Игорь Губерман - Искусство стареть (сборник) Страница 6

Увы, когда с годами стал я старше, со мною стали суше секретарши

Года промчатся быстрой ланью,укроет плоть суглинка пласт,и Бог-отец суровой дланьюмоей душе по жопе даст.

О чём ты молишься, старик?О том, чтоб ночью в полнолуниеменя постигло хоть на миглюбви забытое безумие.

Поблеклость глаз, одряблость щёк,висящие бока —я часто сам себе смешон,а значит – жив пока.

Отъявленный, заядлый и отпетый,без компаса, руля и якорейпрожил я жизнь, а памятником ейостанется дымок от сигареты.

Даже в тесных объятьях землибуду я улыбаться, что где-тобесконвойные шутки моикаплют искорки вольного света.

Из тупика в тупик мечась,глядишь – и стали стариками;светла в минувшем только часть —дорога между тупиками.

Почти старик, я робко собираюському-нибудь печаль открыть свою,что взрослым я всего лишь притворяюсьи очень от притворства устаю.

Вот человек: он пил и пел,шампанским пенился брожением,на тех, кто в жизни преуспел,глядит с брезгливым уважением.

Когда б из рая отвечали,спросить мне хочется усопших —не страшно им ходить ночамисквозь рощи девственниц усохших?

Вновь себя рассматривал подробно:выщипали годы мои перья;сёстрам милосердия подобно,брат благоразумия теперь я.

Я вдруг оглянулся: вокруг никого.пустынно, свежо, одиноко.И я – собеседник себя самого —у времени сбоку припёка.

Когда с утра смотреть противно,как морда в зеркале брюзглива,я не люблю себя. Взаимнои обоюдосправедливо.

В душе осталась кучка пепла,и плоть изношена дотла,но обстоят великолепномои плачевные дела.

Земная не постыла мне морока,не хочется пока ни в ад, ни в рай;я, Господи, не выполнил урока,и Ты меня пока не призывай.

Я, Господи, умом и телом стар;я, Господи, гуляка и бездельник;я, Господи, прошу немного в дар —ещё одну субботу в понедельник.

И понял я, что поздно или рано,и как бы ни остра и неподдельна,рубцуется в душе любая рана —особенно которая смертельна.

Когда боль поселяется в сердце,когда труден и выдох и вдох,то гнусней начинают смотретьсяхитрожопые лица пройдох.

Нелепы зависть, грусть и ревность,и для обиды нет резона,я устарел, как злободневностьпозавчерашнего сезона.

Мои друзья темнеют лицами,томясь тоской, что стали жижеапломбы, гоноры, амбиции,гордыни, спеси и престижи.

Учти, когда душа в тискахлипучей пакости мирской,что впереди ещё тоскао днях, отравленных тоской.

После смерти мертвецки мертвы,прокрутившись в земном колесе,все, кто жил только ради жратвы,а кто жил ради пьянства – не все.

Правнук наши жизни подытожит.Если не заметит – не жалей,радуйся, что в землю нас положат,а не, слава Богу, в мавзолей.

Состариваясь в крови студенистой,система наших крестиков и ноликовдоводит гормональных оптимистовдо геморроидальных меланхоликов.

Когда во рту десятки пломб —ужели вы не замечали,как уменьшается апломби прибавляются печали?

Душой и телом охладев,я погасил мою жаровню,ещё смотрю на нежных дев,а для чего – уже не помню.

Возвратом нежности маня,не искушай меня без нужды;всё, что осталось от меня,годится максимум для дружбы.

У старости – особые черты:душа уже гуляет без размаха,а радости, восторги и мечты —к желудку поднимаются от паха.

На склоне лет печаль некстати,но всё же слаще дела нет,чем грустно думать на закате,из-за чего зачах рассвет.

Исчерпываюсь, таю, истощаюсь —изнашивает всех судьба земная,но многие, с которыми общаюсь,давно уже мертвы, того не зная.

Стократ блажен, кому даноизбегнуть осени, в которойбормочет старое гавно,что было фауной и флорой.

В такие дни то холодно, то жарко,и всюду в теле студень вместо жил,становится себя ужасно жалко,и стыдно, что до жалости дожил.

Идут года. Ещё однотеперь известно мне страдание:отнюдь не каждому данодостойно встретить увядание.

От боли душевной, от болей телесных,от мыслей, вселяющих боль, —целительней нету на свете компресса,чем залитый внутрь алкоголь.

Тоска бессмысленных скитаний,бесплодный пыл уплывших дней,напрасный жар пустых мечтаний —сохранны в памяти моей.

Уже по склону я иду,уже смотрю издалека,а всё ещё чего-то ждуот телефонного звонка.

В апреле мы играли на свирели,всё лето проработали внаём,а к осени заметно присмирелии тихую невнятицу поём.

Как ночь безнадёжно душна!Как жалят укусы презрения!Бессонница тем и страшна,что дарит наплывы прозрения.

Если не играл ханжу – аскета,если нараспашку сквозь года —в запахе осеннего букеталето сохраняется тогда.

Судьбой в труху не перемолот,ещё в уме, когда не злюсь,я так теперь уже немолод,что даже смерти не боюсь.

Летят года. Остатки сладки,и грех печалиться.Как жизнь твоя? Она в порядке,она кончается.

На старости, в покое и тишиокрепло понимание моё,что учат нас отсутствию душилишь те, кто хочет вытравить её.

Сделать зубы мечтал я давно:обаяние сразу удвоя,я ковбоя сыграл бы в кино,а возможно – и лошадь ковбоя.

Ленив, апатичен, безволен,и разум и дух недвижимы —я странно и тягостно боленутратой какой-то пружины.

В промозглой мгле живёт морокасоблазна сдаться, всё оставитьи до назначенного срокадуше свободу предоставить.

Я хотел бы на торжественной латыниюным людям написать предупреждение,что с годами наше сердце сильно стынети мучительно такое охлаждение.

Когда свернуло стрелки на закат,вдруг чувство начинает посещать,что души нам даются напрокат,и лучше их без пятен возвращать.

Глупо жгли мы дух и телораньше времени дотла;если б молодость умела,то и старость бы могла.

Зачем болишь, душа? Устала?Спешишь к началу всех начал?Бутылка дней пустее стала,но и напиток покрепчал.

Я смолоду любил азарт и глупость,был формой сочен грех и содержанием,спасительная старческая скупостьзакат мой оградила воздержанием.

Слабеет жизненный азарт,ужалось время, и похоже,что десять лет тому назадя на пятнадцать был моложе.

Мой век почти что на исходе,и душу мне слегка смущает,что растворение в природееё нисколько не прельщает.

Наступила в судьбе моей фазаупрощения жизненной драмы:я у дамы боюсь не отказа,а боюсь я согласия дамы.

Так быстро проносилось бытиё,так шустро я гулял и ликовал,что будущее светлое своёоднажды незаметно миновал.

В минувшее куда ни оглянусь,куда ни попаду случайным взором —исчезли все обиды, боль и гнусь,и венчик золотится над позором.

Мне жалко иногда, что время вспятьне движется над замершим пространством:я прежние все глупости опятьпроделал бы с осознанным упрямством.

Я беден – это глупо и обидно,по возрасту богатым быть пора,но с возрастом сбывается, как видно,напутствие «ни пуха, ни пера».

Сегодня день был сух и светели полон ясной синевой,и вдруг я к вечеру заметил,что существую и живой.

У старости душа настороже:ещё я в силах жить и в силах петь,ещё всего хочу я, но уже —слабее, чем хотелось бы хотеть.

Овеян скорым расставанием,живу без лишних упованийи наслаждаюсь остываниемзолы былых очарований.

Безоглядно, отважно и шалосовершала душа бытиёи настолько уже поветшала,что слеза обжигает её.

Сойдя на станции конечной,мы вдруг обрадуемся издали,что мы вдоль жизни скоротечнойсовсем не зря усердно брызгали.

Живу я, смерти не боясь,и душу страхом не смущаю:земли, меня и неба связья неразрывной ощущаю.

Смотрю спокойно и бесстрастно:светлее уголь, снег темней;когда-то всё мне было ясно,но я, к несчастью, стал умней.

Свободу от страстей и заблужденийнесут нам остывания года,но также и отменных наслажденийотныне я лишаюсь навсегда.

Есть одна небольшая примета,что мы всё-таки жили не зря:у закатного нашего светазанимает оттенки заря.

Увы, всему на свете есть предел:облез фасад, и высохли стропила,в автобусе на девку поглядел,она мне молча место уступила.

Не надо ждать ни правды, ни моралиот лысых и седых историй пьяных,какие незабудки мы срывалина тех незабываемых полянах.

Приближается время прощания,перехода обратно в потёмкии пустого, как тень, обещания,что тебя не забудут потомки.

Я изменяюсь незаметнои не грущу, что невозвратно,я раньше дам любил конкретно,теперь я их люблю абстрактно.

Осенние пятна на солнечном диске,осенняя глушь разговора,и листья летят, как от Бога запискипро то, что увидимся скоро.

Чую вдруг душой оцепеневшейскорость сокращающихся дней;чем осталось будущего меньше,тем оно тревожит нас больней.

Загрустили друзья, заскучали,сонно плещутся вялые флаги,ибо в мудрости много печали,а они поумнели, бедняги.

Не знаю, каков наш удел впереди,но здесь наша участь видна:мы с жизнью выходим один на один,и нас побеждает она.

Опять с утра я глажу взглядомвсё, что знакомо и любимо,а смерть повсюду ходит рядоми каждый день проходит мимо.

Я рос когда-то вверх, судьбу моля,чтоб вырасти сильнее и прямей,теперь меня зовёт к себе земля,и горблюсь я, прислушиваясь к ней.

Всё-всё-всё, что здоровью противно,делал я под небесным покровом,но теперь я лечусь так активно,что умру совершенно здоровым.

Умирать без обиды и жалости,в никуда обретая билет,надо с чувством приятной усталостиот не зря испарившихся лет.

Бесполезны уловки учёностии не стоит кишеть, мельтеша:предназначенный круг обречённостизавершит и погаснет душа.

Наш путь извилист, но не вечен,в конце у всех – один вокзал;иных уж нет, а тех долечим,как доктор доктору сказал.

Нет, нет, на неизбежность умереть —не сетую, не жалуюсь, не злюсь,но понял, начиная третью треть,что я четвёртой четверти боюсь.

За вторником является среда,субботу вытесняет воскресенье;от боли, что уходим навсегда,придумано небесное спасенье.

Так было раньше, будет впредь,и лучшего не жди,дано родиться, умеретьи выпить посреди.

Я жил распахнуто и бурно,и пусть Господь меня осудит,но на плите могильной урна —пускай бутыль по форме будет.

В органах слабость, за коликой – спазм, старость – не радость, маразм – не оргазм