Джон Барт - Химера Страница 6

- Шерри на этот раз улыбнулась и спросила, каковы же два других его желания. Второе, отвечал он, - умереть прежде, чем они со своей новой подругой перестанут видеть друг в друге самое драгоценное сокровище, как они делают ныне, отшельничая в своем солончаково-болотном царстве. Ну а третье (которое единственно и отделяет его от полной умиротворенности) - он не хотел умереть, не внеся пустячка-другого, сколь бы непритязательными они ни были, в общую сокровищницу культурных удовольствий, к которой, помимо доброй воли, внимания и в меру развитой чувствительности, не нужны другие ключи: он имел в виду сокровища искусства, каковые, ежели и не способны искупить в полной мере все варварства истории или избавить нас от ужасов прозябания и смерти, по меньшей мере поддерживали, развивали, ободряли, облагораживали и обогащали наши души на их исполненном страданий пути. Он считал, что те его писания, которые уже были напечатаны, не удостоились этой милости; умри он прежде, чем очнется от этого сладкого сна о Шахразаде, - и третье желание останется неисполненным. Но даже если ни одно из двух последних желаний не сбудется (а подобные благодеяния, конечно же, столь же редки, как и ключи к сокровищу), он все же умрет более счастливым, оттого что выполнено хотя бы первое.

- Услышав это, Шерри наконец отбросила свою сдержанность, взяла писчую руку чужака в свои, извинилась за неучтивость и повторила, на сей раз тепло и сердечно, свое приглашение: если он будет поставлять ей достаточное, чтобы добиться намеченной цели, количество ее историй, она тайком будет его, когда он только того ни пожелает после первой ее ночи с Шахрияром. Или же (если измена и в самом деле не в его вкусе), когда резня ее сестер прекратится, пусть он как-нибудь умыкнет ее в свое время и место, где она навсегда станет его рабыней и наложницей, - в предположении, как в конце концов обязывал предположить реализм, что он и его нынешняя любовь к тому времени устанут друг от друга.

- Джинн рассмеялся и поцеловал ей руку. "Никаких рабынь, никаких наложниц. А мы с моей подругой намерены любить друг друга всегда".

- "Что будет куда большим чудом, чем все чудеса Синдбада, вместе взятые, - сказала Шерри. - Молю, чтобы это сбылось, джинн, как и третье твое желание. Кто знает, ты, может статься, уже свершил то, о чем мечтаешь, - время рассудит. Но если нам с Дуньязадой удастся отыскать, как мы в обмен на те рассказы, что ты нам посулил, хоть чем-то сумеем помочь твоим еще предстоящим, - а, будь уверен, искать такую возможность мы будем столь же неуклонно, как искали пути к спасению наших сестер, - мы так и сделаем, хотя бы нам пришлось для этого умереть".

- После чего она заставила его пообещать, что он обнимет за нее свою любовницу, которую она поклялась отныне любить так же, как любит меня, и, в качестве подарка ей - каковой, молила она, смог бы перенестись туда в отличие от драгоценной книги, - вынула у себя из мочки уха золотое колечко, сработанное в форме скрученной в спираль раковины, о нем ей напомнил приведенный джинном ранее в пример образ улитки. Он радостно принял подарок, поклявшись напрясти, если сможет, с него, как с веретена, три короба небылиц; рассеять во все стороны, словно отблески огненного колеса фейерверка или спиральной галактики, золотой дождь слов. Потом расцеловал нас обеих (первые, не считая отцовских, мужские губы, которые я почувствовала в своей жизни, - и до твоих единственные) и был таков, по своей ли воле или по чьей-то чужой - сказать мы бы не взялись.

- Мы с Шерри возбужденно обнимались всю эту ночь напролет, припоминая каждое слово, которым обменялись с джинном. Я заклинала ее опробовать эту магию на протяжении хотя бы недели, прежде чем предлагать себя царю, чтобы убедиться, что на нее - как и на коллегу моей сестры из будущего - можно положиться. Но ведь как раз пока мы с сестрой хихикали и перешептывались, еще одна из наших сестер подверглась во дворце насилию, венчаемому казнью; первое, что, к не-. сказанному горю нашего отца, сделала поутру Шерри, - предложила себя Шахрияру; когда же царь отвел ее в сгустившихся сумерках на свое погибельное ложе и потихоньку начал с ней заигрывать, она расплакалась- якобы оттого, что впервые в жизни оказалась со мной разлучена. Шахрияр дозволил ей послать за мной, дабы я посидела у подножия постели; чуть не в обмороке смотрела я, как он помогает ей снять премиленькую ночную рубашку, которую я сама для нее вышивала, подкладывает ей под зад белую шелковую подушку и мягко раздвигает бедра; поскольку прежде мне никогда не случалось видеть у мужчин эрекции, я не могла справиться с собой и застонала, когда царь распахнул свой халат и перед моими глазами предстало, чем он намерен ее проткнуть: волосы убраны жемчугом, стержень - как украшенный арабесками минарет, головка - словно изготовившаяся к броску кобра. Он хмыкнул, заметив мое смятение, и взгромоздился на нее; чтобы его не видеть, Шерри не сводила с меня переполненных слезами глаз, закрыв их, только чтобы испустить крик, который надлежит испустить, когда свершается таинство, кричать о котором не след. Буквально через несколько мгновений, когда подушка засвидетельствовала ее растраченную девственность, а слезы скатились из уголков глаз к ушам, она запустила руки царю в волосы, обхватила своими чудными ножками его за талию и, чтобы обеспечить успех своей выдумки, изобразила неистовый порыв экстаза. Я не могла ни снести это зрелище, ни отвести глаза. Когда это животное выдохлось и судорожно заметалось (от, как надеялась я, вины и стыда - или от стеснения перед готовностью Шерри умереть), я, как могла, собралась с чувствами и попросила ее рассказать мне какую-нибудь историю.

- "С удовольствием, - откликнулась она голосом, настолько не избывшим еще потрясения, что сердце чуть не разорвалось у меня в груди, - если разрешит мне достойнейший царь". Твой брат хрюкнул, и Шерри начала дрожащим голосом рассказ о купце и джинне, дополнительно вставив в него, как в рамку, когда ее голос немного окреп, историю первого шейха. В нужный миг я прервала ее, чтобы воздать хвалу этой истории и сообщить, что, кажется, слышала, как на востоке пропел петух; якобы пребывая в неведении о политике царя, я спросила, не могли бы мы немного соснуть до восхода солнца, а конец ее истории дослушать завтрашней ночью - вместе с рассказом о трех яблоках, который нравится мне даже больше. "О Дуня! - наигранно разбрюзжалась Шерри. - Я знаю дюжину лучших: что ты скажешь о лошадке из черного дерева, или Джулнаре, в море рожденной, или о заколдованном принце? Но точно так же, как в нашей стране не осталось ни одной достойной обладания молодой женщины, которой бы царь уже не был сыт по горло, я уверена, не найдется и истории, которую бы он уже не слышал и которая бы ему не опротивела. Рассчитывать, что я расскажу новую для него историю, - все равно что надеяться показать ему новый способ заниматься любовью".

- "Я буду тому судьей", - сказал Шахрияр. Так что мы в волнении скоротали день, обливаясь от нетерпения в объятиях друг друга холодным потом, пока наконец на закате не испытали магический ключ; можешь представить себе наше облегчение, когда появился с улыбкой поправляющий на носу очки джинн; он рассказал нам истории второго и третьего шейхов, каковые, как ему казалось, обе следовало закончить в эту решающую вторую ночь,- с одной стороны, чтобы продемонстрировать своего рода повествовательную неистощимость или, скорее, расточительность (щедрость, как минимум сопоставимую с щедростью самих шейхов), вместе с тем не приглушая, с другой стороны, будоражащую неизвестность прерванных посредине рассказов-в-рассказах в то время, когда царская отсрочка не вышла еще из стадии эксперимента. Кроме того, дарует жизнь ифрит купцу не даром, а благодаря рассказанным историям, и это должно проясниться к рассвету, безо всякого нажима донося свою увещевающую точку зрения. Спиральная сережка, жизнерадостно добавил он, дошла в целости и сохранности, став от переноса разве что прекрасней; его любовница от нее в восторге и, он уверен, с удовольствием вернет Шахразаде ее объятие, как только поблекнут ее воспоминания о более современных соперницах и она достаточно укрепится в своей любви, чтобы он смог рассказать ей эту замечательную историю о магическом ключе. Потом он деликатно выразил надежду, что Шахразада не сочла потерю своего девичества всецело отталкивающим переживанием, как и я свое оному свидетельство; если царя и впрямь надо отучать от мисогинии, впереди предстоит много жарких ночей, и ради и душевного расположения Шахразады, и ее стратегии лучше, чтобы она находила в них известное удовольствие.

- "Никогда! - заявила моя сестра, - Единственное удовольствие, которое я испытаю в той постели, - удовольствие от спасения своих сестер и наставления рогов их убийце".

- Джинн пожал плечами и растворился в воздухе; явился Шахрияр, пожелал нам доброго вечера, много раз поцеловал Шерри, прежде чем перейти к более интимным ласкам, потом уложил ее в постель и в охотку поработал над ней, сменив ничуть не меньше поз, чем известно рассказов из серии о проделках женщин, пока я уже не могла сказать, чем вызваны ее крики - болью, неожиданностью или, сколь бы безумной ни показалась сама идея, испытываемым вопреки самой себе удовольствием. Что же касается меня, при всей своей невинности в отношении мужчин я тайком прочла обнаруженные в библиотеке Шерри учебники любви и эротические истории, но считала их плодом буйного воображения одиноких, забившихся в свои берлоги писателей, разновидностью самощекотки перышком, которым ублажала себя Шерри; несмотря на то что не кто иной, как моя собственная сестра у меня на глазах выделывала в самых причудливых позах самые невероятные фортели, должно было пройти еще много ночей, пока я до конца осознала что являюсь свидетелем не навеянных этими текстами иллюстраций, а вполне реальных фактов.