Элина Савва - Адам и Ева постсоветского периода Страница 6

Девчонки тут же подняли её насмех.

– Так и нецелованной на всю жизнь останешься!

– Пока единственного встретишь, придётся тысячу «неединственных» перецеловать!

– Ага! И хромой, и косой – он единственный такой!

За каждой фразой шёл взрыв хохота.

– Дык, как же ты его узнаешь, шо он – единственный?

– Почувствую! – жуя травинку упрямо произнесла маленькая Елена Андревна, сощурив голубые глазищи, впитавшие в себя всю синь реки, глядя куда-то вдаль, мимо девчонок, словно там, на горизонте уже вырисовывались очертания того единственного, который…

…который теперь рядом храпит и спать не даёт. И ничего не понимает в её загадочной душе. Только борщи просит. А борщ она забыла поставить в холодильник! Елена Андревна, стараясь не скрипеть кроватью, тихонечко соскользнула с безмолвного в сегодняшний вечер супружеского ложа, натянула голубенький, с нежными белыми кружевами халатик. Пошарив в темноте по ворсистому ковру пятками и не наткнувшись на тапочки, пошлёпала босиком на кухню. Она подошла к плите, машинально открыла крышку кастрюли… Ай! Борщ был невыносимо хорош! Вальяжно развалившись во всём объёме кастрюли, как сытый женским вниманием, натанцевавшийся гусар в креслах, он поигрывал кубиками буряка, мелькавших, как стайка рыб, в его бордовых волнах, поднимал со дна жмень капусты, показывая, как здорово она сварилась, в меру, не развариваясь и без жёсткости, подталкивал к поверхности кубик картошки, который, подмигнув бежевой зазывной гранью, уплывал снова в борщевые недра.

Запах, одурманивающий запах настоявшегося, терпкого, душистого, «щырого», як душа Елены Андревны, борща, заворачивал чалмой голову хозяйки. Редкий человек – независимо от национальности – устоит перед украинским борщом.

«Я только ложечку – чуть-чуть», – шепнула сама себе Елена Андревна и, зачарованная, словно в гипнозе, взялась за ручку ополовника.

«Ох!» – выдохнула она в восхищении от собственного кулинарного искусства.

С полным ртом непрожёванной капусты, Елена Андревна снова опустила ополовник в кастрюлю…

– Боже мой! Я – как Васисуалий Лоханкин! – укоряла себя она, но… поздно. Желудок не давал времени на раздумья: измождённый необычным суточным голоданием, он громко урчал, как работающий в поле трактор, рычал и требовал новой порции. Ополовник, как батискаф, снова опустился на дно кастрюли. После нескольких «рейдов» рука «капитана», сама по себе, вне воли хозяйки, потянулась к белоснежной двери холодно-морозного царства, Сим-Симу чревоугодия, хранилища вечного человеческого соблазна – еды.

Елена Андревна схватила кусок хлеба – кто ж ест борщ без хлеба? Разве какой извращенец ест борщ без хлеба? а за ним прихвостился лучок – стройненький, зелёненький, сочненький, а за лучком и огурчик потянулся – у Елены Андревны огурцы всегда были отменного качества: упругие, с хрустом – так, что звенело всё вокруг, в задорных осьминожьих пупырышках. Рука, повинуясь мощному основному инстинкту, хватала быстро, цепко, метко и жадно: огурчик, хлебушек, лучок, шпротинку – и снова то же самое, и в обратном порядке – шпротинку, хлебушек, лучок, бутылку водки … Глоток! Ещё глоток! Обжигающая жидкость пробежала приятным теплом, соединила разорванные нервные волокна, успокоила расшалившиеся клеточки… Желудок заурчал, пару раз глухо ухнул, прощально рыкнул и наконец-то затих. Елена Андревна икнула, слегка отрыгнула, облегчённо вздохнула и перевела дух. Голова снова кружилась – только теперь от внезапной сытости, перед глазами ложился туман… Оглядевшись вокруг себя, как Кутузов после Бородинской битвы, Елена Андревна поразилась: о, поле, поле, хто ж тебя усеял… хлебными крошками, бордовыми каплями, стебельками лука, варёной капустой? Окинув пьяным взглядом опустошённое чрево холодильника, наша героиня спохватилась с запоздалым раскаянием: «Боже, шо ж я наробыла?» Но, неподготовленная к аскетичным подвигам природа взяла своё, невыносимо захотелось спать. Шатающейся походкой, задевая округлыми плечами косяки и не вписываясь в знакомые повороты квартиры, с большим ржавым пятном на белоснежных кружевах, словно с орденом, полученным в жестокой битве, Елена Андревна пошлёпала обратно в спальню. «Таки Петя был прав – с непривычки трудно…» – сокрушённо вздохнула она про себя.

На пороге в комнату она предательски икнула, поспешно прикрыла рот ладошкой. Стараясь не шуметь и не скрипеть кроватью, откинула край одеяла…

– Хорошо, что ты поела, – неожиданно обернулся к ней храпящий минуту назад Пётр Иваныч.

Елена Андревна замерла в позе крадущейся за воробьём кошки.

– И выпила? – глаза Петра Иваныча загорелись лукавым молодым огоньком.

– Как ты узнал? – ахнула жена.

– От тебя пахнет! – весело констатировал супруг.

– Я…. – голос Елены Андревны задрожал, подбородочек мелко-мелко затрясся, губы искривились в перевёрнутый полумесяц, – я не выдержала! – подползла она ближе к Петру Иванычу. – Ты был прав!

– Прости! – наконец-то выдохнула из себя Елена Андревна, и, уткнувшись в волосатую грудь супруга, разревелась, как маленькая девчонка.

В ту ночь Елена Андревна заснула на руке мужа – в своей любимой позе.

Православный эффект

Однажды, попивая утренний кофеёк, любуясь своим пухленьким, сдобным, изогнутым изящной «подковкой» мизинчиком, Елена Андревна заметила в газете, забытой мужем на столе, кое-что любопытное, а именно: интервью со знаменитой в советское время певицей – Анной Ортодоксальцевой. В 90-е Анна пропала с экранов телевизоров и вот, в начале нулевых, снова объявилась. Елене Андревне стало очень любопытно, что произошло с любимой певицей. Анна отличалась от всех барышень социалистической эстрады: творчеством – исполняла под гитару русский фольклор в собственной оригинальной обработке; стилем – яркий, расшитый «а-ля русс» сарафан, белая рубашка с пышными рукавами, длинные, распущенные волосы, подхваченные лентой с этно-бумбонами, озорной взгляд, задорная улыбка…

Елена Андреевна с большим интересом погрузилась в чтение интервью. Ортдоксальцева говорила о том, что продолжает петь: «Она таки осталась певицей – это уже хорошо!», только тематика песен несколько изменилась в связи с обретением за годы безвременья православной веры. В этом месте Елена Андревна тихонько понимающе вздохнула. В конце беседы, на невинный, модный вопрос журналиста: «Кто Вы по гороскопу?», Ортодоксальцева вдруг резко и кратко воскликнула:

– Да вы что, я – православная!!!

В поддержку фразы любимой певицы Елена Андревна удовлетворённо крякнула, хотя и пронеслось у неё где-то на задворках подсознания: «Резковато как-то…»

На фото в газете Ортодксальцева была всё в том же фольклорном одеянии, что и 20 лет назад, только время затушевало озорные огоньки в глазах и напрочь стёрло улыбку, которая так нравилась Петру Иванычу. Как только певица появлялась на экране, Пётр Иваныч откладывал газету и слушал, с блаженной улыбкой, сложив ладошки на животе. И даже, если был в другой комнате и вдруг слышал звук Ортодоксальцевской гитары – по ТВ или по радио – бежал к источнику звука, принимая вышеописанную позу и, иже с ней, выражение лица. Елена Андревна даже немного ревновала. Её так внимательно Петя давно не слушал, а, если слушал – то без улыбки.

Вспомнив, как давно супруги Кипятковы не посещали культурные мероприятия да и, вообще, не были «на людях», Елена Андревна замечталась: «Вот, хорошо бы на выступление Анны Ортодоксальцевой сходить. Давно мы с Петей на концерте не были…». И Елена Андревна с тоской вспомнила, как приезжал весь в блёстках Киркоров с томным взглядом, и как ей хотелось посетить его выступление, и как они высчитали, что денег хватит только на один билет, и как без Петра Иваныча (хоть он, по секрету от жены, терпеть не мог данного певца) она идти категорически отказалась, представив, что будет одна бродить, с тоскливым выражением лица, словно потерявшийся в супермаркете ребёнок, поскальзываясь на высоких шпильках на мраморном полу вестибюля ДК, в то время как привыкла гордо вышагивать перед знакомыми под руку с супругом.

А однажды к ним в город пожаловала сама Примадонна советской и постсоветской эстрады, и опять история с деньгами токмо на один билет повторилась.

Позвонив в ДК и узнав цены на билеты концерта Ортодоксальцевой, Елена Андревна приободрилась и мысленно радостно потирала руки: «Вот, хорошо! Расслабимся, отдохнём, проведём уютный семейный вечер – я, наконец-то, платье своё любимое надену… И серьги к нему…» – замечталась наша героиня, представив себя во всём своём концертном великолепии под свисающими, как застывшие стеклянные капли, огромными люстрами ДК, похожими на церковные паникадила… «Ах! она, наверное, что-нибудь о вере будет петь, и о душе – раз такая талантливая женщина к Церкви пришла, обязательно будет что-нибудь такое в репертуаре… Может, на Петеньку это произведёт православный эффект…» Елена Андревна вздохнула. Петя уже не нервничал и не раздражался, когда она уходила на долгие церковные службы, но её не сопровождал. А она так хотела видеть его в церкви! Представляла, как он, смущаясь, стоит впервые в очереди на исповедь, ежесекундно сомневаясь – может уйти? – и, поправив съезжающие очки, решительно шагнув к священнику в последний момент; как, ещё до конца не осознавая всей важности, подходит в первый раз к Чаше… Но, вместо этого, супруги Кипятковы проводили время в бесконечных, бурных спорах.