Ната Хаммер - ТСЖ «Золотые купола»: Московский комикс Страница 5

— Вот-вот, вы его и организуйте. Как старший по званию.

— И в какие сроки?

— Срочнее не бывает!

Отказать Воротилкину Потапыч не мог. Нет, генерал от Воротилкина никак не зависел и ничего ему не был должен. Но, будучи человеком военным, он привык к чинопочитанию и беспрекословному подчинению государственным авторитетам. Ну и потом, дело-то общее. У Воротилкина — дети, у Воеводина — внучка, а у Голубя — ручная коза, которую он на поводке выгуливает в заповеднике среди козлов. Заразится бешенством в одну минуту — и поминай как звали. Воеводин силился вспомнить, как собственно зовут козу Голубя. Матильда? Сильвия? Эсмеральда! В честь Квазимодо, он же говорил!

Ночью Потапыч спал плохо. Кровать из карельской березы жалобно скрипела под генералом, ворочавшимся с боку на бок. Воеводин продумывал план. Чуть забрезжил рассвет, генерал с сопением натянул треники из магазина «Мир больших людей», свистнул Полкана и отправился проводить рекогносцировку. Он решил сначала сделать осмотр с дистанции — от торгового центра «Купол’ок», где ему повстречался Стасик Подлипецкий. «Этот точно сторонник партии любителей козлов, — подумал Потапыч. — Козлит и козлит, и ходит как-то вприпрыжку».

— Так что, Патапыч, памаги! Ани меня разор’ат, кл’анусь мамой, — голос Додика вернул генерала к реальности.

— Ладно, Додик, прибедняться. Пожарник тебя разорит! Ты лучше с тотализатором завязывай! Будешь жить — кум королю, сват министру.

— Ай, я и так сват министру, армянскому! — Додик незаметно для себя перешел на безакцентное произношение.

— Ну королю пока не кум? Вот, есть к чему стремиться. Иди проследи там за порядком. Мне тут звоночек один сделать надо без свидетелей.

Додик быстро удалился, прихватив с собой бармена. Генерал проводил их глазами, а потом набрал номер полковника Голубя.

— Спишь, Голуба?

— Никак нет, товарищ генерал! Занимаюсь поддержанием формы!

— Какой формы? Ты ж у нас в гражданском ходишь.

— Физической, товарищ генерал! Мышцы пресса качаю!

Генерал стряхнул со своего выдающегося живота крошки от булки.

— Кончай качать, дуй ко мне. Я тут у Додика дислоцируюсь. Дело есть, срочное. Перетереть надо! Только соблюдай конспирацию! Зайдешь, сделай вид, что увидеть меня не ожидал, случайная, так сказать, встреча!

— Ясно, есть!

13 апреля, 8 час. 00 мин

Альфа-Голубь

Иван Голубь с лязгом отпустил вес на тренажере, взял полотенце и поспешил в душ. На лице отразилась досада: Потапыч прервал его утреннее соитие — пламенная любовь к тренажерам согревала одинокое существование. Но Потапыч просто так в такую рань не позвонил бы. Значит, дело серьезное. «Наша служба и опасна, и трудна.» — напевал Голубь в душе, намыливая шею жесткой мочалкой, приводя себя в состояние боевой готовности.

Голубь был Иваном, не помнящим родства, то есть безотцовщиной. Образ жизни матери его Марии был далек от богоматерных канонов, а больше напоминал путь шалавы Марии-Магдалины. Отец у него, конечно, был, только нагулявшая дитя Машка не могла определить, кто из деревенских мужиков мог бы претендовать на это гордое звание. А добровольца Иосифа в их деревне Мордово Тамбовской области не нашлось — евреев там отродясь не водилось.

Иван — крестьянский сын с детства знал, что такое тяжелый труд. По весне он вывозил навоз на поля, сажал с матерью картошку, а потом до осени стоял над ней раком, собирая колорадских жуков. В девятом классе его заприметил военрук — Иван метко стрелял из рогатки по яблокам из его сада и ловко ловил падающие плоды в рыбный сачок. Военрук выдрал его по-отечески — а потом дал рекомендацию в Рязанское воздушно-десантное военное училище. Голубь прошел огонь, воду и медные трубы в горячих точках Кавказских гор, был тяжело ранен, но выжил, а потом был списан по состоянию здоровья. Москва выделила ему из своей городской доли сто квадратных метров в «Золотых куполах» и путевку в Минеральные Воды.

Полковник был аскетом, но военной пенсии не хватало даже аскету. Она вся уходила на оплату коммунальных услуг. Имея большой опыт по захвату террористов, Голубь создал первое в Москве предприятие, успешно специализировавшееся на рейдерских захватах. Для Голубя все предприниматели были на одно стяжательское лицо, и ему было безразлично, для кого из них что захватывать. Лишь бы его ребятам было на что жить.

Полковник обитал один на своих ста метрах, не считая крутобокой козы Эсмеральды, которую он впервые увидел малюсенькой козочкой. Мать Эсмеральды пала жертвой преступных серых волков из тамбовской группировки несколько лет назад. Козочку привезла в Москву его заботливая тетка, резонно рассудив, что при такой площади и образе жизни коза племяннику просто необходима. Из просторной спальни Иван сделал сеновал, где и ночевал с козой на душистом сене, собственноручно заготовленном летом на лужковских лужках за речкой Старицей.

Эсмеральда не чувствовала себя одинокой в этом огромном мегаполисе, отнюдь, у нее был широкий круг общения среди себе подобных в местном заповеднике. Ей нравилось быть в центре мужского внимания всех этих горных козлов, диковатых самцов без поводков и ошейников. Завидев ее, причесанную по последней моде, с отполированными копытцами и с легкомысленными бантиками на изящных рожках, козлы замирали как вкопанные, потеряв дар речи, а козы сбивались в кучку и начинали блеять всякие гнусные сплетни. Но Эсмеральда не обращала внимания на этих жалких завистниц с растрепанной шерстью, отвисшим выменем и отсутствием педикюра.

Голубь очень привязался к Эсмеральде, баловал ее экзотическими фруктами из «Глобус Гурмэ», вызывал на дом знаменитого козлиного стилиста Сисуалия Зверева, возил ее в Сочинский заповедник — выгуливал на будущих олимпийских трассах. Об одном жалел: не мог вывозить ее за границу — Эсмеральда была несовершеннолетней, и на вывоз требовалось согласие ее родного отца — но где было искать этого старого козла с тамбовских огородов? Так что о покорении Монблана пока можно было только мечтать.

Чисто выбрившись и надев свежее белье, Голубь заплел Эсмеральде косички, надел ее любимый ошейник от Гуччи и направился к «Голубому Севану», как бы выгуливая козу. Около выезда из паркинга он остановился, пропуская кортеж заместителя градоначальника, отбывающего на государственную службу. Сделал кружок вокруг детской площадки, обсаженной набухающей почками бирючиной — молодая коза очень ее любила. У ресторана он привязал Эсмеральду к вазону с геранями, бросил беглый сканирующий взгляд по окрестным туям, торчащим взлохмаченными стожками тут и там. Все было спокойно. Дворник Махмуд сметал остатки грязного снега с зеленеющего газона. По вспучившейся от весеннего половодья речке проплывали пластиковые бутылки и разноцветные пакеты. Он погрозил Полкану, азартно раскапывающему на клумбе луковицы тюльпанов — смотри, не приставай к моей девочке, — и решительно нырнул в темноту неосвещенного ресторанного холла.

13 апреля, 8 час. 30 мин

Платон многоликий

«Все будет офигенно, и не о чем скорбеть, нам надо ежедневно сто сорок раз пропеть, все будет обалденно, все будет офигенно, все ништяк!» — заверял из стереоколонок Тимур Шаов. Машина заместителя градоначальника поднималась в крутом вираже к выезду из паркинга. Платон Воротилкин настраивался на новый рабочий день. Песни Шаова его заряжали. Он любил бунтарей и неформалов, за исключением тех случаев, когда они устраивали несанкционированные митинги и демонстрации. Вот если бы можно было их всех иметь в записи: хочешь громче, хочешь тише, хочешь — выключил совсем.

В молодости Платон и сам был бунтарем, пописывал стишки и исполнял их под гитару в тесном кругу прыщавых сокурсников. На третьем курсе возглавил марш несогласных с решением ректора не допускать мужские особи в женское общежитие, был исключен из института по политическим мотивам, вступил в молодежное движение «Не ваши», где был замечен председателем местного отделения партии «Груша». Грушинцы отправили его в Штаты изучать политтехнологии. В общем, типичная карьера девяностых годов. Через десяток лет он перекрестился из политиков в чиновники: в набирающем авторитаризм государстве так было надежнее и к материально-техническим ресурсам ближе.

Ворота паркинга открылись, и взору Воротилкина предстала коза. Холеная коза с косичками, на поводке со стразами. «Брежу!» — подумал он и зажмурил глаза. Осторожно открыл один глаз — коза проплыла мимо затемненного окна его авто. «Не брежу!» — выдохнул он, увидев рядом с козой полковника Голубя. Он обернулся, пытаясь рассмотреть в заднее стекло, куда направляется полковник, — но джип охраны перекрывал ему обзор.

«А здорово я все это придумал!» — похвалил себя Платон. Три года, проведенные на режиссерском факультете Самарского кулька, как пренебрежительно называли в его времена местный институт культуры, оказались чрезвычайно и многократно полезны в его политической и чиновничьей карьере. «Какой ход, какая распальцовка! Убрать всех козлов руками козолюба Голубя! Макиавелли отдыхает!».