Валерий Горшков - Принц воров Страница 12

— Часовенку в центре кладбища видите? — спросил он, не особо надеясь на свое зрение, начавшее давать небольшие сбои после ранения. — Перекладины на кресте как расположены? В какую сторону они сужаются, там и юг.

— Нет на храме креста, — прохрипел Крюк. — Обнесли, сволочи. Сусальное золотишко в войну хорошо шло… Христопродавцы.

Это говорил человек, уже собравшийся раскапывать могилу. «Ладно, проехали…» — подумал Слава, соображая, как теперь поступить. Нужно было четко определить стороны света, чтобы ясно поставить задачу перед бандитами. Кладбище не имело прямоугольных форм, а потому было не исключено, что какая-то из групп пройдет мимо нужного склепа, попросту не заметив его в темноте.

Ни слова не говоря, Корсак перепрыгнул через ограду и, когда его примеру последовали остальные, приказал:

— Найдите мне фамилию какого-нибудь татарина. В этом районе нет мусульманских кладбищ, а потому лиц, почитающих Коран, хоронят на общем. Но с небольшими нюансами… Найдите мне какого-нибудь Нурмагометова Зинэтулу Хариповича или Арифуллина Саидуллу Курбановича.

Один из бандитов рассмеялся и направился на поиски первым. Через пять или шесть минут кто-то крикнул из темноты:

— Курбанов Батыр Аимбетович подойдет? — и рассмеялся. Это был тот самый весельчак.

— Копайте, — коротко велел Слава, поглядывая на тускнеющую луну. Времени до рассвета оставалось все меньше.

— Пресвятая Богородица… — забормотал один из убийц, присаживаясь на корточки перед холмиком и отстегивая от пояса пехотную лопатку. — Никогда в жизни таким делом не занимался…

— Ну, мало ли кто что в первый раз делает, — философски заметил Корсак. — Я вот, к примеру, впервые в такой компании, а что делать? Кто-то крестьянина в первый раз в жизни за курицу режет, кто-то евреев в топку загоняет.

— Не надо здесь этой коммунистической пропаганды, Корсак, — просипел Червонец, не сводящий взгляда с разрываемой могилы, — тебя все равно не поймут.

— Я не коммунист. Уж не знаю — к сожалению ли или к счастью… Что там, бродяга?

— Мать-перемать! — дал петушка голосом один из копальщиков, вскакивая и отбегая в сторону. — Что это, мать вашу?!

— Это? — уточнил Корсак, подступая к могиле. — Это голова, как и положено. Если копать дальше, появятся плечи. Потом грудь. И все это будет по-прежнему обернуто в ковер.

— Их что, стоя хоронят, что ли? — обомлел кто-то из наблюдавших.

— Сидя! — усмехнулся Слава. — Дайте мне кто-нибудь нож.

— Зачем? — переполошился один из тех, кто был свидетелем казни консервной банкой.

— Распорю ковер и найду у покойника лицо. Мусульман хоронят сидя, усаживая лицом на восток. Если не хотите дать мне нож, тогда распорите ковер сами.

Ни слова не говоря, Червонец со спины подошел к Ярославу, и тот услышал характерный лязг вынимаемой из ножен финки. Тот лязг, который переворачивал его душу перед выходом в разведку.

Склонившись над могилой, Корсак несколькими движениями разрезал плотный ковер и отвернул его в сторону. В лицо ему заглянула смерть — ощерившийся череп, сияющий при свете спичек, как бильярдный шар.

— Останусь жив, — пообещал кто-то за Славиной спиной, — весь храм у себя дома на Черниговщине уставлю свечками. Батюшка спросит — зачем, я отвечу, что косую видел.

Через пять минут дело было сделано. Всем группам были поставлены четкие задачи по ориентирам на местности с запретом не пропускать на своем участке ничего и не забредать на чужие.

Червонец брел за Корсаком, касаясь руками покосившихся оградок. Дыхание его было размеренным и спокойным, и в дыхании этом никак не чувствовалось желания человека стать обладателем клада. Так зарытые в землю или даже спрятанные в чужую могилу сокровища не ищут. Что-то у Червонца на уме…

— Скажи мне, Корсак, — услышал за спиной Ярослав, — где бы ты спрятал золотишко, если бы был на месте Святого?

Не оборачиваясь, Слава усмехнулся:

— Трудно ответить. Мне невозможно представить себя закапывающим награбленное. И потом, думать мозгами Святого я не могу.

— А все-таки? — настаивал Червонец. — Мозги мозгами, но гены-то… Гены-то у вас одни, пан Домбровский. Гены никуда не спрячешь! Вот, смотри, подходящая могилка! А надпись какая?.. «Упокой господь душу твою, чистую и безгрешную…» Святая простота, а? Кто в этом склепике решится золото искать, кровью омытое?

— Не знал, что ты знаком с законами генетики, — прислушиваясь к звукам вокруг, Корсак натянуто улыбнулся, продемонстрировав вору преимущество здоровых белых зубов над золотыми. — Ну да ладно. Попробуем. Будь у меня такая необходимость, я нашел бы самый неухоженный склеп, с одной из самых старых дат смерти погребенного. Это обстоятельство укажет мне на то, что могила заброшена и родственники, даже если таковые у усопшего имеются, забыли о нем. Склеп я выбрал бы самый неприметный, чтобы он не бросался в глаза. Хорошо, если рядом с ним будет провалившаяся могила — люди суеверны, они боятся могил и трупов, обходят их стороной, хотя бояться нужно, конечно, живых… Что еще… Я обязательно прибрал бы по минимуму оградку и склеп, положив букет свежих цветов.

— Это зачем? — не удержался от удивления Червонец.

— Чтобы удержать любопытных с такой же логикой, как у меня. На могиле признаки присутствия близких — значит, могила не заброшена. А зачем туда забираться и что-то искать в склепе, если вокруг сотни таких же, но давно забытых? — Сделав несколько резких шагов в сторону, Корсак положил руки на высокую оградку, очерчивающую крошечный периметр заросшего бурьяном склепа. — Чем не подходящий для меня схрон?

«Бойтесь оцезариться, полинять. Оставайтесь простымъ, добрымъ, чистымъ, степеннымъ врагомъ роскоши, другом справедливости, твердымъ в исполненiи долга. Жизнь коротка…» — было высечено на склепе. Прочитал это и Червонец.

«Как удивительно, — подумал про себя Слава. — По просьбе убийцы и разбойника я выбрал для схрона награбленного склеп, в котором покоится прах одного из честнейших людей Петербурга. Такое нравоучение не могло быть начертано на могильном камне крохобора и душегуба. Покойный, конечно, жил в Петербурге, поскольку в склепе чувствуется тонкость линий и работа мастера, недоступные каменотесам провинции. Он был достаточно богат, чтобы быть похороненным близ столицы, однако похоронен тут либо во исполнение его последней просьбы, либо будучи в опале. Последнее вернее, потому как в надписи кричит протест…»

— Ладоевский Эрнест Александрович, — прочитал имя усопшего Червонец. — Ладно, пошли дальше…

Еще через двадцать минут из темноты раздался тонкий свист, очень похожий на утренний посвист синицы.

— Я пойду посмотрю, вы останетесь здесь, — велел Корсак Червонцу и Крюку. Червонец, в отличие от Крюка, не послушался его.

— Я пойду с тобой!

К месту вызова, как и было оговорено, подошли по одному из представителей каждой группы. Исключением оказался Червонец. Впрочем, он имел на это исключение полное право, поскольку был здесь главным.

— Вот, — сказал тот самый, весельчак.

«Пани Стефановская Софья Зигмундовна», — прочитал Корсак на входе в большой каменный склеп, с которого уже давно был сорван замок, а двери не болтались только оттого, что петли на них намертво проржавели. Дернув подбородком, Слава только вздохнул, Червонец же оказался менее снисходительным.

— Ты че, идиот, в натуре? — обратился он к весельчаку. — Тут что написано? Пани! Софья! Пан, Карамболь, это когда есть яйца! У пани яиц не бывает, а если и бывает, то это не пани, а пан! Но об этом обязательно сообщат — «пан»!

— У нас, на Черниговщине, — сообщил другой бандит, — мерило другое. У нас как в Польше — у кого больше, тот и пан.

Разошлись.

Но через пять минут вынуждены были собраться снова, уже по свисту с северной стороны. Корсак с Червонцем прибыли первыми, и Слава, прочитав на надгробии склепа длинную надпись, снова вздохнул и опять посмотрел на луну.

— Вот, — сказал очередной поисковик, — пан Стефановский.

— Верно, — радостно выдохнул Червонец, но через секунду взорвался, грозя поднять на ноги все кладбище:

— Баран! Идиота кусок! Тебе что, лень до конца прочитать?! «Пан Стефановский… похоронил здесь свою жену… Марию-Анну»!..

Разошлись.

И более не собирались до шести часов. Туман стал путать искателям все карты, как вдруг не кто-то, а сам Червонец, указывая на почти потонувший в мутном одеяле тумана склеп, прошептал:

— Вот она… Надеюсь, Тадеуш Домбровский не имел привычки шутить в трудный час…

Звать никого, понятное дело, Червонец не стал. После того как под стволом «ППШ» хрустнул проржавевший замок (сбивать прикладом не стал — зачем лишние звуки?) и вход в склеп стал доступен, стало ясно, что Святой в трудные для него минуты шутить не любил…