Саша Черный - Сатиры Страница 10

Между 1909 и 1910

Читатель

Я знаком по последней версии

С настроеньем Англии в Персии

И не менее точно знаком

С настроеньем поэта Кубышкина,

С каждой новой статьей Кочерыжкина

И с газетно-журнальным песком.

Словом, чтенья всегда в изобилии —

Недосуг прочитать лишь Вергилия

Говорят: здоровенный талант!

Но еще не мешало б Горация —

Тоже был, говорят, не без грации…

А Шекспир, а Сенека, а Дант?

Утешаюсь одним лишь — к приятелям

(чрезвычайно усердным читателям)

Как-то в клубе на днях я пристал:

«кто читал Ювенала, Вергилия?»

Но, увы, (умолчу о фамилиях),

Оказалось, никто не читал!

Перебрал и иных для забавы я:

Кто припомнил обложку, заглавие,

Кто цитату, а кто анекдот,

Имена переводчиков, критику…

Перешли вообще на пиитику —

И поехали. пылкий народ!

Разобрали детально Кубышкина,

Том шестой и восьмой Кочерыжкина,

Альманах «Обгорелый фитиль»,

Поворот к реализму Поплавкина

И значенье статьи Бородавкина

«О влияньи желудка на стиль»…

Утешенье, конечно, большущее…

Но в душе есть сознанье сосущее,

Что я сам до кончины моей,

Объедаясь трухой в изобилии,

Ни строки не прочту из Вергилия

В суете моих пестреньких дней!

1911

Трагедия

К вопросу о «кризисе современной русской литературы»

Рожденный быть кассиром в тихой бане

Иль агентом по заготовке шпал,

Семен бубнов сверх всяких ожиданий

Игрой судьбы в редакторы попал.

Огромный стол. Перо и десть бумаги —

Сидит бубнов, задравши кнопку-нос…

Не много нужно знаний и отваги,

Чтоб ляпать всем: «возьмем», «не подошло-с!»

Кто в первый раз — скостит наполовину,

Кто во второй — на четверть иль на треть…

А в третий раз — пришли хоть требушину,

Сейчас в набор, не станет и смотреть!

Так тридцать лет чернильным папуасом

Четвертовал он слово, мысль и вкус,

И наконец опившись как-то квасом,

Икнул и помер, вздувшись, словно флюс.

В некрологах, средь пышных восклицаний,

Никто, конечно, вслух не произнес,

Что он, служа кассиром в тихой бане,

Наверно, больше б пользы всем принес.

1912

Жестокий бог литературы!

Жестокий бог литературы!

Давно тебе я не служил:

Ленился, думал, спал и жил, —

Забыл журнальные фигуры,

Интриг и купли кислый ил,

Молчанья боль, и трепет шкуры,

И терпкий аромат чернил…

Но странно, верная мечта

Не отцвела — живет и рдеет.

Не изменяет красота —

Всё громче шепчет и смелеет.

Недостижимое светлеет,

И вновь пленяет высота…

Опять идти к ларям впотьмах,

Где зазыванье, пыль и давка,

Где все слепые у прилавка

Убого спорят о цветах?..

Где царь-апломб решает ставки,

Где мода — властный падишах…

Собрав с мечты душистый мед,

Беспечный, как мечтатель-инок,

Придешь сконфуженно на рынок —

Орут ослы, шумит народ,

В ларях пестрят возы новинок, —

Вступать ли в жалкий поединок

Иль унести домой свой сот?..

1912

Невольная дань

Невольное признание

Гессен сидел с Милюковым в печали.

Оба курили и оба молчали.

Гессен спросил его кротко как Авель:

«есть ли у нас конституция, Павел?»

Встал Милюков. запинаясь от злобы,

Резко ответил: «еще бы! еще бы!»

Долго сидели в партийной печали.

Оба курили и оба молчали.

Гессен опять придвигается ближе:

«Я никому не открою — скажи же!»

Раненый демон в зрачках Милюкова:

«Есть для кадет! а о прочих — ни слова… »

Мнительный взгляд на соратника бросив,

Вновь начинает прекрасный Иосиф:

«Есть ли… »но слезы бегут по жилету —

На ухо Павел шепнул ему: «нету!»

Обнялись нежно и в мирной печали

Долго курили и долго молчали.

1909

Баллада

Я позвал их, показал им

Пирог и предложил условия.

Большего им и не требовалось.

Устав от дела бюрократ

Раз, вечером росистым,

Пошел в лесок, а с ним был штат:

Союзник с октябристом.

Союзник нес его шинель,

А октябрист — его портфель…

Лесок дрожал в печали,

И звери чуть дышали.

Вдруг бюрократ достал пирог

И положил на камень:

«Друзья! Для ваших верных ног

Я сделаю экзамен:

За две версты отсель, чрез брод,

Бегите задом наперед.

И кто здесь первый будет —

Пирог себе добудет».

Вот слышен конский топ,

И октябрист, весь в мыле,

Несется к камушку в галоп —

Восторг горит на рыле!

«Скажи, а где наш общий брат?» —

Спросил в испуге бюрократ.

«Отстал. Под сенью ветел

Жида с деньгами встретил… »

— «А где пирог мой?» — октябрист

Повел тревожно носом

(Он был немножко пессимист

По думским ста вопросам).

Но бюрократ слегка икнул,

Зачем-то в сторону взглянул,

Сконфузился, как дева,

И показал на чрево.

1909

Цензурная сатира

Я видел в карете монаха,

Сверкнула на рясе звезда…

Но что я при этом подумал

Я вам не скажу никогда!

Иду — и наткнулся на Шварца

И в страхе пустился бежать…

Ах, что я шептал по дороге —

Я вам не решаюся сказать!

Поднялся к знакомой курсистке.

Усталый от всех этих дел,

Я пил кипяченую воду,

Бранился и быстро хмелел.

Маруся! Дай правую ручку…

Жизнь–радость, страданье–ничто!

И молча я к ней наклонился…

Зачем? Не скажу ни за что!

1910

Экспромт

И мы когда-то, как тиль-тиль,

Неслись за синей птицей!

Когда нам вставили фитиль —

Мы увлеклись синицей.

Мы шли за нею много миль —

Вернулись с черной птицей!

Синицу нашу ты, тиль-тиль,

Не встретил за границей?

1909

Там внутри

У меня серьезный папа —

Толстый, важный и седой;

У него с кокардой шляпа,

А в сенях городовой.

Целый день он пишет, пишет —

Даже кляксы на груди.

Подойдешь, а он не слышит

Или скажет: «уходи».

Ухожу… у папы дело,

Как у всех других мужчин.

Только как мне надоело:

Все один да все один!

Но сегодня утром рано

Он куда-то заспешил

И на коврик из кармана

Ключ в передней обронил.

Наконец-то… вот так штука.

Я обрадовался страсть.

Кабинет открыл без звука

И как мышка, в двери — шасть!

На столе четыре папки,

Все на месте. Всё точь-в-точь.

Ну-с, пороемся у папки —

Что он пишет день и ночь?

«О совместном обученье,

Как вреднейшей из затей»,

«Краткий список книг для чтенья

Для кухаркиных детей»,

"В думе выступить с законом:

Чтобы школ не заражать,

Запретить еврейским женам

Девяносто лет рожать»,

«Об издании журнала

“Министерский детский сад”»,

«О любви ребенка к баллам»,

«О значении наград»,

«Черновик проекта школы

Государственных детей»,

«Возбуждение крамолой

Малолетних на властей»,

«Дух законности у немцев

В младших классах корпусов»,

«Поощрение младенцев,

Доносящих на отцов».

Фу, устал. В четвертой папке

«Апология плетей»

Вот так штука… значит папка

Любит маленьких детей?

1909

Молитва

Благодарю тебя, создатель,

Что я в житейской кутерьме

Не депутат и не издатель