Сергей Уткин - История болезни Страница 50

В первый (и последний) год моей работы слесарем, мастер участка Пискунова притащила на мой верстак полтора десятка стеклотекстолитовых плат. Задание обычное – разметить, накернить, просверлить отверстия нужного диаметра и отзенковать. Работа простенькая, это тебе не с нержавейкой ковыряться. Только я взялся за штангенрейсмас, как вмешался бригадир Николай Саныч:

– Надежда Николаевна! – окликнул он Пискунову. – Я требую прекратить работать со стеклотекстолитом на нашем участке!

– Почему? – растерянно улыбаясь, спросила Пискунова.

– Ты прекрасно знаешь! Для работы со стеклотекстолитом нужно изолированное помещение с активной вытяжкой! А у нас на участке вытяжки нет! Он будет платы сверлить и дышать стеклом!

Пискунова посмотрела на меня, на заготовки плат и выдала:

– Ну, давай я ему молоко куплю, за вредность.

– А мне? – тут же поинтересовался Саныч. – Я же рядом, тоже, значит, буду дышать стеклом.

– Тогда и мне молоко покупай! – с соседнего ряда подал голос Лев Саныч Демиденко. – Я даже ближе Кольки сижу, значит, тоже стекла нанюхаюсь!

– Вот! – торжествующе провозгласил Николай Саныч. – А еще и сзади ребята сидят, они тоже стеклом дышать будут, им тоже молоко покупай!

Пискунова, краснея от злости, беззвучно хлопала губами, будто вытащенная на сушу рыба. Не найдя что ответить, она схватила чертеж вместе с платами и унеслась на антенный участок. Где были и вытяжка, и изолированное помещение. И, главное, мужики более покладистые...

История со стеклотекстолитом не забылась. Тут надо пояснить: наш слесарный участок делил одно помещение с участком радиомонтажников, где полтора десятка монтажниц весь день что-то лудили, паяли и всячески травили организм парами канифоли и припоя. Между слесарным и монтажным участками никакой перегородки не было. То есть, дышали дрянью все, а молоко за вредность получали только монтажники. И Николай Саныч, одержав победу над вредным стеклотекстолитом, подбил слесарей на очередную акцию протеста.

В один прекрасный день, когда монтажницы дефилировали мимо слесарей с положенными по закону литрами молока, Саныч как бы в воздух поинтересовался:

– А когда слесарям начнут молоко выдавать?

Момент был выбран Санычем идеально, поскольку все начальство цеха оказалось на нашем участке.

– Коля, а слесарям-то за что молоко? – удивилась Пискунова. – Вы же со стеклотекстолитом теперь не работаете!

Саныч объяснил. Стоявший рядом начальник цеха неосторожно брякнул, что ядовитые пары идут вверх согласно законам физики и к слесарям не попадают никак. В ответ два десятка возмущенных слесарей заорали, что свинцом пропитаны стены и потолок участка. А свинец для организма жутко вреден, это каждый дурак знает. Начальство тут же пошло на попятную и заверило: в ближайшем будущем вопрос обсудим с дирекцией института и результат сообщим.

Возможно, начальник надеялся, что все рассосется само собой. Побуянят мужики и забудут. Но не тут-то было. Два раза в неделю, завидев монтажниц с молоком, слесаря интересовались когда же и на их долю молока достанется?

Через месяц такой пытки начальство сдалось и вопрос действительно вынесли на рассмотрение вышестоящего руководства. Там тоже попытались тянуть резину, но Саныч, как парторг цеха, задал вопрос на партсобрании института. Деваться руководству было некуда, пришлось срочно искать решение. И нашли! Внесли в план по благоустройству производственных помещений постройку перегородки между слесарным и монтажным участком.

Если бы Саныч знал, чем обернется это благоустройство! Перегородку возвели чисто символическую, толщиной в один кирпич и высотой около трех метров. А потолки там метров пять с полтиной, не меньше! Над кирпичной кладкой соорудили нечто вроде оконных рам и вставили стекла. В итоге между верхней кромкой рамы и потолком была щель сантиметров в тридцать.

Но на этом издевательство не закончилось. После завершения строительства перегородки пригнали маляров. И почти месяц цех задыхался от вони нитрокраски. Однако требовать молоко за вредность уже не стали...

Прошло несколько лет. Я ушел в другой цех, "Ленинец" вслед за Союзом развалился на кучу самостоятельных государств. И в нашем маленьком, но независимом "государстве" посчитали неразумным закупать молоко через головное предприятие "Ленинца". Мол, дорого выходит. Дешевле в соседнем магазине купить.

И, чтобы доказать как теперь изменилось управление предприятием, тут же заключили договор с молочным магазином, что на углу Типанова и Ленсовета был.

Вот только не учли наши руководители, что с одной стороны у нас тотальный дефицит, а с другой зарождающаяся рыночная экономика. Плюс клинический постсоветский бардак. Пару недель все шло как по маслу, а потом грянуло. Уже не помню, то ли как раз в это время Ельцин цены отпустил, то ли еще по какой причине, но молоко резко подорожало.  Несколько дней подряд я, как ответственный за получение молока, мотался к магазину и получал один и тот же ответ – нет молока. Дирекция ежедневно ругалась с руководством магазина, трясла бумагами, согласно которым предоплата за молоко была внесена полностью... Молока не было. Вернее, его не было по старым ценам.

Работяги терпели неделю. Потом начали ворчать. Еще через неделю пригрозили разбить на хрен стекла в личном "жигуленке" директора предприятия. Зарплаты, мол, и так на жратву не хватает, а тут еще законного молока лишили!

Не знаю, что повлияло и как именно руководство решало проблему с магазином, но внезапно мне было приказано получить молоко за весь прошедший срок. Немедленно!

Делать было нечего. Несмотря на то, что рабочий день уже заканчивался, мне пришлось срочно искать помощника и с телегой идти в магазин. Как ни крути, а тащить на горбу без малого шестьдесят литров молока тяжко. Даже вдвоем.

Прикатились к магазину, нам выдали молоко в литровых полиэтиленовых пакетах. Приволокли груженую телегу во двор института. А дальше куда? Рабочий день закончился, народ разбежался. Холодильника нет, хранить молоко негде. Ну не на улице же оставлять?

Пошел на поклон к начальнику цеха. Василий Борисович, недолго думая, предложил:

– Забери к себе на склад! За ночь не испортится, а утром раздашь.

– Нельзя, – говорю, – молоко ко мне на склад. У меня ж полуподвал, там крысы постоянно шныряют. Если унюхают молоко, то пиши пропало.

Василий Борисович только рукой машет:

– Авось не унюхают! Ну а ежели и унюхают? Два-три пакета порвут, не страшно. Возместим.

Попытался я спорить с начальством, да Василию Борисовичу не до мелочей было. Выставил меня из кабинета и удрал домой.

Делать нечего. Затащили мы с помощником пакеты молочные в мой полуподвал. Я спецовку скинул, свет выключил, склад запер и тоже домой покатился.

Что я на складе увидел утром – ни в сказке рассказать, ни матом описать. Видимо, крысы пировали всю ночь. Причем, не только местные, но и со всей округи родню пригласили. От молока не осталось ничего. Совсем. Крысы пили молоко и пакетами закусывали. Когда пакеты кончились, жрали все подряд. Пол, на который проливалось молоко из прогрызенных пакетов, был вылизан до блеска. Если бы не запах и кучи крысиного помета, то можно было подумать, будто молока здесь и не было.

Я позвонил Василию Борисовичу, попросил зайти на склад. Начальник осмотрел место крысиного пиршества, потер лысину и пошел объясняться с работягами и руководством. В этот же день все, кому полагалось молоко за вредность, согласились получать денежную компенсацию.

Спасибо, сердце...

Где-то в моих дневниках, наверное, есть запись, датированная либо второй половиной 1991-го, либо началом 1992-го года. Там, среди прочей словесной чепухи должны быть слова "купил набор пластинок Утесова".

Что бы сейчас ни говорили, как бы ни возвеличивали начало девяностых, а время было паскуднейшее. Эйфория от развала ненавистного совка сменилась тяжелейшей депрессией. Пустые прилавки магазинов, стремительно обесценивающиеся деньги, нарастающая безработица... И даже если твой завод еще не прикрыли, то совершенно не факт, что безработным быть хуже, нежели работать за гроши.

Выкручивались кто как мог. Если кто нарушал закон, то не мне их судить – я сам не без греха. Иначе было не выжить...

Пока позволяли деньги и здоровье, ездил к преподавателю, шел второй год моего обучения игры на гитаре. Занимались в субботу, с 11 до 12 часов было мое время. Потом я обычно шел в магазин "Мелодия", напротив "Гостиного двора", рядом еще был (и сейчас, вроде, есть) магазин "Ноты"... У дверей магазина постоянно толклись спекулянты, перепродавали антроповские пластинки битлов, потом появились перепечатки Queen, Жана-Мишеля Жарра, запретного при Советах Джексона.