Выход в свет. Внешние связи (СИ) - Хол Блэки Страница 15

— Вы видели? — воскликнула я. — Он перенесся.

— Он перенесся, — ответил мужчина спокойно, и лишь по бешено бьющейся жилке у виска можно было догадаться, что спокойствие далось нелегко.

— Это же здорово, да? — вглядывалась я в неестественно ровное лицо профессора.

— Да, это здорово, — подтвердил задумчиво Альрик, а потом вдруг воскликнул: — Черт побери, это невероятно! — затряс он меня за плечи. — Сегодня впервые в мире вы увидели полный перенос материального тела! Потрясающе, — забормотал он. — Конечно, нужно проверить записи и прочие показатели, но факт налицо. Эва Карловна!

А что Эва Карловна? Доверьте мне повертеть ручки и потыкать на кнопки, и я половину лаборатории перенесу, куда пожелаете.

Спустя минуту набежали ученые мужи в белых халатах, заразившиеся восторгом профессора. Одни прыгали и размахивали руками около куба с несчастным камушком, другие громко спорили с Альриком у доски. Я бы тоже с ними порадовалась, но следовало не опоздать на подработку.

В архиве наметилось столпотворение, и взмыленный начальник метался от стеллажей к студентам, одолевшим его просьбами выдать разнообразные материалы.

Сегодня случился маленький прорыв. Архивариус доверил мне выдачу диссертационных и дипломных работ прошлых лет. Хотя стеллаж находился недалеко от перегородки, я утешала себя тем, что продвижение маленькими шажками вглубь архива — тоже неплохой результат. Нужно лишь показать начальнику свою исполнительность и завоевать его доверие.

Забегавшись, забыла о разъедалах, спрятанных среди пальм. Отработав положенное время, на обратном пути я вытянула шею, надеясь разглядеть, живы ли растения, но увидела лишь синий уголок пакета. Если мягкий климат архива не реанимирует кустики, придется хоронить их в мусорном бачке туалета.

День закончился умопомрачительной зубрежкой, и к полуночи я завалилась в кровать, приготовившись во всеоружии отразить атаки Лютика на завтрашней защите работ.

С утра я опять проспала и проснулась благодаря побудке Аффиным тапком в стену. Второпях драла спутавшиеся волосы и с трудом придала им более-менее пристойный вид. В результате, опоздав, примчалась в столовую и приготовилась пререкаться с Мелёшиным, а столик в углу пустовал. Незанятый угол в переполненном зале смотрелся странно, и на меня начали коситься. Обычно мое присутствие оставалось незамеченным среди питающейся компании Мэла, но сегодня одинокие посиделки выглядели бельмом на глазу. Выждав для приличия десять минут, к окончанию которых сапог раздраженно выстукивал похоронный марш, я сорвалась и, словно огнедышащий дракон, помчалась в аудиторию.

Не успели вчера тепло распрощаться, как Мелёшин подложил очередную гадость, не предупредив, что не придет в столовую. Что ж, его утренний каприз явился отличным поводом разорвать долговой договор.

Поразмыслив таким образом, я в приподнятом настроении встретила появление Лютика в аудитории. Очевидно, Лютеций Яворович прошел курс психотерапии, поскольку перемешался ровно и вел себя спокойно, лишь изредка вздрагивая от резких и громких звуков.

Должников и желающих добраться до экзамена набралось видимо-невидимо, и мне не посчастливилось пробраться к преподавателю в числе первых и наглых студентов. Пришлось терпеливо ожидать, нагнетая волнение и дрожание всевозможных конечностей.

Мелёшин не объявился на консультации. А зачем ему? Он и так всё знает.

Наконец, подошла моя очередь. Как ни странно, Лютик одобрил темы работ, их подачу и похвалил за проведенный анализ. Напоследок усадил меня на первый ряд и вручил листочек с двумя задачами.

— Решите, Папена, и гуляйте до понедельника, — пропищал, хлопая огромными ресницами, увеличенными линзами очков.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы избавиться от нервозности. Успокоившись, я вчиталась в содержание, сообразила, что даны несложные условия, и застрочила решение. Тут в дверь аудитории постучали, и возникшая в проеме девушка подала Лютику сложенную записку. Небольшой листочек перекочевал из рук преподавателя на мой стол. Размашистым почерком Стопятнадцатого мне надлежало явиться в деканат на большом перерыве.

По пути я прокручивала в голове тысячи предполагаемых тем для беседы: от незначащих до невероятных. Сорвала убогую снежинку с приемной, патриотически позаботившись о родном деканате, чтобы не потешались все кому не лень.

— Здрасте, Генрих Генрихович. Вызывали? — заглянула робко в кабинет.

— Вызывал. Присаживайтесь, милочка, не стесняйтесь, — указал декан на сопливое кресло.

Я осторожно укрепилась на седушке. Декан, устроившись за столом, постукивал по губам сцепленными в замок пальцами и поглядывал на лежавший перед ним ворох бумаг.

— Возникла непредвиденная ситуация, — сказал он и замолчал.

— Какая? — пролепетала я онемевшими губами. Сейчас Стопятнадцатый сообщит, что меня хладнокровно выбрасывают из института, потому что обман с учебой раскрыт. Или деньги родителя истреблены благодаря затратным опытам Альрика, и за молчание администрации требуются новые вливания.

— Не волнуйтесь, милочка, — заверил успокаивающе мужчина. — Для тревоги нет оснований.

Я, замерев, смотрела на него. Неприятные разговоры всегда начинаются подобным образом. Сначала собеседник ласково предупреждает о том, что можно расслабиться и спрятать сердечные капли, а потом вываливает новость из ушата и искренне удивляется, почему человек упал в обморок или получил инфаркт.

— Наоборот, есть повод для радости. Видите ли, с начала года стартовала правительственная программа, направленная на поддержку низшего звена служащих бюджетных учреждений, — сказал декан и добавил многозначительно: — Имею в виду финансовую поддержку.

Я выжидающе молчала, не понимая, к чему клонит Стопятнадцатый, а он продолжил:

— Департамент образования провел исследование и собрал статистику, которая показала, что на низкооплачиваемых должностях наблюдается значительная текучка кадров. В результате, за видимой экономией в зарплате, имеет место существенный перерасход, связанный с обучением каждого служащего навыкам профессиональной деятельности, наделением его социальными льготами и иными благами. Гораздо полезнее закрепить малооплачиваемых служащих на рабочих местах, поэтому под эгидой Департамента была запущена новая экспериментальная программа помощи, в которую я включил и вас, Эва Карловна, уж простите за самовольство.

— Ясно, — одним ухом прослушала затяжную речь, не сообразив сразу о сути, а потом испугалась: — А причем здесь я?

Не нужна мне благотворительность, проживу как-нибудь без нее. Прописная истина — бесплатный сыр бывает в мышеловке, поэтому стойко обойду стороной лакомый кусочек. Зато хвостик будет цел, и не намылят шею.

— Поскольку вы, милочка, работаете младшим помощником архивариуса, то с легкостью попадаете в нужный список.

— Н-не хочу, — замотала головой. Ни с легкостью, ни с трудностью. Я уже расплачиваюсь за бесплатный подарок двумя висорами еженедельно.

— Эва Карловна, помощь от правительства предоставляется на безвозмездных условиях, то есть не в кредит, не в рассрочку и не под залог имущества. Боюсь, месяца через три-четыре в верхах сообразят о бесполезности благодетельных потуг и прикроют программу, но ведь данного периода достаточно, чтобы продержаться на плаву, ведь так?

Иными словами, декан предлагал воспользоваться неожиданно свалившейся удачей, пока папенька не сменит гнев на милость и не начнет снабжать мой кошелек мелкими подачками.

— То есть, если я правильно поняла, вы уже вписали мою фамилию?

— Вписал, Эва Карловна, — кивнул мужчина. — Департамент потребовал предоставить списки в кратчайшие сроки, поэтому пришлось подсуетиться.

Как всегда, декан принял решение, не удосужившись посоветоваться со мной, и опять, благодаря его заботе, я измараюсь в грязи. Конечно же, Генрих Генрихович действовал из лучших побуждений, опекая меня. Лишь он проявлял участие в моей заброшенной судьбе, за что я была безмерно признательна. И все же сейчас почему-то язык совершенно не желал поворачиваться и выдавливать спасибо.