа боится. Говорят, что он на дуэли из-за неё нескольких тут порубил. Он немец, а с немцами шутки плохи! Вот я тебе покажу, где ты будешь жить.

Он повёл Швейка в заднюю комнатку. Это была маленькая и тёмная каморка с двумя железными койками и соломенными тюфяками, столиком, двумя стульями и рукомойником. Швейк распаковал прежде всего свои вещи, а потом начал развязывать вещи товарища. В это время в сопровождении горничной пришёл пискун.