Джером Джером - Большая коллекция рассказов Страница 49

С трудом преодолев томительную скуку трех вечеров, мой знакомый викарий придумал предложить обществу игру в «цитаты». Эта игра, как известно, состоит в том, что один из участвующих пишет на бумажках цитаты из разных авторов, а остальные должны угадать и подписать имена авторов. Старые девы и один ученый викарий с радостью ухватились было за эту игру, но генералы же, узнав ее суть, решили, что она не интересна, и отказались от нее.

На следующий вечер мой знакомый выступил с игрою в «последствия», состоящей в том, что одна из участвующих дам объявляет, что вчера встретила такого-то кавалера – в данном случае одного из британских генералов – там, где ему совсем нечего делать, то есть в кладовой, кухне и т. п. месте. Генерал должен был дать объяснение, зачем он очутился в этом месте, а дама возражала. Вот эти-то диалоги и назывались «последствиями». Игра «в последствия» всем пришлась по вкусу, и они с усердием принялись за нее. Хохот игроков, сначала довольно сдержанный, а потом все более и более громкий, долго потрясал стены «кургауза».

От этой игры оставался только шаг к другим, еще более веселым, и этот шаг был сделан. В один ненастный вечер все столы, кресла и стулья в общей большой зале были отодвинуты к стенам, а посередине залы, прямо на полу, поджав под себя по-турецки ноги, уселись серьезные викарии, заслуженные генералы и благородные дамы и усердно принялись играть в «охоту за туфлей». Эта игра состояла в том, что одна из дам снимала с ноги свою туфлю и подбрасывала ее вверх, а мужчины, не подымаясь, должны были ловить ее, когда она падала вниз, и тот, кому удавалось поймать ее, признавался победителем.

После этой всем понравилась следующая игра, изобретенная одною из благородных дам, имевшей пристрастье к музыке. Удалив всех из залы, изобретательница поместила под одно из покрытых чехлами кресел небольшой заведенный музыкальный ящик. После этого она снова приглашала всех в залу и предлагала угадать, не подходя к креслам, которое из них «музыкальное», то есть под которым находится музыкальный ящик. Тот, кто первый угадывал, получал какой-нибудь приз, изготовленный дамскими ручками, если отгадчиком был мужчина, а если отгадчицей оказывалась дама, то ей должны были сделать какой-нибудь подарок мужчины.

Переиграв во все игры, вроде вышеописанных, и не будучи в состоянии выдумать новых, все эти почтенные особы принялись, в конце концов, за самые обыденные детские игры. Все точно помолодели. Храбрые генералы чувствовали себя такими же бодрыми и преисполненными отваги, какими они когда-то были на полях сражений; ученые викарии радовались возможности доказать, что и они не отстают от других в быстроте движений и живости соображения; чопорные старые девы видели себя перенесенными на свои первые балы с их несбывшимися иллюзиями, и побледневшие было щеки этих дев вновь заалели румянцем юности.

Тихий и скучный раньше «кургауз» теперь по целым дням стал оглашаться шумом и хохотом, умолкавшими только по ночам, когда уставшие за день отдыхающие предавались вполне заслуженному отдыху.

Ах, как мы еще молоды, даже в старости!

Но больше всего я поражаюсь молодостью человечества, когда бываю в народном театре. Как искренне восторгаемся мы, когда длинный малый, в детской шляпе на небольшой голове, спрашивает у своего коротыша-братца, с неестественно большой головой, покрытой огромной шляпой, решение какой-нибудь загадки и, не дождавшись его ответа, наносит ему несколько сильных ударов зонтиком по голове и по животу. Как заразительно весело мы при этом смеемся и как рукоплещем. Мы хорошо знаем, что голова и живот коротыша защищены толстым слоем ваты. Но один звук жестоких с виду ударов по этой вате приводит нас в самый дикий восторг.

И я смеюсь над этим, пока нахожусь в театре. Но по окончании представления мое чувство правдолюбия начинает возмущаться против этого обмана. Я не могу верить, чтобы это были братья и притом погодки. Уже одна разница в росте заставляет меня сомневаться в этом. Неестественно, чтобы из двух детей, произведенных на свет одними и теми же родителями, в одном оказалось шесть футов и шесть дюймов, а в другом – только четыре фута и четыре дюйма! Но, предположив даже возможность подобной игры природы, я сомневаюсь, чтобы эти, так непохожие друг на друга, братья могли оставаться дружными. Короткий брат, по-моему, давным-давно должен был отделаться от власти над собою длинного брата. Постоянные удары по голове и животу, хотя и защищенных ватою, все-таки должны были ослабить, а в конце концов и совершенно уничтожить самую крепкую привязанность короткого брата к длинному уже ради одного самолюбия. Да и к чему давать в народном театре пьесы с такою тенденцией? Ведь они только разжигают дикие инстинкты толпы…

Кроме того, оскорбляется и чувство справедливости. С какой стати короткий брат должен все время подвергаться побоям со стороны длинного, когда он ни в чем не виноват перед ним? Греческий драматург показал бы нам, что короткий брат совершил какое-нибудь преступление. Аристофан сделал бы из длинного брата орудие фурий. Задаваемые им загадки имели бы отношение к какому-нибудь греху короткого. Во всех этих случаях зритель имел бы развлечение, связанное с представлением о вечно царящей надчеловеческими делами Немезиде.

Представляю эту идею в пользу составителей «юмористических» сцен. Может быть, она плоха и не нова, но все же, думаю, лучше тех, которые сейчас фигурируют в народных зрелищах и еще больше принижают и без того невысокий нравственный уровень толпы.

Семейные узы всегда крепки на народных сценах. Акробатическая труппа называет себя «семейством». Она состоит из па, ма, восьми братьев и сестер и бэби. Трудно встретить еще где-нибудь такое дружное семейство. Па и ма немножко толстоваты, но все еще довольно проворны. Прелестный бэби полон юмора. Молодые девушки никогда не появляются на этих сценах, если они не сестры. Я только один раз видел представление, данное одиннадцатью сестрами, которые все были одного роста, одной фигуры и, по-видимому, одних лет. Судя по этим сестрам, их мать должна быть изумительной красавицей. Все они были с золотистыми волосами и одинаково одетые в светло-красные бархатные костюмы, с глубокими вырезами на груди и спине. Насколько я мог понять, они даже имели одного и того же молодого кавалера. Думаю, не особенно легок был его выбор между ними.

– Устраивайтесь со мной, как сами знаете, – по всей вероятности, говорил он им. – Для меня это безразлично. Вы так похожи одна на другую, что я могу одинаково ухаживать сразу за всеми вами и за каждою порознь. Это будет и оригинально и весело.

Когда исполнитель или исполнительница появляются на сцене в одиночку, то нетрудно понять причину такого одиночества; это означает неудачу в семейной жизни. Однажды мне пришлось выслушать в один вечер подряд шесть песен. Первые две были спеты джентльменом, вся одежда которого висла клочьями. Он объяснил, что у него только что была ссора с женой, причем показал нам кирпич, которым жена швырнула в него, и шишку, образовавшуюся у него на голове от этого кирпича. Ясно, что его супружество не из удачных, но несомненно и то, что в этом виноват он сам. Сужу по его собственным словам.

«Она, – рассказывает он нам, – была такая миленькая, с лицом… вы, пожалуй, и не назвали бы это лицом, а скорее газовым воспламенением. Потом у нее пара чудесных глаз, из которых один смотрит вдоль улицы, а другой заглядывает за угол, так что где вы ни прошли, они вас всюду заметят. А рот…»

Здесь он останавливается, но из его интонации и мимики вы можете заключить, что когда его жена стоит сбоку крыльца и смеется, то прохожие принимают ее рот за почтовый ящик и суют в него письма.

«А голос-то, голос!» – продолжает он и дает такое понятие об этом голосе, что он представляется вам полным подобием автомобильного рожка, при звуках которого публика испуганно бросается куда попало, из боязни быть раздавленной предполагаемым катком.

Чего же можно ожидать человеку, решающемуся жениться на такой особе? Этим вопросом закончилась первая песня. Появившаяся на смену этому злополучному мужу дама также рассказала нам грустную историю обманутого доверия. По программе она числилась в числе комических исполнителей, как и предыдущий джентльмен, а на деле вышло совсем не то. Очевидно, людям с юмором вообще не везет на свете. Дама поет о том, как она одолжила своему жениху денег на покупку кольца, на выправку необходимых для венчания документов и на устройство их будущего жилища, а жених сбежал с деньгами. Зрители хохотали от удовольствия, а я в это время задался вопросом: «Господи, да разве это юмор, – тот здоровый юмор, который порождает веселый и здоровый смех?!»

Но вот на сцене появляется новый джентльмен, в одной ночной сорочке и с ребенком на руках. Из жалобного пения этого джентльмена оказывается, что его жена отправилась «провести вечерок» в гостях, а ему, в виде развлечения, оставила ребенка…