Трусливая Я и решительный Боха (СИ) - Саринова Елена Страница 2

- Вла-владетельная госпожа! Простите, на-апугал!

- Добей меня танцем, - что первое пришло на ум, то и сказала.

Директор конторы нашей так выражает целый спектр эмоций. В моем же исполнении слова прозвучали странно глухо и челюсть с языком не так как надо двигались. Но! Это второстепенно всё пока. Важно другое. Точнее, важен замерший в метре от меня худощавый и весьма растерянный старик:

- Владетельная госпожа? Вы уж, - тут он слегка замялся и даже ноздри на длинном, клювом загнутом носу раздул. – простите. Я как-то в танцах… не сильно. А если?.. Травки выпейте еще!

- Зачем? – да мой ли это голос, челюсть и язык?

Старик едва ли не подпрыгнул. Но, будто важное что-то припомнив, одернул пёстрый вязаный жилет на себе, переставил ножки в меховых домашних чунях, вдохнул, набрался сил и:

- Бонифак! Забыл назваться. Я – здешний лекарь. И если по красивому, то я – главный лекарь государевой семьи, но в целом замке я один. И здоровья ради! Я отвечаю вам, Владетельная госпожа. Здоровья ради эти мази мои и отвары. Вы слишком слабы еще.

- Слаба, - и словно это новость для себя самой.

Старик обрадованно закивал:

- Слаба - слаба. Ведь шестидёва[1] не прошла, как прозвонили все божьи вестники-колокола[2], оповещая о возвращении законного Владетеля наших земель и гор и…

- Мамочка моя. О чём вы?

- … водоёмов. О чём я? О том, как Государь наш, на счастье общее, вызволился из-под грунова замка и вас забрал с чужбины и от смерти. Но… то он сам расскажет, - словно бы очнулся от волны эпичной гордости старик.

А мне бы вот:

- При-сесть хочу.

Мало того, что неизвестно где и неизвестно на каком языке тут вещаю, так еще… Я умерла или жива? И если умерла, то это… рай? Уж как-то быстро и… хм-м, не скромно, что ли. А если ад, то… тоже быстро и без предоставления списка всех грехов. Я не согласна!.. А вот с чем?

- … и ручки то трясутся молоденькие и ножки…

Что он мелет?

- Молоденькие? Вот спасибо.

Бонифак подхватил меня под локоть и аккуратно, словно куклу из соломы развернул к кровати. При этом замолкать он не планировал, совсем наоборот:

- Молоденькие. Нежные такие. Я ж их натирал все дни своими составами с бужанкой на первейшего отжима масле. И волосы мы с Доротушкой вам мыли. Уж они такие длинные, густые. А сорочку теплую она на вас сама надела.

И вот тут я встала. Вцепилась в столб балдахиновый руками… руками… Это – руки не мои! Нет! Руки то мои, но как старик сказал? «Молоденькие, нежные». Без старого, десятилетней давности под левым локтем шрама. С ногтями нормальными, чистыми без стемпинга с его крутыми завитками. А волосы мои… И как я раньше не заметила и их не разглядела? Я – брюнетка! Как прежде, как в студенчестве, как в детстве… В детстве. Уши! Не проколоты еще. И зеркало здесь было! Целых два! Вот у второго меня лекарь и поймал. Испуганный. А что? А это вам не храпеть, пригревшись в кресле у кровати. Теперь «звезда» сама проснулась!

Дверь открылась… Я выдохнула, разглядев вбежавшего, и ослабела в миг единый.

- Дарёна.

- Государь, а мы встали.

- Я знаю. Слышал. Здравствуй, девочка моя.

И в обморок. Мне можно. Я – в недоразуменье и в большой-большой тоске-печали…

- … и так продолжалось целых четырнадцать лет. Впервые в нашем роду. Особенно знатно вышло наше знакомство с тобой. Тебе - три года, мне –целых семь. Ну, а потом я…

И, вдруг, протяжный скрип:

- Государь, я супа принесла с яйцом да хлебцами. Как госпожа проснется, глазоньки свои откроет…

- Я понял, Дорота.

- И Бонифак передавал, отвар по-прежнему…

- Я понял.

- Ох, простите. Ухожу.

Секунд пятнадцать тишина была полнейшей. Потом тяжелый вздох. Да такой глубокомысленный, что волосы мои пощекотали мой же лоб.

- Ну, а потом я... – мрачным заунывным тоном.

И новый скрип двери:

- Государь? – знакомо неуверенно.

- Бонифак? – тоже знакомо, но уже немного удивленно.

- Государь?.. Привыкнуть не могу, что Государь у нас теперь. Наконец-то.

- А что хотел у…

- У Государя?

- Да, Бонифак, - и неожиданно ладонь мою накрыло такое одиночество и холод. Такое одиночество и холод, что рука моя заерзала по одеялу.

- Я здесь! И ты проснулась, - вновь обхватили ее собственным теплом. – Дарёна? Ты глаза откроешь?

Ой, не знаю. Но, эта жизнь реальна (давно ущипнула себя, проверила), а значит, надо открывать. Открыла… Балдахинный темный плен отдернут к самому изголовью, однако в комнате уже вечерний полумрак. А сбоку от меня, в том самом «спальном» кресле рядышком сидит мой… Друг? Мой Боха? Он ведь тот же самый. Та же улыбка беззаботная, глаза голубые излучают прежний благодушный свет. Но, что-то изменилось в нем. Я слишком мало Боху помню. Зато я чувствую его прекрасно, как ни странно. Внимательный прищур лучистых глаз и складки между ними на самой переносице прямого правильного носа. Глубокие, как неожиданная и раскрытая публично боль.

- А где твой шрам?

- Мой шрам? – кашлянул мужчина. И будто с мыслями собрался. – Который, Дарёна? Хотя постой. Последний.

- На шее сбоку.

- Ты помнишь… Но, ему ведь двадцать лет.

И словно мир потух. Меня подбросило на местной благостной перине. И отнесло до самой спинки изголовья:

- Мамочка моя! Что происходит? Что же творится в жизни?!

- Жизнь творится.

Боха выглядел растерянным. Он отрешенно потирал рукой свою, откинутую мной ладонь, и взгляд от нее не отводил. Нет, он не выглядел растерянным, он был растерянным чрезвычайно очевидно.

- Жизнь? Чья? – потрясенно выдохнула я.

- А, наша. Теперь она такая. Общая. Другой не будет, Дарёна.

- Почему?

- Да потому что ты – мой Дар, - сказал решительно и словно ожил. – Да, ты – мой Дар, завещанный богами нашему роду. И мои предки женились только на таких, как ты. Не все. Лишь старшие. Те, кому при рождении определялся венец Государей Крайлаба[3]. Это – закон баланса. Наш род заплатил за него давным-давно и великою ценой. Маму отец нашел в далеком Улисе. Ты знаешь, как это происходит? Я расскажу. К годам семнадцати старшие отпрыски из рода Катборгов всегда начинают слышать тонкий мелодичный зов. И они вначале внимательно прислушиваются к нему, определяя направление, а потом идут в специальное место. Оно в подвале нашего родового замка – нижний тайный уровень. И там течет в немые дали река безвременья. Только по ней можно достичь свой дар и… ну да, похитить. Притащить, вернуть к предначертанью. Ты ведь тоже с самого рожденья своего – моя. Ничья, кроме меня. И лишь единственная за все летописанье – из иного мира. Поэтому, а может, по другой какой причине, я зов услышал очень рано – в семь лет. И Грун, наш высший небесный покровитель, позволил мне к тебе являться. Мне было интересно всё: как ты живешь, чем увлечена душа твоя. Но, ты была такой плюгавой крохой, Дарёна. И день знакомства наш закончился скандалом. Я тебя вытащил из лужи, в которую ты сама ж упала, спасаясь от преследования. Не от меня, щенка соседского. Но, оскандалила меня. Ты так ревела.

- А ведь я немного помню.

- Что именно? – изогнул густую бровь мужчина.

Я призадумалась, но ненадолго:

- Тузика, того лохматого щенка. И руку твою почему-то.

- Потому что я тянул ее к тебе, крича: «Дай, руку! Дай руку мне, трусиха!»

- Не трусиха, а Дарья Владиславовна Углова я, - сказала и уставилась на Боху. Тот лишь хмыкнул:

- Ну, значит, Дарёной будешь. Моей Дарёной.

- Хм-м! Размечтался.

- А вот этого не было! Точно помню.

- Государь, я извиняюсь крайне, но нам бы травку выпить.

- Бонифак! Ты здесь еще?!

- Ой, мамочка моя…

______________________________________

Сноски:

[1] Аналог недели, состоящей из шести дней.

[2] Колокола-оповещатели, стоящие во всех населенных пунктах страны. Своим звоном вещают о важнейших событиях, но лишь по воле высших сил и в совершенно неожиданное время.