Предновогодье. Внутренние связи (СИ) - Хол Блэки Страница 37

— Почему промолчала и на колени встала? — усмехнулся он.

Опустив глаза, я закусила губу. И сказать-то нечего.

Зазвонил телефон. Мелёшин сбросил вызов и, как ни в чем не бывало, снова уселся.

— Ешь, — кивнул на поднос. — Обед остывает.

Пусть хоть заледенеет — не собираюсь давиться под инквизиторским взглядом дрессировщика.

Я повертела ложку в руке. Итак, Мэл признал, что не будет распространяться о моей бестолковости. Значит, один камень долой с натруженных плеч.

— Когда я верну долг?

— Узнаешь. Это ты обвалила люстру в холле?

— С чего ты взял? — спросила я быстро. Чересчур быстро.

— Надо же, — усмехнулся Мэл, сцепив пальцы в замок и размяв их с хрустом. — Поразительно.

— Не вижу ничего поразительного. В конце концов, дашь мне поесть или нет? Сам налопался до отвала, ишь лицо лоснится.

Мелёшин поднялся, закинул на плечо сумку.

— Жуй, не торопись. Вдруг подавишься и не уберешь тарелки? Кстати, это твоё, — кивнул на оставленные подносы и утопал.

Я ела ледяной суп и раздумывала над тем, что, пожалуй, стоит заняться сеансами медитации. Если каждый разговор с Мелёшиным и его компанией будет подводить меня к грани нервного срыва, то поседею раньше времени и не доживу до светлого мига, чтобы показать отцу аттестат. По крайней мере, после однозначного ответа Мелёшина, шансы получить корочку резко возросли. А долги — дело временное.

С подпорченным настроением я появилась в библиотеке. Успокаивал один, вернее, два результата: с грехом пополам удалось поговорить с Мелёшиным, и в ходе плодотворной беседы выяснилось, что он не собирался меня закладывать, зато собирался взять сполна в другом месте. И уже начал брать. После grandi graviti ступни неприятно покалывало, словно тысячи крохотных иголочек впились в кожу.

А в библиотеке меня ждала еще одна встреча. Петя Рябушкин собственной персоной. Он неуверенно улыбнулся и склонился над книгой. Я же решила, что библиотека — естественное место для знакомства заново. Бросив сумку на стол, уселась рядом с Петей и сказала заговорщическим шепотом:

— Привет!

Парень вздрогнул от неожиданности, покрутил головой по сторонам и тоже заговорщически ответил:

— Привет.

— Я Эва.

Он сдавленно хихикнул.

— Петр. Рябушкин.

Потом, видимо, что-то вспомнил и помрачнел. Снова уткнулся в книгу да еще рукой отгородился. Внезапная холодность покоробила меня.

— Петя, что случилось?

Парень помотал головой и углубился в текст, возя носом по строчкам.

— Петр! — толкнула его в бок. — Если ты не забыл, я твоя должница. Говори честно, что происходит. Вранья не потерплю.

Он с неохотой оторвался от книги.

— Почему Стопятнадцатый занимается с тобой?

Понятно. Нужно срочно соврать, но правдиво и коротко. И на будущее сделать пометку: не забыть, кому и в каких дозах вешаю лапшу на уши.

— Он сказал, что некоторые анализы вышли не очень хорошие. Теперь наблюдают динамику, и чтобы не возникло подозрений, Стопятнадцатый придумал выход. Сильно, конечно, получилось. Меня весь факультет ненавидит.

— Бери шире, — посочувствовал Петя. — Тебе перемывает косточки весь институт. Что там с анализами? Ничего страшного?

— А-а, — махнула я рукой, — жить буду. А тебя не пытали о люстре?

— Нет, — ответил Петя разочарованно. — Даже обидно.

Я посочувствовала парню. Все-таки он оказался настоящим героем, к тому же очень скромным. С каждой минутой моя симпатия к нему росла и крепла.

— А как тебя угораздило связаться с Мелёшиным? — поинтересовался Петя.

Я решила, что бессмысленно скрывать, и коротенько описала подоплеку зависимости от Мэла. Парень покачал головой и, как ни странно, высказался солидарно с Аффой:

— Хорошо, что ты не стала с ними бодаться. От Касторского добра не жди. Если Мелёшин начнет обижать, скажи, я поговорю с ним.

— Спасибо, Петь, но не надо. Сама разберусь. Не хочу подставлять, потому что буду переживать, если с тобой что-нибудь случится, — неожиданно слетело с губ.

Петя пораженно уставился на меня, и мы оба смутились. А я, по-моему, покраснела.

В общем, Петр оказался на редкость доверчивым. Он скушал бы любую приемлемую ложь, разве что, кроме совсем уж фантастических версий. Я немножко покорила себя за хладнокровное вранье, но тут же оправдалась тем, что сочиненная небылица пошла нам обоим на благо, ибо развеяла недопонимание.

Мы неплохо провели время, болтая на отвлеченные темы, и я чуть было не пригласила Петю в гости, да застеснялась убогости общежитского жилища.

Бабетта Самуиловна, глядя на наши посмеивающиеся лица, беспрерывно нервничала и тщетно взывала к порядку, прикладывая указательный палец к губам. Тут я вспомнила об утренней миссии, тем более, два расстегая с изюмом отягощали сумку в ожидании своей участи.

Пора улучшить настроение библиотекарши, сидевшей с разнесчастным видом. Зная, что от её ответа зависело, встану ли сегодня на преступную стезю, я внутренне напряглась, подойдя к столу выдачи книг.

— Вчера я случайно прихватила блокнот, который вы любезно одолжили.

На лице Бабетты Самуиловны отразилось секундное замешательство. Нахмурив лоб, она судорожно вспоминала вчерашний день, а потом всплеснула руками.

— И вы пошли с ним домой? — воскликнула, прижав ладонь ко рту.

Мне не понравилось, что библиотекарша быстро провела параллель между блокнотиком и зубами Монтеморта.

— Оставила в деканате у Стопятнадцатого, — выдала я заранее сочиненную легенду.

— Ох, — осела Бабетта Самуиловна. — Запамятовала предупредить, что канцелярия не подлежит выносу.

Бам-м! — зазвонил колокол в голове, заглушая причитания библиотекарши. Принадлежность блокнота к институтской собственности определила мою участь. Сегодня я стану преступницей.

А Бабетта Самуиловна долго кудахтала по поводу несостоявшегося растерзания Монтемортом одной зоркой студентки.

Распрощавшись с Петей и с облегченно вздохнувшей библиотекаршей, явно обрадованной моим уходом, я направилась вниз. Одевшись, покружила по пустому холлу и погладила наудачу отшлифованную пятку святого Списуила.

Каждый шаг отдавался в ушах барабанами, сердце громко бухало в груди. Решалась моя судьба. Неподвижная туша Монтеморта возвышалась скалой, скрадываемая тенями.

Шаг. Еще шаг. Я застыла в нерешительности.

— Ча-аво тянешься как сопля? — закричал позади тонкий голосок. От испуга сердце улетело куда-то вниз, значительно ниже уровня пола. Наверное, в институтские подземелья. Вот оно, возмездие! Приличные преступники ходят на дело с тщательно продуманным планом, путями отступления и твердым алиби, не так как я — наобум и на авось. А с авосями, как известно, мне никогда не везло.

Я развернулась. Передо мной стояла вахтерша со шваброй в одной руке и ведром в другой.

— И чаво шляются и шляются? — забурчала недовольно. — Силов нету за вами подтирать. Иди отседова.

И начала подталкивать меня шваброй к выходу и к Монтеморту.

— Я это… Что-то забыла… — пролепетала, пытаясь обогнуть рачительную чистюлю. Коленки противно задрожали. Точно говорят, перед смертью не надышишься.

— Забыла она! Раньше надо было думать о забудьках, — напирала вахтерша. — В понедельник придешь и возьмешь. Никуда не денется твое добро.

При слове "добро" я вздрогнула. Знала бы она, что перед ней отпетая уголовница, ни за что не выпустила бы из цепкой хватки. Но вахтерша не знала и поэтому подталкивала к двери.

Принесла же нелегкая бабку! То днем с огнем не сыскать, а то выскакивает из ниоткуда как чертик из табакерки.

Шаг за шагом, шаг за шагом… Всё ближе и ближе, пока негнущиеся ноги не достигли точки невозвращения — Монтеморта разящего. Внезапно темная скала громко всхрапнула, всколыхнулась и… снова замерла.

А меня, с шальными глазами и ватными ногами, вытолкали за дверь, с громким бабахом захлопнувшуюся за спиной.