Игорь Иртеньев - Стихи мои, простые с виду… Страница 2

Беззащитные

То ли им на нас там наплевать,То ли не на тех мы уповали…В общем, плохо стали подавать,Раньше как-то лучше подавали.

Не могу, хоть ты убей, понять,Отчего они там жмутся, гады,Может, место стоит поменятьИли позу обновить нам надо?

А иначе, целый век сидиБеззащитной Божьею коровкой,Чахлое дитя свое к грудиПрижимая ядерной головкой.

„Благодарен вам, папаша…“

Благодарен вам, папаша,Вы, папаша, мне как мать,Но поддержка эта ваша,Как помягче бы сказать…

Если вдруг чего-то надо,Будем рады подсобить,А работу — лучше на дом,Чтобы ноги зря не бить.

„Блестят штыки, снаряды рвутся…“

Блестят штыки, снаряды рвутся,Аэропланов слышен гуд,Куда-то белые несутся,За ними красные бегут.

Повсюду реки крови льются,Сверкают сабли там и тут,Куда-то красные несутся,За ними белые бегут.

А в небе жаворонок вьется,В реке играет тучный язь,И пьяный в луже у колодцаЛежит, уткнувшись мордой в грязь.

Борода

Чей портрет на стенке в школеПод стеклом висел всегда?Чья знакома нам до болиС малолетства борода?

Кто попал однажды в точку,Спирт водою разведя?Кто за Блока выдал дочкуБез единого гвоздя?

Элементов всех таблицуКто увидел в страшном сне?Кем Россия вся гордится,А евреи — так вдвойне?

Чей из всех из юбилеевСамый, дети, основной?Это, дети, Менделеев,Дмитрий Иваныч наш родной.

„Бросаться такими словами…“

Бросаться такими словамиСегодня нельзя, генерал,И я, окажись я вдруг вами,Другие б слова подобрал.

В детали вдаваться не буду,Но было бы проще всегоНазвать пахана бы „иудой“И „бандою“ банду его.

Сегодня в обычной газетеТакое возможно читать,Что даже на стенке в клозетеНе каждый рискнет начертать.

И вы, генерал, бы спросили,С присущею вам прямотой,У той же „Советской России“,У „Правды“, к примеру, же той:

— И как же под страшным зажимомВы так наловчились, друзья:Бороться с преступным режимом,Чтоб хрен подкопался судья?!

„Будь я малость помоложе…“

Будь я малость помоложе,Я б с душою дорогойЧеловекам трем по рожеДал как минимум ногой.

Да как минимум пяти быДал по роже бы рукой.Так скажите мне спасибоЧто я старенький такой.

Букет цветов

На рынке женщина купилаБукет цветов, букет цветов,И мне, безумцу, подарилаБукет цветов, букет цветов.

И чтобы не увял он сразу,Букет цветов, букет цветов,Я тот букет поставил в вазу,Букет цветов, букет цветов.

И вот стоит теперь он в вазе,Букет цветов, букет цветов,И повторяю я в экстазе:„Букет цветов, букет цветов“.

Навек душа тобой согрета,Букет цветов, букет цветов,Лишь два отныне в ней предмета:Один — букет, другой — цветов.

„Бывало, выйдешь из трамвая…“

Бывало, выйдешь из трамвая,Бурлит вокруг тебя Москва,Гремит музыка половая,Живые скачут существа.

Цыгане шумною толпоюТолкают тушь по семь рублей,Еврей пугливый к водопоюСпешит с еврейкою своей.

Дитя в песочнице с лопаткойНа слабых корточках сидит,А сверху боженька украдкойЗа всеми в дырочку следитОзонную.

„Бывают в этой жизни миги…“

Бывают в этой жизни миги,Когда накатит благодать,И тут берутся в руки книгиИ начинаются читать.

Вонзив пытливые зеницыВ печатных знаков черный рой,Сперва одну прочтешь страницу,Потом приступишь ко второй,

А там, глядишь, уже и третьяТебя поманит в путь сама…Ах, кто придумал книги эти —Обитель тайную ума?

Я в жизни их прочел с десяток,Похвастать большим не могу,Но каждой третьей отпечатокВ моем свирепствует мозгу.

Вот почему в часы досуга,Устав от мирного труда,Я книгу — толстую подругу —Порой читаю иногда.

„Был ты, Лева, раньше бедный…“

Л. Новоженову

Был ты, Лева, раньше бедный,Лишь один имел пиджак,Жил-тужил на грошик медныйИ питался кое-как.

До зарплаты в долг канючил:„Гадом буду, старичок“,Да курил „Пегас“ вонючий,Да вонючий пил „сучок“.

А теперь под облакамиТы свой, Лева, правишь балИ своими пиджакамиВсю Москву заколебал,

Ты меня измучил прямо,Дырку сделал в голове,Неизбежный, как рекламаНа канале НТВ.

Каждый вечер, сидя дома,Я в тебя вперяю зрак.Ты — ведущий, я — ведомый,Ты — начальник, я — дурак.

Впрочем, Лева, эта шуткаНам понятна лишь двоим,Симпатичен ты мне жуткоВнешним имиджем своим:

Скорбь библейская во взоре,Неизбывный груз забот,И вокруг чужое горе,И оно тебя, Лева,     глубоко по-человечески трогает.

Впрочем, Лева, наше словоВсех больных не исцелит.Ты ж не мать Тереза, Лева,И не доктор Айболит.

Так что дуй по жизни, Лева,Не взирая ни на что —Все не так уж и фигово,Пятьдесят — еще не сто.

„В Москве довелось мне родиться…“

В Москве довелось мне родиться,И в этом души моей боль,Поскольку любимой столицеНавару от этого ноль.

А будь президент я, допустим,Навар получился б густой,Родись я хоть в той же капусте,Хоть в Бутке, допустим, же той.

Я б голос народа услышал,Я вник бы в глубинную суть,Не весь из народа я вышел,А только по самую грудь.

Уж я землякам порадел бы,По мере отпущенных сил,Обул, накормил бы, одел быИ медом бы всех напоил.

Любимых уральских умельцевСвоих бы не бросил в беде:Борис Николаевич Ельцин,Ну что б вам родиться везде!

„В одном практически шнурке…“

В одном практически шнуркеДа с носовым платкомИз дома выйду налегкеЯ, замыслом влеком.

Ступая с пятки на носок,Пойду за шагом шаг,Мину лужок, сверну в лесок,Пересеку овраг.

И где-то через две строки,А может, и одну,На берег выберусь реки,В которой утону.

Меня накроет мутный илВ зеленой глубине,И та, которую любил,Не вспомнит обо мне.

Какой кошмар — пойти ко днуВ расцвете зрелых лет!Нет, я обратно развернуСвой гибельный сюжет.

Мне эти берег и рекаНужны как греке рак.Неси меня, моя строка,Назад через овраг.

Преодолей в один прыжокБездарный тот кусок,Где прежде, чем свернуть в лесок,Я миновал лужок.

Верни меня в родимый дом,Откуда налегкеУщербным замыслом ведомПоперся я к реке.

Взамен того, чтоб в холодке,Колеблем сквозняком,Висеть спокойно на шнурке,Прикрыв лицо платком.

„В помойке роется старушка…“

В помойке роется старушкаНа пропитания предмет,Заплесневелая горбушка —Ее бесхитростный обед.

Горбушку съест, попьет из лужи,Взлетит на ветку — и поет,Покуда солнце не зайдет.А там, глядишь, пора на ужин…

„В тоске французы, в панике японцы…“

В тоске французы, в панике японцы,Поник зулус кудрявой головой,Как с дуба рухнул индекс Доу-Джонса,Что предвещает кризис мировой.

На биржах Рима, Токио, ПарижаАнархия, смятенье и разброд —Курс акций опускается все ниже,Накал страстей растет, наоборот.

Но лично я тревогу бить не стану —Вселенский этот хипеш не про нас —Что Джонс, что Доу нам по барабану,Да нам и Джоуль с Ленцем не указ.

Все тихо-мирно в нашем огороде,Нас греет свет далеких маяков,Которые зажгли Сергей МавродиИ незабвенный Леня Голубков.

Василию Белову (другому)

Нам тайный умысел неведомТого, в чьих пальцах жизни нить.Однажды мы пошли с соседомНа хутор бабочек ловить.

Среди занятий мне знакомых,А им давно потерян счет,Пожалуй, ловля насекомыхСильней других меня влечет.

Итак, мы вышли спозаранок,Чтоб избежать ненужных встречИ шаловливых хуторянокНескромных взоров не привлечь.

Ступая плавно друг за другом,Держа сачки наперевес,Мы шли цветущим майским лугомПод голубым шатром небес.

„Была весна“ (конец цитаты).Ручей поблизости звенел,На ветках пели демократы,Повсюду Травкин зеленел.

Вдруг из кустов раздался выстрел,И мой сосед, взмахнув сачком,Вначале резко ход убыстрил,Но вслед за тем упал ничком.

Как написала бы про этоГазета „Красная звезда“:„Кто хоть однажды видел это,Тот не забудет никогда“.

Пробила вражеская пуляНавылет сердце в трех местах.Но кто же, кто же, карауляСоседа, прятался в кустах?

Кто смерти был его причиной?Чей палец потянул курок?Под чьей, товарищи, личинойСкрывался беспощадный рок?

Где тот неведомый компьютер,Чьей воле слепо подчинясь,Пошли с соседом мы на хуторВ тот страшный день и страшный час?

Смешны подобные вопросы,Когда сокрытыя в тени,Вращая тайныя колесы,Шуршат зловещия ремни.

И мы — что бабочки, что мушки,Что человеки, что грибы —Всего лишь жалкие игрушкиВ руках безжалостной судьбы.

Версия