Слепой. Один в темноте - Андрей Воронин Страница 10

Каждого человека с нормально функционирующим половым аппаратом в течение жизни то и дело посещают более или менее грязные фантазии. Разница между людьми заключается не в том, насколько непристойны создаваемые их воображением картины, а в том, что одни удовлетворяют свои желания, а у других фантазии так и остаются фантазиями, постепенно уходя все глубже в подсознание и исподволь подтачивая психическое здоровье. Иван Николаевич Серебряков считал, что лучше сожалеть о сделанном, чем об упущенных возможностях, тем более что пока ему ни о чем не приходилось жалеть. Да, его не поняли, выставив перед всеми каким-то маньяком-извращенцем, но разве в этом виноват он? Гомосексуалистов, помнится, тоже сажали в тюрьму, а теперь общество не видит в однополой любви ничего предосудительного. И вообще, «Лолиту» Набокова, небось, все читали, а чем герой этой книги лучше Ивана Серебрякова? Тем не менее, у читателей он вызывает сочувствие, а таких, как Серебряков, травят, как бешеных собак…

Со стороны прихожей, заглушаемый звяканьем ложечки, послышался какой-то шум. Иван Николаевич перестал помешивать чай и прислушался. Шум не повторился, в квартире стояла мертвая предутренняя тишина, нарушаемая только тихим журчанием воды в неисправном бачке унитаза. Тем не менее, Иван Николаевич был уверен, что что-то слышал. Вообще-то, он мог навскидку, не задумываясь, назвать не менее пяти возможных источников посторонних звуков в этой старой, постепенно разрушающейся железобетонной берлоге. В ванной периодически падала кафельная плитка, от стен в прихожей отходили обои, трескалась и выпадала штукатурка, которой были замазаны стыки бетонных плит на потолке. Кроме того, в доме водились мыши, которые ночами шуршали под ванной и периодически опрокидывали стоявший на полочке под зеркалом пластмассовый стаканчик с одинокой зубной щеткой.

Правда, звук, который послышался Ивану Николаевичу, больше походил на щелчок дверного замка, но это уже был полнейший бред. Ведь он же запер дверь! Или все-таки не запер?

Он отчетливо помнил, что, войдя в квартиру, первым делом привычно повернул барашек замка, но возникшее подозрение все же следовало проверить. Память могла подвести, подсунув вместо того, что было на самом деле, картинку, запечатлевшую одно из тех бесчисленных возвращений домой, когда он действительно запирал дверь. К тому же, бывало, и не раз, что он поворачивал барашек замка раньше, чем дверь закрывалась до конца, о чем обычно возвещал стук металлического ригеля о дверной косяк. Короче говоря, Иван Николаевич Серебряков был не чужд рассеянности, свойственной, по слухам, подавляющему большинству творческих людей.

Иван Николаевич медленно встал из-за стола. Сердце билось часто и сильно, в ногах ощущалась неприятная ватная слабость, и он отлично знал, в чем причина его испуга. Хорошо, если щелчок ослабшей пружины замка ему послышался. А если нет? Сам собой, от сквозняка, замок щелкнуть не может, это происходит, когда дверь отпирают или, наоборот, запирают. Для этого необходимо повернуть ключ, а эта задача не по силам обитающим под ванной мышам…

В большом городе рассеянность порой обходится дорого, и у Ивана Николаевича было подозрение, что настал его черед узнать, насколько высокой может оказаться цена царящего внутри черепной коробки творческого беспорядка. Он все еще надеялся, что стал жертвой вызванной усталостью слуховой галлюцинации, но рука сама собой протянулась к магнитной доске над мойкой и сняла с нее самый большой из имеющихся в хозяйстве кухонных ножей.

Стараясь не думать о том, насколько глупо выглядит с ножом в руке и насколько бесполезным может оказаться это смехотворное оружие (да и любое другое, коль скоро оно находится в руках у музыканта, а не у матерого спецназовца), он вышел из кухни и на цыпочках двинулся в сторону прихожей. Он вздрогнул, когда под ногой скрипнула половица, и тут же подумал, что это к лучшему: если там, у входа, и впрямь затаился неизвестный взломщик, то, услышав этот осторожный, крадущийся скрип, он может передумать и, пока не поздно, задать стрекача. В конце-то концов, настоящий, профессиональный домушник вряд ли сунется в такую непрезентабельную дверь, как его, да еще когда в квартире горит свет.

Эта мысль его немного успокоила. Квартирные воры, независимо от уровня своей квалификации, старательно избегают встреч с хозяевами. Конечно, нынче в России развелась тьма-тьмущая отморозков, которые не останавливаются даже перед пытками и убийствами, вымогая у несчастных больных стариков их жалкие сбережения. Но такие налетчики действуют по-другому, они нападают сразу, не давая жертве опомниться и принять хоть какие-то меры самозащиты…

Слегка осмелев, он решительно шагнул вперед, заглянул в прихожую и испуганно отпрянул, почти столкнувшись со стоящим в полумраке узенького коридорчика человеком. Успев заметить только кожаный пиджак, густую бороду и усы, Иван Николаевич вскрикнул и неуверенно замахнулся ножом, желая не столько ударить, сколько напугать незваного гостя.

Гость отреагировал мгновенно и жестко. Туго обтянутая латексной хирургической перчаткой ладонь сжалась в кулак, кулак стремительно рванулся вперед и с высокой точностью и завидной силой ударил хозяина в подбородок. Иван Николаевич Серебряков никогда не занимался боксом; драчуном он не был даже в детстве, и ударов, подобных тому, который ему нанес взломщик, не получал никогда. Ему не раз случалось видеть драки на экране телевизора, и он недоумевал: неужели, схлопотав кулаком по физиономии, человек действительно может потерять сознание? Сейчас он убедился, что кинематографисты не врали: мозг внутри его черепа, казалось, болезненно подпрыгнул, мир перед глазами стремительно и косо скользнул куда-то вбок, и Иван Николаевич лишился чувств раньше, чем его лопатки коснулись пола.

– Нокаут, – констатировал взломщик и, перешагнув распростертое на полу тело, вошел в комнату.

Серебряков пришел в себя, не имея ни малейшего представления о том, сколько времени провел без сознания. Голова гудела и раскалывалась, ноздри были забиты пронзительной вонью нашатырного спирта. Он сидел на диване, который заодно служил ему и кроватью, и местом любовных утех, руки его были крепко связаны за спиной, а рот, судя по ощущению, был чем-то заклеен. Бородатый взломщик стоял перед ним, держа в одной руке открытый пузырек с нашатырем, а в другой – большой, устрашающего вида охотничий нож с отполированным до зеркального блеска широким лезвием. Присмотревшись, Иван Николаевич пришел к выводу, что растительность на физиономии налетчика выглядит как-то ненатурально и, вероятнее всего, является накладной. Это словно открыло ему глаза, и он вздрогнул, узнав незваного гостя.