Максим Михайлов - Двухгадюшник. Рассказы Страница 7

— А ты чего здесь стоишь, сынок?

Солдат и сам не знал этого, поэтому молча ел глазами начальство. Не дождавшись ответа, москвич попробовал зайти с другой стороны:

— А кто тебя сюда привел?

— Командир роты!

— Вот! — искренне обрадовался за бойца проверяющий. — А какую задачу он тебе поставил?

Солдат силился сообразить, чего от него хочет этот странный полковник, но получалось плохо, поэтому он опять надолго умолк. Пауза затягивалась. Москвич тоже начал нервничать:

— Ну вот командир роты тебя сюда привел. Он ведь должен тебе был задачу поставить? Он тебе что-нибудь сказал, когда уходил?

— Сказал.

— Ну наконец-то! Так что он тебе сказал?

— Не прое… автомат, уе…! — отчеканил солдат.

Чтобы как-то сгладить тягостное впечатление от такой охраны, проверяющего долго отпаивали коньяком, а бойцов со входа в Главный Штаб поспешили убрать от греха подальше. В итоге общая оценка «хорошо» все же была вырвана из приехавшей комиссии, правда в основном, таким образом оценили хлебосольность начальника полигона, а отнюдь не боевую готовность частей.

Вот так и существует до сих пор испытательный полигон ПВО на стыке двух разных культур и двух разных подходов к службе. Я, конечно, в этом вопросе лицо не беспристрастное, но, честное слово, мне больше симпатичен майор Волошин, чем наши штабные деятели. Хотя возможно, я и не совсем прав, что ж, «история нас рассудит».

Исход

Полигон умирал. И как многие умирающие напоследок корчился в агонии. В белесое, словно выгоревшее от летней казахстанской жары небо столбами поднимался едкий черный дым. Горели гаражи и сараи, курятники и голубятни которыми обросла жилая зона военного городка за годы своего существования. Пожары пытались тушить ежедневно, но в ночи они вспыхивали вновь — жгли казахи, пьяные от вседозволенности, «военные уходят, теперь эта земля наша, мы здесь хозяева и делать будем все, что захотим», жгли и сами военные, чтобы не досталось никому. Как только слухи о выводе в Россию обрели под собой реальную почву в городке откуда ни возьмись появилось неприятно много желтолицых азиатов, деловито снующих взад вперед, недобрым оценивающим взглядом ощупывающих дома, палисадники, огороды и, конечно, женщин-славянок. В Россию уходили далеко не все, многие в 91-ом году по дурости согласились принять казахское гражданство, оставаясь жителями военного городка, продолжая получать российскую пенсию или работать вольнонаемными в частях. Теперь они с тоской смотрели на отправку эшелонов с имуществом и техникой полигона, а соседи-казахи, еще вчера доброжелательно улыбавшиеся при встрече, зло шипели им вслед: «Военные уйдут — начнем резать, за все с вами сочтемся!». За что сочтемся, объяснить не могли ни те, ни другие.

В городок на место постоянной дислокации прибыл батальон казахской армии. Встречали торжественно: парадом, митингом с громкими словами о нерушимой дружбе русского и казахского народа (дежа вю — где-то я уже слышал о такой дружбе, правда, с другим народом и там все очень хреново кончилось), гремел маршами гарнизонный оркестр, генерал обнимался с казахским полковником. Вечером произошло массовое побоище между нашими офицерами и казахскими. Перевес оказался на стороне бледнолицых братьев, и визжащую толпу монголоидов все же выкинули из офицерского кафе под аккомпанемент свирепой матерщины и звон разбитых бутылок. Пока сила была на нашей стороне. Черт, «пока» такое быстротечное и ненадежное слово! На утро наш генерал долго бесновался на плацу перед частью, объясняя всем и каждому про принципы международного права и мирного сосуществования различных культур.

— Ну чем вам помешали эти обезьяны?! Ну что, водки в кафе на всех не хватало? Вот послал Бог на мою голову эфиопов, хлебом не корми, дай только кулаки почесать!

— А мы расисты! — пискнул из строя маленький бурят Якимов.

В ответ часть грохнула оглушительным хохотом. Дело в том, что Якимов имел очень характерную восточную внешность и настолько походил на типичного казаха, что те постоянно принимали его за своего. Стоило ему появиться на местном базаре, как продавцы-казахи немедленно начинали заговаривать с ним на своем языке. Якимов раздражался и по-русски объяснял им, что ничего не понимает. Тогда его принимались стыдить, что за казах незнающий родной мовы! А стоило Якимову заявить, что он вовсе не казах, как дело доходило до рукоприкладства: «Как?! Ты еще и от национальности своей отказываешься?!» После нескольких таких неудачных походов расстроенный постоянными происшествиями генерал обозвал Якимова «охотником за звездюлями» и закрепил за ним персональных телохранителей — двух прапорщиков из роты охраны обладавших монументальной внешностью и внушающими почтение кулаками. Так что расизм Якимову казахи в буквальном смысле вколотили в голову.

Генерал переждал взрыв смеха, сам улыбнулся и закончил:

— На первый раз никого не наказываю, может и правильно им вломили. Пусть помнят, что мы пока еще здесь хозяева. Но в дальнейшем предупреждаю — уймитесь, не доводите до греха. Столько гвардейцев кардинала, выведенных из строя за один день, это слишком много господа.

Фраза из «Трех мушкетеров» произнесенная генералом с легкой усмешкой, естественно, дала понять офицерам, что командир на их стороне и устраивает разнос лишь для проформы. С тех пор побоища случались почти каждую ночь. Надо отдать справедливость нашим узкоглазым «друзьям», бои шли с переменным успехом, нам тоже частенько прилетало на орехи. Тем более по национальному составу казахский батальон был весьма неоднороден, каждой твари по паре. Сам ихний комбат как-то в приступе пьяной откровенности поведал: «Казах-начальник это, конечно, хорошо, но кто-то и работать должен. Поэтому заместитель должен быть русский». Заманивали в батальон и наших офицеров. Как раз в это время в очередной раз обвалился рубль и курс обмена на местные «тугрики» резко скакнул не в нашу пользу. В итоге казахские офицеры ходили крезами и сорили деньгами налево направо. А у наших даже на водку не хватало. Серьезно! Я уж не говорю про хлеб, не хватало даже на водку! Где вы такое видели?! Но надо сказать не знаю ни одного из наших, кто бы согласился, хотя предлагали многим.

Прямо перед выводом нас почтила посещением высокая комиссия во главе с начальником казахского Генерального Штаба. Казахи хотели заранее присмотреться к своей будущей добыче. А она была весьма солидная — полностью оборудованные площадки с монтажно-испытательными корпусами, оснащенными по последнему слову техники, огромный фонд казарменных помещений, складов, штабных зданий, полностью рабочие котельные и прочее коммунальное хозяйство, наконец — жилой городок, опрятный и ухоженный. Есть на что поглядеть.

К приезду готовились загодя: чистили, драили, убирали, учили наизусть приветственные речи и доклады по проводимым испытаниям. Целая неделя прошла, что называется в кошмарном сне. Наконец самолет с высокими гостями тяжело плюхнулся на бетонку аэродрома. Встречающая делегация во главе с начальником полигона и акимом — местным главой администрации, напружинилась в готовности номер раз. Специально обученная и тренированная до седьмого пота команда аэродромных техников подкатила трап. И невысокий кривоногий казах в попугайски раскрашенном камуфляже первым ступил на землю полигона, причем выскочил из чрева самолета он настолько шустро, что один из техников с многозначительным прозвищем Синий Брат, не успел убраться с его пути. Про Синего Брата рассказывали, что однажды, по неизвестной причине он прибыл на службу трезвым, и тогда начальники поняли, что все остальное время он беспробудно пил. Чуть не уволили. С тех пор Синий Брат больше так не рисковал. Вот и сейчас он был весьма под мухой, видимо, поэтому и не успел ускользнуть.

Налитый краснотой нос техника нагло уставился прямо в лоб невысокому казаху, слезящиеся глазки в кровяных прожилках блуждали где-то в космических далях, а губы прыгали, пытаясь что-то произнести. Дело в том, что перед ответственной встречей всю команду долго и нудно инструктировали, на всякий случай, вдруг с ними кто-нибудь из прибывших пожелает заговорить. Из всего сказанного тогда Синий Брат запомнил только, что к главному казаху следует обращаться не как к нормальному офицеру «товарищ полковник», а совсем по-дурацки «господин начальник генерального штаба». И вот теперь стоя лицом к лицу с главой столь высокой комиссии он добросовестно пытался извлечь из еле ворочающихся по причине слишком усердной опохмелки речевых органов столь непривычный оборот. Господин начальник генерального штаба с интересом разглядывал мычащего техника и молчал, сосредоточенно соображая не входит ли сие непонятное явление во встречный церемониал и что теперь собственно говоря делать. Почуявшие недоброе штабные клерки уже галопом неслись к месту действия, даже сам генерал сделал несколько шажков вперед, но они катастрофически не успевали.