Олег Мальский - Три недели из жизни лепилы Страница 6

Хотя и здесь особо не разгуляешься. Тощая Олеся из того же 10-о почти официально числится альтернативной женой Миши Опошина. Ася из 2-го слишком кокетлива, чтобы пойти до конца. Наташа из «неотложки» прокурена до глубины души. Рося Рублева — высокая блондинка с ногами от подмышек — относится к отечественным ухажерам подчеркнуто презрительно и, судя по нездешним туалетам и запахам, источаемым ею (по меньшей мере, в начале смены), высокому и бескорыстному чувству предпочла «зеленые».

Когда мы, покачиваясь, покидали сей райский уголок, я понял, что встретил alter ego[3] — вялого и нерешительного психастеника, на трудовой ниве компенсирующего свою неудовлетворенность жизнью.

Глава 2

2 октября 1988 года

На обшарпанном столе горела лампа без абажура. На промятом за многие годы и многими задницами диване лежала «Неотложная пульмонология» С. Сана.

Я лежал рядом, пытаясь сосредоточиться.

За окном крохотной ординаторской операционно-анестезиологического отделения балашихинской ЦРБ, в котором я совмещал со второго курса института (тогда еще в качестве санитара), моросил дождь. Почти стемнело.

Дежурство шло ни шатко, ни валко. Под наркозом вправили вывих в «приемнике», вскрыли постинъекционный абсцесс в первой хирургия и удалили трехлетнему мальчику неизмененный червеобразный отросток.

Как часто бывает в медицине, ненужная манипуляция — в данном случае результат добросовестного заблуждения — повлекла за собой осложнение, которое запросто могло бы отправить человека на тот свет.

Больного осматривал интерн. Интерн сомневался в диагнозе, но не поставил об этом в известность старших товарищей. Ответственный хирург Оскар Ефимович Фин поверил интерну на слово. И никто не удосужился проинформировать анестезиолога о плотном обеде, который мама впихнула в больного незадолго до поступления.

Все спешили. На семнадцать ноль-ноль по первому каналу анонсировали крутой американский боевик.

Ничтоже сумняшеся, я выбрал старый добрый масочный наркоз.

Посреди операции началось активное метание харчей. Что совершенно неэстетично и представляет реальную опасность для жизни — рвотные массы могут попасть в незащищенное эндотрахеальной трубкой дыхательное горло.

Пока я тупферами и отсосом очищал ротовую полость, углублял наркоз и успокаивал отсутствовавшую в самый интересный момент анестезистку, Оскар Ефимович — КМН, врач первой категории, заведующий первой «хирургией» и вообще местная звезда первой величины — невпопад корректировал мои действия.

Доктор нашего отделения И.Г. Никольская в подобной ситуации как-то послала Фина на фуй. У Никольской муж кэгэбэшник…

Я терпеливо молчал.

Побросав инструменты вместе с «лишней запчастью» в таз, хирурги дружною толпою унеслись к голубым экранам в своих отделениях.

Наш старенький «Темп» упорно не поддается ремонту и вот уже второй месяц прикидывается мебелью. Поэтому я даже не спросил названия кинематографического шедевра.

Мальчика оставил в палате реанимации. На всякий случай. Глаз у Оскара Ефимовича черный, а рука тяжелая.

Тяжелая рука — совершенно особая характеристика специалиста хирургического профиля. Тяжелая рука бывает и у самоуверенных сопляков (Оскар Ефимович давно вышел из этого возраста), и у зашуганных пенсионеров (в эту стадию Фин еще не вошел).

Работал Фин быстро, технично, шил крепко, надежно и всегда был окружен учениками. Но швы расходились, раны нагнаивались или подолгу не заживали. Рассказывали, как однажды Оскар Ефимович привел в «реанимацию» небольшую толпу практиканток из медучилища и с педагогическими целями вызвался собственноручно пропунктировать плевральную полость восьмидесятилетней старушке. За неделю до этого Оскар Ефимович собственноручно удалил старушке желчный пузырь. Операция осложнилась плевропневмонией.

Для начала Фин продемонстрировал опупевшим от значимости происходящего девочкам уровень жидкости на рентгеновских снимках. Потом усадил больную на кровати и, поясняя каждое свое движение («В седьмом межреберье по заднеподмышечной линии… у вас перчатки для недоносков! …йод, спирт, новокаин…»), начал анестезию места пункции.

В ту же секунду бабушка захрипела и стала заваливаться на бок. Либо она не переносила новокаина, либо (вероятнее всего) утомленное сердце, которое могло отказать и до, и после, решило отказать именно во время этой весьма несложной манипуляции. Неоспоримо одно — показательное оживление с участием заведующего «анестезиологией», четырех докторов и сестер без числа успеха не имело.

Остальные пять коек шестикоечной палаты реанимации занимал главный врач роддома Валерий Осипович Куницын.

Валерий Осипович не был гостем в нашем отделении. Начиная с 1980-о его, тогда еще главного акушера-гинеколога Московской области, частенько приносили сюда в невменяемом состоянии. Куницын бузил, уделывал диван в ординаторской (тот самый) и, получив пол-литра глюкозы и двадцать миллиграммов диазепама в вену, засыпал сном праведника.

В конечном итоге, устав от тяжкого бремени ответственности, Валерий Осипович (по собственному желанию) влился во врачебный коллектив балашихинского роддома. Однако долго оставаться на вторых ролях не мог и, сколотил собственную партию — разумеется, нового типа.

В канун одного из всенародных праздников тогдашний главврач роддома Орлов выпил лишнего. В рабочее время и на рабочем месте. То есть как обычно. В привычной компании.

Было весело. Болтали, шутили, курили. Чуть-чуть протрезвев, Орлов обнаружил в своем кабинете лишь пустые бутылки и наряд линейного контроля.

Сценарий избитый, но весьма действенный. Куницын занял место главного.

Будучи человеком энергичным и прирожденным организатором, принёс акушерско-гинекологической службе района больше пользы, чем вреда. При Валерии Осиповиче роддом вселился в новое здание и после успешного капремонта законтачил с номерными заводами (коих в Балашихе множество). За чей счет и переоснастился по последнему слову техники.

Через горкомовских и исполкомовских секретарш, которые неиссякающим потоком шли на чистки и спирали, новый главврач выбивал для коллектива заказы и премии.

При роддоме открылся кооператив, что помогло хотя бы отчасти легализовать доходы наиболее активных сотрудников.

Шефа уважали. Некоторые любили. Кое-кто боготворил. И шеф помаленьку зарвался. Во внеурочное время на «левом» миниаборте Валерий Осипович перфорировал матку и, не дожидаясь пробуждения от внутривенного наркоза, произвел лапаротомию[4]. Анестезиолог Тиша Николаев — выкормыш и правая рука Куницына — интубировал пострадавшую, подключил ее к респиратору, после чего помылся ассистировать. Благо, навыки имеются.

Матку благополучно ушили. В истории болезни случай оформили как нарушенную внематочную беременность. За очередную спасенную жизнь пропустили «по маленькой» и разъехались по домам.

Очевидно, тем бы все и закончилось — с больной, неожиданно для себя обнаружившей шов на животе (за который уплачено не было), всегда можно так или иначе договориться.

Но слепая Судьба бросила не тот грузик не на ту чашу. Весы отклонились не в ту сторону, а вместе с ними — рулевое колесо куницынской «девятки». «Девятка» протаранила рейсовый автобус. Возникла конфликтная ситуация.

Валерий Осипович по привычке обгадился и был транспортирован в околоток, где закатил грандиозную истерику. Только великодушное вмешательство главврача ЦРБ А.С. Калачева спасло Куницына от психушки. Его обмыли, переодели и изолировали в палате реанимации.

Тем временем люди Калачева по свежим следам растормошили больную, сделали ей УЗИ и, естественно, обнаружили две целые и невредимые трубы. Запахло подлогом.

Для Куницына завели две истории болезни: липовую с диагнозом ИБС — мол, не дрейфь, никому ничего не скажем — и «козырную» с анамнезом и записью психиатра. Психиатр навещала Валерия Осиповича под личиной старой знакомой. Коей она, собственно, и являлась.

Без сомнения, Куницын знал правила игры. Он уже несколько раз наведывался в ординаторскую, заводил пространные беседы, угощал сигаретами и куда-то звонил. Уважая конфиденциальность телефонных разговоров, я выходил курить на лестницу.

Тумбочка моего главного пациента была забита антидепрессантами и транквилизаторами. Он пил таблетки по собственной, усиленной схеме — вот и все лечение.

В курс дела меня ввел заведующий операционно-анестезиологическим отделением Филарет Илларионович Минеев, который был похож на печальную оглоблю и славился своей пунктуальностью, высиживая на службе от звонка до звонка — и ни минутой больше. А тут — в воскресенье! — убил добрые полчаса, чтобы передать мне этот ушат грязи. Не пролил ни капли.