Джером Джером - Досужие размышления досужего человека Страница 52

Как-то раз я встретил А. и предложил отобедать со мной в понедельник. Понятия не имею, зачем я приглашаю А. на обед примерно раз в месяц, ведь он довольно скучный субъект.

– Не могу, – ответил он, – я ужинаю с Б., и это сущее наказание, он непроходимо туп.

– Так не ходите.

– Никак не могу.

Некоторое время спустя Б. предложил мне отобедать с ним в понедельник.

– Увы, в понедельник у меня гости, ну, вы понимаете, визит вежливости.

– Как жаль! Придется умирать от скуки, я жду в гости А., а он, как вам известно, невыносимый зануда.

– Зачем же вы его пригласили?

– Хотел бы я знать!..

Впрочем, вернемся к нашим грачам. Дюжина особей мужского пола – холостяков и бездельников – решили организовать клуб. Примерно с месяц я терялся в догадках относительно цели их сборищ.

И разумеется, место для клуба они выбрали самое подходящее – дерево рядом с окном моей спальни. Впрочем, мне некого винить, сам напросился. Пару месяцев назад один грач, очевидно, страдающий от несварения или поссорившись с женой, выбрал это дерево для ночных размышлений. Он разбудил меня – я разозлился: открыв окно, швырнул в него пустой бутылкой из-под минеральной воды и, разумеется, не попал. Не найдя под рукой других предметов, я принялся кричать на птицу, надеясь ее испугать. Грач упрямо продолжал жаловаться на жизнь. Я закричал громче и поднял своего пса, который заливистым лаем перебудил всех в радиусе полумили, и мне пришлось воспользоваться приспособлением для снятия ботинок – единственным предметом, оказавшимся в пределах досягаемости, – чтобы утихомирить собаку. Спустя пару часов, когда, обессилев, я рухнул в постель и заснул мертвым сном, грач все еще каркал.

На следующую ночь грач снова занял пост на дереве под окном моей спальни. Должен признать, с чувством юмора у него все было в порядке. Впрочем, и я не лыком шит, и, отправляясь спать, я запасся камнями. Открыв окно, я принялся швырять ими в птицу. Увы, после того как я закрыл окно, грач заорал еще громче. Полагаю, забава с камнями пришлась ему по душе, и он просил меня продолжить столь увлекательную игру. На третью ночь грач не прилетел, и я утешился мыслью, что, несмотря на браваду, негоднику пришлось уступить. Наивный, я плохо знал грачей.

Полагаю, решение о месте сборищ было принято так…

– Где мы разместимся? – спросил секретарь, когда остальные вопросы были утрясены. Посыпались предложения, пока слова не попросил мой ночной мучитель.

– Предлагаю тис напротив крыльца, и вот почему: примерно через час после полуночи в окне появляется человек, одетый самым уморительным образом. Знаете, кого он мне напоминает? Те скульптуры, которыми люди украшают поля. Человек отворяет окно и с танцами и песнопениями начинает швырять на лужайку разные предметы. Чертовски занятное зрелище!

Так и вышло, что грачиный клуб стал собираться на дереве под окном моей спальни. Из вредности я делаю вид, что их крики ничуть меня не беспокоят, лишая грачей обещанного зрелища, и льщу себя надеждой, что они обратят свой гнев на зачинщика безобразия.

Существуют различия между нашими и грачиными клубами. У нас самые уважаемые члены прибывают раньше прочих и покидают клуб задолго до закрытия. У грачей все перевернуто с ног на голову. Грачиный клуб пришелся бы по душе кэрролловскому Шляпнику: открывается он в два часа ночи, и первыми ветки занимают наименее уважаемые члены сообщества. Самые буйные, бесшабашные и неуправляемые встают ни свет ни заря и отправляются в постель, когда еще не стемнело, а уже после заката собираются респектабельные члены клуба и ведут неторопливые беседы. Но первые два часа после открытия на дереве творится черт-те что. Довольно часто заседание предваряют дракой, однако если желающих поразмяться нет, джентльмены решают развлечь себя пением. Я не хуже вас знаю, что грачи петь не умеют, и знаю не из книг по естествознанию. К сожалению, сами грачи об этом не догадываются. Они убеждены, что поют превосходно. Вы можете критиковать их пение, можете говорить что угодно, но заставить их замолчать невозможно. Как правило, для исполнения выбирается хоровое произведение. К финалу хор совершенно заглушает солиста, если тот не обладает достаточно сильным голосом, чтобы переорать увлекшихся собратьев.

Грачиный президент понятия не имеет о существовании клуба. Старый жирный болван поднимается не раньше семи, спустя три часа после того, как остальные грачи позавтракали, уверенный, что именно он будит колонию. Жалкое зрелище, таких президентов даже в Южной Америке поискать. Сами грачи, в большинстве своем уважаемые главы семейств, разделяют мое возмущение, я слышу жалобы буквально со всех сторон.

Удивительные мысли приходят в голову прохладными весенними сумерками, когда, прислонившись к стене загона, ты наблюдаешь, как суетятся грачи на голых ветках.

Земля вновь покрывается зеленью, и в наши ожесточенные и опустевшие сердца входит любовь. Ах, мадам, ваши черные перышки отливают дивной синевой, а взгляд ваших ясных глаз разит наповал. Присядьте рядом со мной, и я расскажу вам о том, о чем никогда еще не рассказывал ни один грач на свете. Историю о гнезде на самой верхушке дерева, о гнезде, которое мягко качается на ветру. Прочное снаружи, мягкое внутри, в нем маленьким зеленым яйцам ничего не угрожает. На яйцах сидите вы, моя красавица, а завидев любимого, млеете от удовольствия. Он носится от зари до зари, его клюв полон червяков и личинок, и все они – для вас.

Мы старые, старые грачи, и перья на наших грудках успели побелеть. Мы помним эти высокие вязы саженцами, мы видели смерть многих деревьев. Но приходит весна, и нас снова тревожат молодые мысли. Мы находим себе пару и строим гнездо, и наши старые сердца бьются сильнее при звуке младенческих криков.

У Матери-Природы нет иных забот, кроме детей. Мы говорим, что миром правит любовь, но она не правительница, а служанка. Романы заканчиваются там, где на сцену выступает Природа. Наши драмы лишь прологи в ее пьесе. Как, должно быть, хохочет старая дама, слушая неразумный щебет своих детей: «Брак – это упадок?», «Стоит ли жизнь того, чтобы жить?», «Прогрессистки против защитниц традиций».

Вероятно, с той же страстью волны Атлантики обсуждают, в какую сторону света им направить свой бег.

Материнство – закон мироздания. Единственный долг мужчины – подарить жизнь. Ради чего мы работаем? Ради детей, жены, положения в обществе. Зачем народы размышляют о будущем? Пройдут годы, и нынешние правители, солдаты, торговцы и рабочие соединятся со своими предками. К чему заботиться о будущем, поливать землю потом и кровью? Для того лишь, чтобы следующие поколения пожали урожай? Простодушный Жак, поддавшись сладким мечтам, готов сложить голову на алтарь свободы, равенства и братства. Однако самому ему не суждено увидеть мир, ради которого он отдал жизнь. Даже его одурманенный мозг способен осознать эту истину. Но останутся дети! И их жизнь будет лучше нашей. Крестьяне покидают мирные очаги, чтобы сгинуть на поле битвы. Что им, песчинкам в человеческой пустыне, до того, что Россия завоюет Восток, Германия объединится, а британский флаг будет реять над новыми владениями? Что ими движет? Желание приумножить наследство, оставленное предками? Не является ли патриотизм проявлением материнского инстинкта?

Представьте, глас с небес провозглашает, что нынешнее поколение живущих будет последним на земле. Думаете, нам хватит куража пошевелить хотя бы рукой? Корабли ржавели бы в гаванях, зерно гнило в земле. Стали бы мы писать картины и книги, сочинять музыку, окруженные безмолвным океаном? Какими бы глазами мужья смотрели на жен? Родник любви пересох бы, обратившись в лужу со стоячей водой.

Как мало мы задумываемся о смысле нашего существования, о нашем истинном бессмертии. Иначе все бытие человечества – не более чем шутка богов, и, когда она наскучит им, мы будем сметены с лица земли, чтобы расчистить место для нового эксперимента. Черты моего лица – не важно, миловидные или уродливые – никогда не исчезнут. Развиваясь, видоизменяясь, но оставаясь неизменными по сути, они будут повторяться до скончания времен. Мой характер – не важно, хороший или дурной – с каждым новым поколением будет развиваться, смешиваясь и переплетаясь с иными. Я перейду в моих сыновей и в сыновей моих сыновей, а значит, я бессмертен. Я – это они, они – это я. Дерево засохнет и упадет, а из его смертных конечностей человек разожжет костер, но душа дерева, его жизнь осталась в саженцах. Дерево не умерло, оно лишь изменило форму.

Все эти мужчины и женщины, которых я вижу на улице, спешащие кто куда: кто в контору, кто в клуб, кто навстречу любви, – все они творцы грядущего мира.

Алчный биржевой торгаш суетится и лжет. Ради чего? Последуй за ним в его роскошный пригородный дом, и кого ты там встретишь? Мужчину, на коленях которого сидят дети, и он рассказывает им сказки, обещает новые игрушки. Его отвратительное существование исполнено тревог, но ради чего он старается? Чтобы его дети имели все самое лучшее. Наши грехи и добродетели происходят из одного источника – материнства, источника жизни во Вселенной. Планеты – дети Солнца, Луна – отпрыск Земли, камень от ее камня, железо от ее железа. Не в материнстве ли заключена наша суть, жизнь одушевленная и неодушевленная, если жизнь бывает неодушевленной? В центре мироздания маячит смутная фигура, заполняя светом все пространство вокруг.