Сергей Уткин - История болезни Страница 5

Тут дядя раскрыл свое министерское хайло и начал орать, что он сейчас в Кремль позвонит, самому Леониду Ильичу и что от этого заведения камня на камне не останется. А лично тебя, паскуда ленивая, выпрут отовсюду и больше никуда не возьмут.

Эк, напугал. Матушка моя, составив многоэтажную конструкцию отборного мата, популярно объяснила, что это когда-то дядя был и министр, и герой, и обладатель бюста. А сейчас он ровно такой же больной, как и все остальные. И уж если угораздило обосраться, то не хрен тут выделываться, лежи и жди.

Дядя такой проповеди не ожидал никак, но не внял слову и потянулся было за палкой. Врезать решил. Ох, зря он это... Среди больных маманя была любимицей, в обиду никому не давали. Пара крепких мужичков матушку из палаты аккуратно выдворили и дверь закрыли. Минут пять из палаты только приглушенное кваканье раздавалось. Когда дверь открылась, дважды герой самостоятельно сидел на кровати и лепетал "Доченька, прости".

Мораль сей истории... Да не будет никакой морали. Министра этого по-человечески жаль, всю родню обеспечил, а когда стар стал и немощен – никому оказался не нужен, даже сиделку нанять побрезговали... Прожил он в интернате недолго, месяца через полтора умер – не выдержало сердце. Родня за все это время появилась только один раз, когда нужно было получать свидетельство о смерти.

А власть людей портит, что ни говори.

Ленечка

Несколько лет моя матушка работала санитаркой в психоневрологическом интернате. Если вы когда-либо проезжали по проспекту Ветеранов до улицы Пионерстроя, то наверняка обращали внимание на это здание.

Это и есть ПНИ-7. Всего пять отделений, по количеству этажей. На пятом, мужском, отделении и работала моя матушка. И был на пятом отделении парнишка, Леня. Абсолютно безобидное существо лет двадцати с интеллектом трехлетнего ребенка. Если кто Ленечку толкнет или обидит, он посмотрит своими чистыми глазами и провозгласит:

– Та-акой бальфой дувак!

Ребенок, что с него взять...

Каждые выходные к Лене приезжал отец – невысокий седой мужчина, доктор физико-математических наук. В один из таких выходных дежурила моя матушка, ну и меня с собой захватила – лучше пусть ребенок в сестринской на глазах, чем один дома... Так матушка Лениному отцу и объяснила.

Слово за слово, мать рассказала, как я висел на волоске между жизнью и смертью.

Отец Ленечки мою историю выслушал и поведал свое горе.

До семи лет Ленька был обычным пацаном, без всяких отклонений в развитии. Рано начал читать, когда Лене стукнуло пять лет пригласили учителя музыки – типичная судьба обычного ребенка из интеллигентной еврейской семьи. В семь лет пошел в школу... Первый класс оказался и последним.

Куда-то поволокли их класс – на экскурсию или просто прогулка была, не знаю. Затащили в парк, а дело поздней осенью было, дождь, кругом лужи. Леня подошел к учительнице и сказал, что у него промокли ноги. Попросил отпустить его домой, благо жил неподалеку. Классная дама велела не выдумывать глупости, а играть вместе со всеми. Домой Леня пришел уже с температурой.

Дальше – хуже. Банальная простуда вызвала массу осложнений, мальчика положили в больницу. В ходе обследований стало ясно, что в лобных пазухах скапливается гной, гайморит или что-то похожее... Не суть. Нужно было срочно делать проколы, откачивать гной. А медики решили иначе – назначили прогревание. Отец был против, но его мнение никого не интересовало. Через три дня Леня впал в кому.

Выводили его из комы неделю. Сделали проколы, откачали дрянь из пазух, напичкали антибиотиками... Все это время отец Лени молился – только бы не умер.

Через неделю Леня открыл глаза. Чистые глаза трехлетнего ребенка.

Тверская, 13

В центр Питера мы угодили совершенно неожиданно. До этого жили в Купчино, в служебной комнате от ЖЭК, где матушка работала дворником. Начальство ЖЭКа беззастенчиво обсчитывало работяг, лишая премий и надбавок, матушка молчать не стала, разгорелся скандал. Не дожидаясь увольнения по статье, мать написала заявление, устроилась санитаркой в психоневрологический интернат номер 7, что на углу проспекта Ветеранов и улицы Пионерстроя...

Раз площадь служебная, то пришлось выметаться. ЖЭК был готов выселить нас на улицу, не дожидаясь, пока ПНИ-7 предоставит жилплощадь. Чтобы не оказаться на улице, мать до прокурора города дошла... После вмешательства прокуратуры нас оставили в покое, а спустя какое-то время ЖЭК начали шерстить проверками.

Но я отвлекся. Смотровых было две: комнатушка в полуподвальном помещении у Финляндского вокзала, с окнами на трамвайные рельсы; вторая была в квартире номер 30 дома номер 13 по Тверской улице. Типичный доходный дом, двор-колодец, в комнате постоянный полумрак. Из преимуществ – школа под боком, два парка, тихая улица... Кроме того, дом скоро должны были расселить для капитального ремонта. В общем, матушка согласилась на эту комнату, только попросила отремонтировать проводку и выключатель, которые предыдущий жилец выдрал из стены.

Естественно, никто ничего не отремонтировал. За каким-то бесом начали красить пол, но краски хватило ровно до половины. Когда въехали, выключателя так и не было, ни одна розетка в комнате не работала. Поэтому холодильник и телевизор первое время обитали на кухне, чем сразу начали пользоваться соседи по квартире. Свет в комнате кто-то из соседей таки наладил, но с выдранной проводкой жили около полугода – ровно столько терпел ЖЭК неуплату квартирной платы...

Более-менее спокойно жили до 85-го года, когда начались расселения. К тому времени комната перестала быть служебной – перед смертью Брежнева провели указ, согласно которому служебная площадь оставалась за целой категорией граждан, в которую угодили и матери-одиночки. Я перевалил рубеж в 14 лет и по закону нам теперь полагалось две комнаты. Но матушке при выдаче первой смотровой заявили: "Не выступай. Получишь одну комнату, и только в Смольнинском районе". И выдали смотровой ордер на комнатушку где-то на Новгородской улице. А там ровно такая же история – мать-одиночка и взрослый сын, абсолютно законно требуют освободившуюся комнату. В квартиру не пустили, общались через закрытую дверь. Моя маманя с этим смотровым обратно в райжилотдел влетела как Мюнхгаузен верхом на ядре. Устроила там дикий разнос, потребовала аннулировать смотровой (по закону было – два на выбор, если не устроило, то в третий вариант силком заселят).

Какое-то время о нас не вспоминали, потом выдали смотровой на Ириновский проспект. Матушка съездила – а там только котлован начали рыть, дом лет через пять построят. Маманя опять дала прикурить начальнику райжилотдела. Про нас снова забыли.

Тем временем дом расселили практически полностью, жилых квартир осталось всего три. Мы в нашей квартире вообще жили как в отдельной трехкомнатной. И было бы зашибись, если бы какая-то тварь не отрапортовала, что дом расселен полностью. Несколько раз, приезжая из ПТУ, я обнаруживал, что двери подъезда забиты кровельным железом. Поэтому с собой всегда был гвоздодер. Потом вырубили газ, пришлось срочно искать электроплитку.

Примерно в январе восемьдесят седьмого в коридоре на потолке обнаружилась течь. Как оказалось – сгнил кран батареи центрального отопления в пустой квартире на шестом (!) этаже. Заявку на ремонт в ЖЭК не приняли – дом расселен. Доказывать, что я не призрак, и что в паспорте у меня настоящая прописка по этому адресу пришлось неделю. К этому времени вода с шестого на второй этаж лилась рекой, практически не остывая!!! Когда мне наконец удалось затащить сантехника, то он просто охренел от вида дома, у которого вся внешняя стена покрыта льдом.

Воду перекрыли. Из-за насквозь промокшей штукатурки вышибло пробки и на несколько дней мы остались без света. Как мы в этом леднике не сдохли – одному Господу известно. От горячей воды разбухла и перекосилась входная дверь, ремонтировать ее, конечно, отказались. Жилье наше несколько раз обнесли, но и в ментовку идти смысла не было. Ответ везде был один – дом расселен. А смотровой все не было...

И только в марте, через три месяца после потопа, мы бежали из проклятого дома в новостройку на проспекте Большевиков. Райжилотдел забыл про свои угрозы и выделил две комнаты в трехкомнатной квартире. Где не надо было ходить за водой в соседнюю прачечную, где в уборной тепло и работает смывной бачок, где в окне напротив свет люстры, а не отблески костра, который из обломков паркета развели бомжи...

Вот только к шуму воды в трубах я долго не мог привыкнуть. Все время казалось, что сейчас с потолка горячий ливень шарахнет...