Выход в свет. Внешние связи (СИ) - Хол Блэки Страница 3

Размашистым шагом вернулся Стопятнадцатый, занеся порыв воздуха.

— Ну-с, милочка, нашли что-нибудь занимательное?

— Вроде бы, — ответила я вяло. Не заявлять же в лоб, что не нужна мне информация о седобородых дедушках, работающих в стерильных лабораториях под усиленной охраной. Мне нужны сведения о нелегалах, ваяющих контрабандные раритеты в глубоких катакомбах, близоруко сгорбившись над своими детищами, и вздрагивающих от малейшего шороха. Генриха Генриховича хватит удар от преступных желаний серой крыски.

— Собираетесь выписывать интересующие факты? — не отставал радушный хозяин кабинета. — Тут изобилие материала. Могу поделиться воспоминаниями, поскольку лично знаком с некоторыми мастерами.

— У меня вся бумага ушла на курсовую работу, — попыталась я отвертеться.

— Это легко исправимая проблема, — мужчина начал рыться в ящике стола. — Здесь осталось кое-что на донышке.

— Не стоит беспокоиться, Генрих Генрихович, — я с обреченным видом попыталась отговорить доброжелательного декана. — Как-нибудь в другой раз.

Но Стопятнадцатый призывно помахал стопкой чистых листов, мол, не отвертишься. Что ж, сама виновата. Теперь буду мучиться, переписывать, одновременно пытаясь удержаться в шатком рушащемся кресле.

— Генрих Генрихович, сейчас хочу спасти погибшую мыльнянку. Можно поработать с книжкой попозже в библиотеке? — я умоляюще прижала руки к груди и для пущей правдоподобности состроила жалостливую физиономию.

— Похвальное стремление помочь страждущим, милочка, — умилился мужчина. — Берите и переписывайте на здоровье. За бумагу не беспокойтесь. Положительная реакция стража исключена.

— То есть? — не поняла я.

— То есть вас не задержат. Бумага из личных запасов. На этих листах для вас в архиве сделали копии планов и схем в целях беспрепятственного проноса мимо Монтеморта.

— Спасибо Генрих Генрихович, — поблагодарила я предусмотрительного декана. Человек переживает, волнуется, а у меня в голове понастроены бандитские планы, по размаху сравнимые с десятиэтажным домом.

Червячок совести зашевелился и замолк, раздавленный тяжелой ногой.

1.2

Ромашевичевский отыскался на кафедре сложных составов, для чего пришлось спросить дорогу у декана. Дверь кафедры была густо увита плющом, поэтому я постучала по круглой блестящей ручке.

Препод расположился на диване и, закинув ногу на ногу, слушал с закрытыми глазами классическую музыку. Ничего не поделаешь, придется вырывать его из симфонического экстаза.

Я кратко изложила суть просьбы. Ромашка, недовольный тем, что его отвлекли от дела, накарябал короткую записку.

— Предъявите в оранжерее и получите списанные с баланса растения. Но учтите, в горшках не выдаем. Ищите свою тару.

Ну, и как прикажете нести разъедалы? В сумке, что ли?

Облачившись в шлюз-комнате в сияющее стерильностью оснащение, я ввалилась в безлюдный коридор оранжереи. Шла и заглядывала по пути в боксы, за стеклами которых текла своя изолированная жизнь. Помещение, где раньше ютились горшки с разъедалами, пустовало, и я испугалась. Неужели растения успели выбросить или, как сказал Ромашевичевский, ликвидировать?

Наконец, в отдаленном боксе, среди высокорослых лиан, обнаружился единственный живой человек, одевавший цветущее растение в тубус из сетки. Я постучала по стеклу, и человек в белом халате вышел из помещения, сняв повязку с лица. Им оказался знакомый Альрика из столовой для персонала.

— Что вы делаете?! — воскликнула я. — На вас же пыльца паратиры!

— Ну её, — махнул рукой мужчина. — Два года с ней работаю и хоть бы хны. Похоже, выработался иммунитет.

И вытер потное лицо рукой в перчатке. Зеленоватая пудра зацепилась на бровях и осела на крыльях носа. На всякий случай я отодвинулась подальше от смелого товарища.

— Мне нужен лаборант, который выдаст мыльнянку.

— Я лаборант, — сказал мужчина и чихнул.

Значит, каракули Ромашевичевского предназначаются ему. Мужчина прочитал записульку и, демонстративно скомкав, бросил на пол.

— Бесподобно! — воскликнул с возмущением. — От неугодных избавляются одним росчерком пера! А заодно и от прогрессивных идей! Некоторые не видят дальше собственного носа и лишают науку грандиозного будущего!

Я, конечно, сообразила, что разгоряченный лаборант намекал на Ромашку, но сделала вид, что оранжерейные интриги меня не касаются, и на всякий случай решила прояснить ситуацию:

— Когда можно забрать растения?

— В любое время. После обеда их будут сдавать в утиль.

В это время за стеклянной перегородкой бокса многочисленные усы лианы, неогороженые сеткой, потянулись к своей зеленолистной соседке и сцепились с нею.

— Ах ты, наглая обезьяна! — вскрикнул лаборант и кинулся оттаскивать усатую захватчицу.

Не зря паратиры сажают друг от друга на приличном расстоянии. В каждом растении генетически заложено личное доминирование, поэтому в естественных природных условиях выживает лишь одна, самая сильная и выносливая лиана, попросту оплетающая конкурентов и задавливающая своей массой.

Похоже, в лабораторных условиях предстояла аналогичная свалка. Мужчина ринулся в гущу слепившихся паратир, пытаясь их разодрать, но тщетно. Воинственные лианы, не разбираясь, кто и где, взяли в оборот и лаборанта, вплетая в клубок дерущихся усов.

Совесть не позволила мне наблюдать со стороны погибель бедняги, и я, набрав побольше воздуха в легкие, ринулась на помощь: уминать, разрывать, отталкивать и отпихивать агрессивные отростки. Когда мы, вспотевшие и уставшие, отделили одну паратиру от другой, водворив каждое из потрепанных битвой растений на свое место, оказалось, что мой белоснежный халат щедро измазан в зеленоватой пыльце, шапочка съехала на бок, а повязка слетела.

Не успела я с растущим испугом сообразить, что, возможно, вдоволь наглоталась и надышалась зеленоватой пудры, как испуг пропал. Исчез. Подумаешь, наглоталась! В довесок и листочек зажевать могу. Да всю лиану обглодаю на спор не хуже жука-листоеда!

Мозг хладнокровно проанализировал ситуацию и сообщил, что пыльца паратиры сделала свое дело, блокировав работу миндалин в височных долях. Я стала бесстрашной.

Натянув на лицо ставшую бесполезной повязку, вместе с лаборантом я укрепила паратиру-дебоширку в сетчатом ограждении. По пути в изоляционный бокс, где томились растения, по разным причинам лишенные нормальной среды обитания, мужчина поделился своей бедой:

— Не представляете, как горько осознавать, что выпестованные и взлелеянные собственными руками чудесные камнееды окаймленные безжалостно удалили с насестов, чтобы посадить паршивенькие ахтулярии. А ведь за камнеедами будущее! У них огромные перспективы!

Честно говоря, я не прониклась переживаниями. Камнееды относились к группе условно живых растений, то есть ученые до сих пор не пришли к выводу, можно ли считать их таковыми. Пользы от камнеедов не было никакой в противовес бесценнейшей ахтулярии, вяжущие плоды которой обладали сильным анестезирующим свойством и, кроме того, успешно использовались при лечении заболеваний желудочно-кишечного тракта.

Тем не менее, я сочла своим долгом посочувствовать стороннику камнеедов.

— Погодите! — мужчина бросился в бокс, мимо которого мы проходили, протопал в бахилах по плантации с хрупким изумрудным мхом и вырвал из грядки два пучка морковок. Прополоскал их в ведерке с водой и вынес из бокса, протянув мне один пучок. Корнеплоды оказались богатыми в размерах и ярко-оранжевой окраске.

— Вода фильтрованная, отстоянная, — успокоил лаборант и, прищурившись, добавил: — Или боитесь?

Поджав губы, я выхватила пучок, и мы неспешно двинулись по коридору, грызя вис-модифицированные морковки, кишащие утроенным содержанием всех необходимых организму микроэлементов, на ходу рассуждая о перспективах камнеедов и оставляя за собой след из морковной ботвы. Вышли в белоснежную дверь и очутились в другой оранжерее с коридором, уходящим в бесконечность.