Александр Белокопытов - Рассказы о литературном институте Страница 48

Долго не давал знать о себе Еремичев, наконец объявился. Голос глухой, сдавленный, как из-под земли. Просит денег, двести рублей.

Говорю, что нету, Николай, денег, позади праздники январские, — все просадил. Действительно — нету. А он не отступает, наседает: если не дам под поезд бросится! И по голосу слышу, что совершенно искренне заявляет, конкретно. Что же делать? Ведь возьмет, дурак, бросится!

Иду на поклон к соседям… А я уже за праздники им задолжал, назанимался под завязку. Ладно, вымолил кое-как, дали денег.

Поехал на встречу и не узнал Еремичева — тень осталась от человека! Худ, изможден до крайности, хуже концлагеря. В глазах — блеск не блеск, лихорадка пляшет, и — тоска, все — от нездоровья. Рука — слабая, бесчувственная, зубов нет.

— Болен, что ли, Николай? — спрашиваю.

— Да нет, не болен, та-а-к… — вяло отмахивается.

Лицо — темное от копоти, от сажи печной, руки — черные, живет где-то в деревне под Тверью, в избе-завалюхе, отапливается печкой. Вот куда судьба затолкала! На плечах — одеревенелый кожан, может, еще с гражданской войны, не гнется от времени. Грустное, неприятное зрелище!

А ведь когда-то гоголем ходил… И голос его — энергичный с похмелья был на всех этажах с раннего утра хорошо-о слышан. И как песни казачьи пел! Широко, разудало, с подсвистом, с притопом, как подобает…

Отдал я ему деньги. Сказал, что на Дон поедет, под станицу Вешенскую, — он оттуда родом, — к сестре, там отдохнет. А в апреле вернется — отдаст. Я махнул рукой: не надо возвращать. Сам подумал: «Нет, не отдыхать ты, Коля, поехал, а — умирать». Вот она какая штука — жизнь человеческая. Грустно и страшно.

ТОВАРИЩЕСТВО ЗАЕЛО

В последнее время меня сильно тема товарищества занимает неподдельного, бескорыстного, искреннего. Как так? Раньше — или это только казалось? — друзей у меня было много, и дружба была такая, что за друга в огонь и в воду, и жизнь положить не жалко было. Все — на бочку! А потом я вдруг обнаружил, что друзей у меня осталось совсем мало, отдалились друзья… А в тех, которые остались, тоже той искренности и доверительности не сохранилось. Почему? Грустно все это осознавать…

Надо на тему товарищества рассказ написать… Очень злободневная тема! Жили-были, допустим, два друга-приятеля, можно сказать, не разлей вода… И дневали, и ночевали вместе, из одного казанка плов ели, ничего им не жалко друг для друга было… Потом разъехались по разным городам… Так жизнь распорядилась. Первое время после общежития еще и в гости наезжали, и перезванивались часто, поддерживали друг друга и все у них как прежде было. А потом вдруг один товарищ перестал к другому в гости заезжать и звонить, спрашивать о житье-бытье и поддерживать… Стал редко звонить — раз в полгода — и все время навеселе. А потом — и совсем перестал. Нужда отпала.

Вот так я сижу и рассуждаю, думаю о своем дружке закадычном… «Ты гляди — не звонит! Год уже не звонит. А коли так, и я звонить не буду!» А то что он не болен, не помер — прости Господи! — я от других знакомых слышу. Им-то он звонит! И встречается с ними… А они мне потом передают. Рассказывают, что — нет, не помер, а наоборот — жив, и в деньгах приподнялся, и квартиру себе купил, и машину, все у него — как надо. Но мне-то — не звонит! А я когда-то первым его дружком был, пять лет мы с ним плечо о плечо терлись, мытарства терпели…

Так что же случилось? Что такого умного и хитрого произошло, что надобность и нужда общаться отпала? Долго я над этим сидел, думал, ломал голову, пока очевидного не понял. В какой-то момент вдруг осенило: да все очень просто! Товарищество сошло на нет. А значит — это и не товарищество было вовсе, а была лишь игра в дружки, в жмурки, в притворки, и грош всему цена была. Заело его мое товарищество. А раз так — и переживать нечего. Вольному — воля, спасенному — рай.

ВОЛОДЯ ПРЕСТОЛОВ

Володя Престолов приехал из Минска, книгу свою издал, детектив… Смотрю на обложку — точно он, Владимир Престолов! А роман «Рекрут» называется.

— Ух, ты, — говорю, — здорово! Ну, подпиши теперь, подари.

А он не хочет.

— Да ты понимаешь, Саня, — говорит, — она же у меня одна только. Если я тебе подарю, тогда мне и самому не останется…

— А где же другие?

— Так все расхватали! Мне и самому — не осталось. Так что, извини, не могу пока подарить.

— Ладно, — говорю, — раз других больше нет, тогда следующую книгу — в двух экземплярах подаришь, понял! — я на него не в обиде. А если и в обиде, то немного совсем.

— Понял, — смеется, — обязательно, — и по плечу меня хлоп!

Конечно, мы — свои ребята, разберемся. Потом помолчал и говорит: Слушай, я тут решил себе псевдоним взять… Спасопрестолов. Ничего?

Я даже присел от удивления… У него Престолов-то и так уже псевдоним! А тут еще — Спасопрестолов! Говорю:

— Ничего. Только не слишком ли жирно? Mожет, что полегче?…

— Ладно, — вздохнул он, — я тогда Престоловым останусь.

И — правильно. Надо в жизни поаккуратней быть, а уж с фамилиями особенно. А еще лучше — всегда своей обходиться, родной. И ничего придумывать не надо. Мы же не китайцы какие-нибудь, нам мистификации разводить ни к чему. Мы — русские люди, и этим — живы.

А Старика я люблю. Он на самом-то деле никакой не Престолов, а самый настоящий Старик. Он мне — друг, товарищ и брат. Только нафантазирует иногда что-нибудь совсем невообразимое: хоть стой, хоть падай. Пусть бы, «Стариком» подписывался и все. У него оно, это второе имя, и не обидное совсем, а наоборот — почетное и мудрое. Надо ему подсказать, чтоб он не мучился с псевдонимом.

СИСТЕМА «БУТЕРБРОД»

Я про Вячеслава Ананьева, когда еще студентом не был — уже слыхал… Ходило о нем легенд множество и анекдотов… Ну, анекдоты — тоже хорошо. Народный юмор — подпитка здоровья. Пересказывать я их не буду, все они уже водорослями обросли, бородой… А борода за прошлый век зацепилась. Там, в прошлом веке, и осталась.

Когда я стал своим человеком в Литинституте — поступил наконец-то, то с ним лично познакомился и даже в друзьях у него ходил… Он к тому времени тоже уже студентом стал, прорвался кое-как… Ну, Литинститут — это не пивбар, двери просто так не снесешь вместе с народом. А в пивбар тогда прорываться надо было с боем…

Так я и ходил у него в друзьях, дружбой гордился, радовался, что с таким человеком познакомиться довелось. Пока он однажды… рыбой меня не обозвал. «Ну ты, — говорит, — рыба, чо смотришь?» А я его тогда цаплей обозвал. У него ноги — длинные, голенастые. «Ты, цапля, — сказал, — иди, лягушек ешь!».

Так мы с ним и разошлись, как в море корабли.

А потом опять сошлись, лет через пять… Вышел я как-то на Пушкинскую площадь, на людей посмотреть, что-то заскучал сильно по людям… Гляжу, посреди народа, кто-то ходит, рекламу на себе таскает… Мужик долговязый, худой, лицо — черное, наверное, чаю много пьет, чефирит. Я поближе-то подошел… Однако, брат мой, Ананьев? И — точно! Мужик этот Ананьевым оказался! Подошел я, разговорились… Он — обрадовался и я тоже. Кто старое помянет, тому глаз вон.

Я говорю:

— Что это ты здесь делаешь? Рекламу какую-то на себе таскаешь…

А он — по секрету:

— Я, — говорит, — сейчас — система «бутерброд», «гамбургером» работаю… Что надо — организую, что не надо — ликвидирую… Хоть — то, хоть — это, можно и жизни самой ликвидацию устроить…

А я испугался: вдруг он в криминале участвует?

— Может, уж жизнь-то, — говорю, — не надо?.. Жизнь-то человеку одна дадена…

— Ладно, — говорит, — жизнь не будем ликвидировать.

Я тогда успокоился.

— Что ж ты, — спрашиваю, — не тем, чем нужно, занимаешься? Ты же поэт. Издавал бы книги… А то раньше знаменитым был, а сейчас про тебя, может, уже и забыли.

А он сразу ожил, как от спячки проснулся.

— А я написал книгу! Теперь издать надо, сейчас спонсора ищу… Я одного спонсора нашел, он сказал, что даст деньги, а сам — потерялся… Весь спонсор вышел. А ты не хочешь моим спонсором стать? Мы же с тобой друзья.

Я рассмеялся от души.

— Какой с меня спонсор, Ананьев? Я сам живу впроголодь… Книжку тоже написал, небольшую, а как ее издать? Не знаю. Так что я сам спонсора ищу…

— Ладно, — говорит Ананьев, — не переживай. Я сейчас себе спонсора найду, а потом и тебе тоже. Потому что ты мне — друг, — успокоил меня.

Вот я теперь жду-пожду, когда же он и мне тоже спонсора найдет? А то уже полгода прошло, а от него — ни слуху, ни духу… Надо опять на Пушкинскую площадь съездить, а то он, может, забыл про меня? Или самоликвидировался оттуда куда-нибудь в другое место.

Он — прыткий парень. Сегодня — здесь, завтра — там. Следов не оставляет.

ИВАН МИГАЛКИН

Некоторые студенты в Литинституте подолгу учились… Вместо пяти, лет по семь, а то и по десять умудрялись прихватить… Николай Еремичев, кажется, как раз десятку и зарядил… Все никак не мог с ним расстаться…