Сергей Буянов - 730 дней в сапогах Страница 6

Курсантов рассадили на расставленные рядами по ЦП армейским табуретам, выкрашенным в защитный цвет. В крышке каждого выпилена щель в виде полумесяца.

Сержант вынес из каптёрки и раздал каждому бойцу по швейной игле. К ней прилагались погоны, петлицы и полоски белой ткани – подворотнички. На всех два огромных мотка ниток, чёрных и белых.

Курсанты прикрепили к петлицам эмблемы, золотистые танки с задранными кверху орудиями. Как и погоны с жёлтыми буквами С А, их следовало пришить к обмундированию. О назначении подворотничков мало кто догадывался. Шутько наглядно пояснил.

– Смотрите, – он взялся за свой ворот, отвернул белоснежную с палец толщиной, подшивку к воротничку. – Это сержантская подшива. А это ваш курсантский подворотничок! – сержант потянул двумя пальцами белую тряпичную полоску.

– Подшиваться каждый день, и белыми нитками!

Шутько сидел и ждал. Затем сходил в каптёрку и вынес оттуда банку с хлоркой и крышку мыльницы до половины заполненную водой.

– Зашились? – спросил сержант. Не дожидаясь ответа, продолжил: – Теперь будем клеймиться. Клеймо – это прямоугольник: шесть на два сантиметра, продольно разделённый на две части. В верхней пишется фамилия полностью, в нижней трети – номер военного билета.

– А зачем? – спросил рыжий боец, сидевший с краю рядом с Лёхой.

– А затем! Если тебя в бою разорвёт на части, на кусках хэбушки, штанов, пилотки, ремня или сапог останется клеймо. И командир будет знать, кто ты был и сообщит маме твоей, – сказал капитан без прежнего энтузиазма. Он устал торчать в казарме и хотел есть.

– Товарищ сержант! После обеда всех на политзанятия! – распорядился ротный и ушёл.

С помощью спичек на изнаночной стороне одежды, курсанты написали нужные данные. Хлорка на глазах оставляла выжженные неровные линии.

– Закончили. Теперь клеймить парадку!

– А её-то зачем? – недоумевал рыжий.

– Я уже объяснял тебе, – сквозь зубы процедил Шутько.

– А чё, в бой в парадной форме ходить что ли? Зачем клеймить-то?

– Смотри, зачем! – сержант обернул китель вокруг кулака.

Рыжий наклонился, но ничего не увидел. Удивиться он не успел. Сокрушающий удар в челюсть свалил непонятливого духа вместе с табуреткой.

– Тупорылый, падла! – сообщил сержант притихшим курсам. – Ещё служить не начал, а уже Устав нарушает!

Лёха удивлённо посмотрел на Кирюху, тот выразительно кивнул.

Служба по Уставу началась!

«ХОРОШ В СТРОЮ – СИЛЁН В БОЮ!»

Учебные части готовят из курсантов солдат, способных к боевым действиям. Кто понимает это, никогда не спросит:

– Зачем нужна строевая подготовка?

В каждой воинской части есть открытая асфальтированная площадка, квадратура которой пропорциональна количеству солдат. В танковой учебке, куда попал Лёха Тальянкин, размеры площадки позволяли заниматься строевой подготовкой половине полка одновременно. Это плац, в переводе на немецкий.

Армия Пруссии давным-давно доказала: первейшей дисциплиной является муштра! Ничто так не развивает чувства единения толпы, как строй с одинаковым ходом.

– Левой!

– Левой! Раз, раз! Раз, два, три!

Растворение личности в общей массе придаёт походная песня, заученная до мозолей на языке.

Всё это в большей мере известно осеннему призыву. Летом в самую страду, строевой подготовке не уделяется достаточного внимания. И всё же, Лёхе повезло. Пока полк полностью не укомплектовался личным составом, новобранцы потоптали плац в своё удовольствие. Тальянкину поначалу нравилось лихо разворачиваться, щёлкая каблуками кирзачей и печатать шаг по команде:

– Строевы-ым, марш!

Строевая подготовка началась с утреннего марша к полигону. Курсантов нужно было ознакомить с местом обучения воинской специальности. После завтрака рота бодро зашагала по каменистой пыльной дороге, вдребезги расколоченной гусеницами танков. Командовал сам ротный. Хмурый, невыспавшийся или непроспавшийся. Приподнятое настроение, казалось, навсегда покинуло его.

– Левой! Левой! – отрывисто и жёстко командовал капитан.

Дорога пошла в горку. Курсанты начали отставать от офицера, сбивая шаг.

– Строевым, марш! – грянула команда ротного.

Сразу выяснилось, что половина солдат давно «потеряла ногу» и плетётся вразброд – добросовестно, но совершенно нестройно втаптывая сапоги в дорожную пыль.

– На месте… – скомандовал капитан.

Солдаты облегчённо дважды топнули, но команды «стой!» не последовало. Многие замерли, некоторые продолжали маршировать. Строй стал похожим на муравьиную кучу, хаотически движущуюся на одном месте.

– Так дело не пойдёт, – нахмурился капитан. – Бегом, марш!

Офицер побежал рядом со строем, не переставая командовать.

– Левой! Левой!

И опять пошёл разнобой. Из-за разной длины ног солдат и далеко неодинакового служебного рвения, строй растянулся. О синхронности на бегу, не могло быть и речи. Но капитан решил добиться своего.

– Кругом! Бегом, марш! Левой! Левой!

Отмахали по четыре стометровки туда и обратно, но бежать в ногу почему-то не получалось. Лёха с Кирюхой держались вместе, благодаря одинаковому росту. Сквозь зубы они цедили самые «приятные слова» в адрес ротного. Но капитан ничего не слышал. Он самозабвенно носился, не переставая, одному ему известным способом, определять синхронность строя.

Наконец ротный притомился, присел на придорожный камень, закурил. Сержанту он приказал продолжать челночный марш-бросок.

Шутько запыхался, постоянно следя за ногами капитана. Сержант бежал в ногу. Пот крупными каплями скатывался с его чуба, белоснежный подворотничок превратился в грязно-серую тряпочку. Голос сержанта охрип, в лёгких не хватало воздуха. У него было больше всех причин проклинать ротного. Но нужно было достойно тащить службу.

Бойцы бежали, позабыв о времени.

– Левой! Левой! – медным звоном отдавалось в голове Лёхи. Спины бегущих впереди взмокли от пота. По бедру в такт стучала сумка с противогазом. Оставалось радоваться, что присяга ещё не принята и не пришлось тащить автоматы. Но и это оказалось слабым утешением.

Бег без перерыва на разворот измотал солдат. Казалось, нет ни голубого неба, ни ласкового утреннего солнышка, ни распускающихся молодых листьев на придорожных берёзках. Ни мира, ни земли – только изнурительное непрерывное движение, ноги впереди бегущего да хриплая команда Шутько.

Строй заметно замедлял темп. Сказалась усталость сержанта, не привыкшего к незапланированным перегрузкам. И ротный решил взбодрить курсантов.

– Газы! – раздалась команда его свежим голосом.

– Конец фильма, – прохрипел Лёха.

– Начало службы, – поправил его Кирюха.

Бойцам пришлось показать небывалую выдержку. Они «неслись» чуточку пуще быстрого шага. Пошатываясь, почти вслепую, глядя на землю сквозь запотевшие стёкла противогазов.

Лёха окончательно утерял чувство времени и пространства. Артерии в голове готовы были разорваться от стука, лёгкие с трудом удерживались в грудной клетке, непрерывно работало сердце, в ушах стоял тупой гул. Головной мозг продолжал мыслить. Я должен выдержать это испытание, должен! Бегут урюки и айзеры, хлюпики и дистрофики, бегу и я! Внезапно Лёха наступил на что-то упругое и поскользнулся. Он с трудом удержал равновесие и продолжил движение.

– Отставить, мать вашу! Разойдись! – дикий вопль капитана прервал «приятную пробежку» курсантов.

Подчиняясь команде, строй рассыпался в разные стороны. Солдаты в изнеможении повалились кто куда.

В месте, где только что споткнулся Лёха, распластавшись на животе, лежал Дюдюсь в запылённой и мокрой насквозь хэбушке.

Командиры подбежали к нему, перевернули бойца на спину. Глаза солдата были сомкнуты, бледное лицо приобрело синюшно-землистый оттенок.

– Кажись, не дышит, товарищ капитан!

– Отставить панику, сержант! – озверел ротный. – Щупай пульс!

– А вы, бараны, снимите противогазы! – крикнул он курсам. – Отставить газы, говорю!

Присев на корточки, стараясь не испачкать отглаженную хэбушку, Шутько попеременно ощупывал тонкие запястья Дюдюся.

– Бегом в санчасть, товарищ сержант!

Шутько поднялся на ноги, захлопал глазами. Он что, тут самый молодой?

– Бегом, товарищ сержант! – повторил ротный и тихо добавил: – никто из курсов не знает, где санчасть. Побежать мне?

– Никак нет, то есть: «Есть»! – совсем запутался Шутько. Чтобы не напороть косяков, он развернулся, и ноги в руки до части!

Капитан влепил пару пощёчин Дюдюсю.

Глаза бойца на миг открылись.

– Строиться! – скомандовал капитан. – Рядовой Тальянкин, остаётесь с пострадавшим от вражеского налёта! – остроумие вернулось к ротному.

– Рота! Строевы-ым, марш!

До полигона оставалось немногим больше километра.