Виктор Суворов - Золотой эшелон Страница 8

И напоролся Салымон на взгляд.

Совсем рядом, кто знает, как сюда попавший, стоял в проходе полковник Зубров, бывший командир 1-го батальона, где Салымон службу начинал, затем командир 7-й бригады спецназа, а теперь уже — начальник разведки всего Одесского военного округа.

Покорял Зубров всех и всегда. Покорял уже тем, что в любой ситуации у него сапоги сияли. Грязь к ним вроде и не липла. В любой обстановке, на самом грязном полигоне мира, на Широколановском, например, где пехота веками глину месила, утопая в ней, сапоги его все равно переливались серебряным блеском. Никто не знал секрета сапог его: то ли по воздуху он летал, то ли щетку всегда с собой носил и уделял сапогам все время, оставаясь один.

А еще удивлял Зубров многими шутками. Улыбкою своею дьявольской, к примеру. Никто никогда в унынии его не застал. Ослепительная усмешка его была известна всему городу, как и всем городам, по которым его служба носила. Вот и сейчас стоял он и улыбался насмешливо и весело, и толпы, готовой озвереть, совсем не боялся, и потому за спиной его уже полностью непокорные дембеля украдкой складки на одежде поправляли, ремни незаметно подтягивали. А девки срамные, вроде почувствовав некую силу, упорхнули все разом, да так, что найти их было совсем уж непросто.

…Непонятно было Салымону, откуда у этого дьявола в полированных сапогах храбрости взялось появиться в 13-й роте. Откуда сила его исходит, которая сразу придавила своеволие внезапно притихшей толпы. Ну если б с автоматом в руках появился, то понятно, а то ведь без автомата, без охраны. И, видимо, именно отсутствие оружия и охраны, именно эта улыбка беззаботная и прижимала волю остальных, заставляя умолкнуть всех разом. Полежал Салымон еще совсем недолго и, ссутулившись слегка, нашел нужным встать, переваливаясь с ноги на ногу, соображая, как бы шутку свою нейтрализовать. Посмотрел на ладони свои, на носки сапог, почесал в затылке и поинтересовался:

— Я, товарищ полковник, надеюсь, не обидел вас?

— Успокойся, Салымон, не обидел. Обижаются только слабые люди. На обиженных хрен кладут и воду возят. Ты ж меня, надеюсь, к слабым не причисляешь? Да ты ложись, ложись. Чего встал?

— Нет, товарищ полковник, я не лягу. И ответом вашим не удовлетворен. Как же получается: я шутку в ваш адрес отмочил, и мне за это ничего не будет?

— Совершенно ничего. Что с тебя взять? Ты свое отслужил.

Разобрало Салымона любопытство. Нет. Не тот человек Зубров, чтоб так вот взять и простить оскорбление.

— Так, говорите, ничего мне не будет?

— Это с какого конца посмотреть. Если ты, Салымон, себя окончательным дембелем считаешь, то я тебе документы хоть сейчас выпишу. До приказа министра обороны еще тридцать дней осталось, а я могу своей властью через госпиталь тебя провести, документы оформить и отпустить домой через пару часов. Ну, а если ты себя еще солдатом считаешь, то наказание тебя ждет ужасное…

Совсем тихо в казарме стало.

— Собираю я хороших ребят в настоящее дело, а тебя не возьму.

Салымон от обиды аж присел.

— Как не возьмете? Меня? Не возьмете?

— Не возьму.

Задышал Салымон, слов нужных не находя.

— Всех возьмете, а меня, Салымона, не возьмете?

— Всех возьму, а ты тут останешься.

— Да права у вас такого нет! — врезал Салымон, наперед зная, что право у него такое есть, и, понимая обреченность свою, обратился к друзьям и почитателям: — Да что же это происходит? Беззаконие! Никакой защиты от командирского произвола!

Но поддержки Салымон не находил. Вроде сочувствовали ему, но и понимали, что Салымон командира оскорбил, пусть даже не догадываясь о его присутствии, и потому должен Салымон платить позором, который хуже смерти.

— Товарищ полковник, — взмолился Салымон, — да вы ж помните, как мы с вами на турецкой границе…

— Помню.

— И не возьмете?

— И не возьму.

— А чем мне искупиться можно? Сквозь строй пойду под двести шомполов.

— Я б тебя взял, Салымон, но какой из тебя солдат? Уж разжирел. Уж и точности в твоей руке нет.

— Это в моей-то?

— В твоей.

— А я докажу.

— Докажи.

— А ну лопату мне!

Кто-то загремел по проходу и через миг положил перед Салымоном охапку малых пехотных лопат, которые среди людей штатских ошибочно называются саперными.

— Куда врезать, товарищ полковник?

…Окинул Зубров казарму взглядом. Вроде и цели подходящей нет. Все изрезано, изрублено, топорами и лопатами разбито.

— А вон туда.

Затихли совсем дембеля. Расступились от мишени указанной. И не знают, шутит Зубров или политическую бдительность проверяет.

— Вон туда, — повторил Зубров, указывая на единственно подходящую и никем не тронутую мишень — на красный щит с портретами двенадцати вождей.

Покрутил Салымон лопату в руках, примеряясь, поглядывая искоса на Зуброва: серьезно тот приказал или разыгрывает. Но Зубров уж от Салымона отвернулся и на красную доску взирает. Пожал Салымон плечами, вроде как извиняясь и говоря: ну как знаете, и врубил первую лопатку в портрет лысого вождя.

— Славненько, — похвалил Зубров. — А ну еще.

И пошел Салымон лопаты метать, уж не теряя времени. Далеко метал. Не каждый туда и добросит. Пару раз промахнулся, но тут же другой лопатой добавлял. Метнул штук пятнадцать, искрошил всех вождей.

— Славненько, славненько. Есть еще порох в пороховницах. Обещать ничего не обещаю. Но посмотрю. Испытательный срок тебе три дня, из всех дембелей 13-й роты формируй новый батальон. Народу хватит. Нехватку добавим за счет головорезов-профессионалов штабной роты и хороших ребят со всей бригады. Новый батальон будет иметь особую организацию: управление и штаб, рот никаких не будет. В батальоне девять взводов по двадцать человек каждый и подразделения обеспечения: связь, саперы, водители, ремонтники, кухня и прочее. Приказом министра обороны батальон номера не получает, а именуется названием «Золотой». В батальон отбирай самых сильных и надежных ребят.

Глянул Зубров на Салымона, отчего тот вытянулся и щелкнул каблуками, и за ним все вроде вытянулись без всякой на то команды.

— Рядовой Салымон!

— Я!

— Временно назначаю вас старшиной Золотого батальона спецназа с присвоением звания младший сержант и подчинением вам всего рядового и младшего командного состава батальона!

— Служ… Сов… Союзу! — рявкнул Салымон.

— Младший сержант Салымон! Готовьте батальон к походу и бою!

— Есть готовить батальон к походу и бою!

— Курс молодого бойца не забыл?

— Как можно!

— Вот преподай нашим ребятам курс молодого бойца, а то заскучали.

— Когда начинать?

— Сейчас.

Глава 4

Алихан Ибрагимович Хусейнов ехал в бронированном ЗИЛе к себе на дачу. Печень побаливала: вчера он позволил себе лишнее. Опять придется на диету, шайтан побери! Пусть бы ему, Алихану, кто объяснил, что такое справедливость — если у одного, достойного, человека больная печень, а у другого, недостойного, — здоровая, и даже уважаемая наука тут пока бессильна!

Он постарался переключиться на деловые мысли. Что дни его членства в Политбюро сочтены — он чуял безошибочно, и даже не слишком огорчался по этому поводу. Быть в такое время в правительстве — только лишняя обуза. Подставлять свою голову вместе с этими ишаками! Не те теперь расклады, чтобы это могло принести пользу.

Он вспомнил, как все начиналось, и улыбнулся: мудрый человек всегда свое возьмет! В середине правления Брежнева каждому было ясно: вождь собирает машины, коллекция эта может неограниченно расширяться — и, следовательно, машину ему уместнее всего и дарить. Красивого цвета и с окнами на кнопочках. Алихан же, будучи тогда главой одной из крупнейших мафий, не пошел по избитой дорожке. Голубой бриллиант в двадцать карат, оправленный в перстень-мечту — вот что выделило Алихана Ибрагимовича из толпы дарителей. Он был замечен, вознесен в аппарат ЦК, а там политические связи вывели его мафию на мировой уровень и возместили все затраты с лихвой. Членом Политбюро он стал позже, уже при Горбачеве.

Политика и подпольный бизнес на много лет переплелись в его жизни. Золотое время афганской войны, дружеские связи с борцами за коммунизм в Центральной Америке, красные бригады… Из наркотического короля Алихан давно уже превратился в императора, но разумно не ограничивал свою деятельность одними наркотиками. Что ж, теперь пришло время распутаться с политикой, во всяком случае русской. Что с разоренных возьмешь? Как голодную ослицу не дои, а она молока не даст.

Машина плавно затормозила, и Алихан сквозь строй вытянувшейся охраны прошел в дом. Первым делом он сорвал с себя ненавистные пиджак и галстук и облачился в порядочный халат, какие носят нормальные люди.

Секретарь Ахмед уже ждал в кабинете и вежливо поклонился.

— Докладывай, Ахмед-джан.

— Партия героина — та, что на сто килограмм, прошла благополучно. Канал работает, посольство не возражает. Можно начать серьезные количества.