Любовь Рябикина - У каждого свой путь Страница 114

Степанова подошла к детям, успокоила ревущую Юльку. Усадила их на лошадь, развернула ее и подталкивая бывшего мента, направилась обратно в деревню. На этот раз она вела кобылу в поводу. Прошли метров триста, когда мужик обернулся и взмолился:

— Давай договоримся, я заплачу сколько ты хочешь и клянусь, что больше нападений не будет. Отсижу эти три года, только отпусти!

Степанова жестко посмотрела ему в глаза:

— Я бы простила тебя, если б ехала одна, но ты стрелял, когда я с детьми была. Не пожалел их, ведь мог бы задеть. Все понял? А теперь заткнись!

Марина постучала в стену родительского дома и попросила выглянувшего отца выйти. Иван Николаевич встал на крыльце и удивленно уставился на связанного Рогаткина. Саша и Юля сидели на лошади, закутанные в клеенку, но дочь промокла полностью. С нее капало. Причем с кисти правой руки капли были розовые. Он обратил внимание на бледное лицо и насторожился. Дочь устало попросила:

— Папа, уведи детей в дом и выйди снова…

Когда он вышел во второй раз, она сообщила:

— Попридержи этого деятеля, пока я милицию вызову.

— Что случилось?

— Он меня убить пытался. С обоих стволов вот из этой штучки… — Марина вытянула из седельной сумки обмотанный клеенкой обрез, — …саданул. Висок опалило, да руку немного ободрало. Я пойду…

Бывший начальник снова попробовал уговорить:

— Давай договоримся…

Женщина перебила:

— Не о чем нам договариваться, Виталий Сергеевич. Я вам все объяснила раньше…

Развернулась и решительно вышла из калитки. У соседей через дорогу имелся телефон. Степанова набрала номер милиции и попросила прислать наряд для задержанного преступника. Объяснять по телефону ничего не стала, хотя дежурный пытался выяснять. Потребовала:

— Присылайте наряд! — Положила трубку и вернулась к крыльцу: — Иди, пап, домой. Пусть мама мне бинт вынесет да таблетку, до сих пор локоть кровоточит из-за сырости и в голове что-то не хорошо…

Иван Николаевич вынес бинт, йод и таблетку сам:

— Мать с детьми занята. Переодевает. Давай перевяжу!

Марина скинула куртку, оставшись в неизменной тенниске и наконец-то взглянула на ранение поближе: пуля глубоко пропахала руку от холки и до локтя. Женщина, чуть поморщившись, залила йодом края и принялась ловко бинтовать здоровой рукой покалеченную. Отец наблюдал, понимая, что дочь уже привыкла отвечать за себя сама. Затем повернулся к задержанному:

— Случись что с Маринкой, я бы тебя сам убил…

Тяжело посмотрел в глаза и ушел в дом, поняв, что еще один миг и он врежет связанному по роже. Минуты через две вышла Елена Константиновна:

— Марина, сходи поешь немного, я пока посторожу.

Дочь отказалась:

— Мам, я не хочу!

Минут через двадцать подъехал милицейский УАЗик. Резко затормозил и круто развернулся у калитки. Из него выбрались новый начальник милиции, следователь и два милиционера. Прикрываясь красными кожаными папками от дождя, подошли и встали на крылечке. Оторопело уставились на бывшего начальника, сидевшего связанным у стены. Марина, не обратив никакого внимания на их реакцию, обстоятельно рассказала произошедшее по дороге. Отдала обрез:

— Отпечатки, если дождем не смыло, наверняка найдутся. Я за приклад двумя пальцами бралась. Место, где он стрелял, покажу. Пули в деревьях застряли, но найти я смогу. Направление помню.

Шок у милиционеров прошел. Рядовые безо всякого стеснения сгребли Виталия Сергеевича за локти и поволокли к машине. Следователь обратил внимание на перевязанную руку женщины:

— Может, вам в больницу обратиться?

Степанова отмахнулась:

— Не стоит. Царапина.

Вмешался отец:

— Да уж, царапина! Пропахало почти до кости… Съездила бы к врачу, мало ли что.

Следователь принялся настаивать:

— Обследование медицинское надо обязательно пройти! Мы вас назад привезем.

Маринка, сдаваясь, махнула рукой:

— Ладно, поехали!..

После осмотра и обработки ран хирургом, ее отвезли в отделение милиции. Следователь попросил подробно описать на бумаге, что произошло в лесу. Составил протокол и попросил Марину:

— Вы не могли бы завтра показать нам это место?

Женщина согласилась. Договорились встретиться на кордоне в полдень. Степанову, как и обещали, доставили обратно в деревню. Уговорив детей остаться у дедушки с бабушкой, она отправилась на кордон. Иван Николаевич хотел ехать с ней, но она отказалась:

— Зачем, пап? Навряд ли сегодня еще что случится. Оставайся дома.

Уже в сумерках добралась до дома. Раненая рука ныла и каждое движение причиняло боль. Степанова сцепила зубы, сползая с лошади. Включила генератор. Зажгла свет в доме и пошла управляться со скотиной.

Лосенок Яшка лежал возле бока коровы Мильки, с другого бока пристроился теленок. Оба поросенка спали во дворе, но тут же проснулись и хрюкнули, словно спросили: явилась? Гвалт и гогот поднялся в сарае с ее появлением. Накормив скотину, легла спать. Глаза слипались. Это была реакция на пережитое днем. Степанова испугалась не за себя, а за детей.

Глава 7

Сыну Кости Силаева исполнилось четыре года. Майор учился в академии в Москве. На время учебы семью обеспечили просторной комнатой в квартирном общежитии. Рядом проживали еще две семьи. В рязанскую квартиру, перед отъездом, Лариса пустила квартирантов. Костя предпочел не вмешиваться, иначе они снова могли бы поссориться. Ссоры и так происходили практически каждый день. Но втайне считал, что “драть” со старшего лейтенанта сотню в месяц, все же не очень хорошо. Он пробовал поговорить об этом с Ларисой накануне отъезда:

— Давай снизим цену за квартиру до шестидесяти рублей. Ведь им тоже жить надо.

И услышал в ответ:

— Квартира у нас своя, с мебелью и со всеми удобствами. Я вообще считаю, что мы ее дешево сдаем. Ты не понимаешь, каких усилий мне стоило купить обстановку и аксессуары! Еще бы, ты ведь в этом участия не принимал! Тебе легко распоряжаться! Если бы нашла кого-то, кто больше даст, я бы других жильцов пустила. Жаль времени нет…

Лариса принялась обкладывать ватой дорогой итальянский чайный сервиз, готовя его к отправке. Муж тяжело посмотрел в спину жене и отвернулся. С тех самых пор, как Костя вернулся из Афганистана окончательно, покоя у него не было. Ларисе постоянно чего-то не хватало. Когда Силаев решил окончательно развестись в 86-ом, она вдруг заявила, что беременна. У майора аж в груди в тот момент екнуло от радости. Он мгновенно забыл о своем решении, надеясь, что с рождением ребенка все образуется. Но не тут-то было…

Едва появился Лешка ему стало в два раза сложнее. Жена не хотела стирать пеленки и каждый раз, возвращаясь домой, он принимался за стирку. Стирал не только пеленки, но и ее одежду. Она не желала прибираться в комнате, ссылаясь на нехватку времени. А он знал, что жена целые дни проводит у телевизора. Ребенок рос, как трава у дороги. Все зависело от настроения матери. То Лариса ласкала его целыми сутками, то принималась орать, что он ей жизнь завесил. Соседки по общежитию частенько кормили малыша. Вечером, когда замотанный Костя появлялся в квартире, старались успокоить:

— Константин Андреевич, мы Лешу накормили, вы не беспокойтесь.

В душе краснея, он благодарил женщин и шел ругаться с женой. Так повторялось из раза в раз. Только сын удерживал его рядом с этой женщиной. Единственное, что хорошо умела делать Лариса — это наряжаться. На всех вечерах, которые проводились в академии, не было ни одной женщины, которая смогла бы перещеголять ее по нарядам. Но Силаеву никто не завидовал, все уже знали, что представляет собой его жена. Многие откровенно сочувствовали:

— Костя, ты же мировой мужик, как ты мог жениться на такой самолюбке?

Он пожимал плечами и вздыхал. Несколько раз пытался забрать сына и уйти, но Лариса в эти минуты с усмешкой заявляла ему:

— До четырнадцати лет, если мать не пьет, ребенок находится с матерью. Понял?

Силаев терпел ради сына. Лешка стал его отрадой. Сынишка бросался по вечерам к нему в ноги, обнимал за колени и мужчине становилось на все плевать. Любовь сына была наградой за это терпение. Лариса все дальше и дальше отдалялась от него, хотя разводиться не желала. Однажды она заявила:

— Я хочу продать квартиру в Рязани и купить здесь, в Москве двухкомнатную. Уже подыскала удачный вариант: двухкомнатная коммуналка с высокими потолками. Комнаты огромные и светлые.

Костя с трудом сдерживался. На скулах проступили белые пятна:

— А меня ты спросила? Рязань мой родной город и я уезжать оттуда не собираюсь.

Жена насмешливо ответила, скривив красивое лицо:

— Это твои проблемы! У тебя, кстати, имеется родительский домик. Если тебя ностальгия замучит, можешь и у тетки пожить. Я никогда на эту развалюху не претендовала…