Гарольд Койл - Крещение огнем Страница 12

Льюиса по-прежнему тревожил тот факт, что никто не пред­видел грядущего переворота. Так же было с падением режима на Кубе в 1969 году, с вторжением в Чехословакию в 1968 году и в Афганистан в 1979-ом, с воссоединением Германии в 1989-ом, с вторжением в Кувейт в 1990-ом, с попыткой переворота в Рос­сии в 1991 году. Можно было припомнить еще с десяток случа­ев, когда гром тоже "грянул среди ясного неба". Американские лидеры каждый раз оказывались лицом к лицу с кризисом, кото­рого не понимали, и поэтому им приходилось пускаться на раз­ные политические ухищрения. Вдвойне досадной нынешнюю неудачу делало то, что США разместили и в самой Мексике, и на границе с ней немало военнослужащих — то была часть опе­рации, организованной с целью не допустить проникновения в страну наркотиков. "Наверняка, — думал Эд, — кто-то из тех, кто работал с мексиканским правительством или военными, дол­жен был почуять неладное. Скрыть от всех столь серьезный за­говор, сумевший в считанные часы покончить с правительством, да еще так, чтобы никто не заметил, — нет, такого быть не могло".

Просматривая выпуск новостей, Льюис обдумывал свои даль­нейшие действия. Прежде всего, он даст председателю Комитета Палаты по делам разведки время до полудня, чтобы тот начал задавать вопросы своим сотрудникам. Если этого не произойдет, Эд сумеет испортить кое-кому настроение и начнет "трясти" людей, чтобы получить от них конкретные ответы. Конгресс всадил в разведку такую уйму денег, что у них не может быть никаких оправданий для своей неосведомленности. Почему страна теперь должна зависеть от какой-то девчонки вроде Джен Филдс, которая стала единственным источником информации о том, что творится в Мексике?!

И тут, как по мановению волшебной палочки, на телеэкране возникла Джен, которая вела репортаж из самого центра Мехи­ко, стоя на фоне Паласио Насиональ. В окружении вооружен­ных до зубов, ухмыляющихся солдат журналистка непринужден­но рассказывала о том, что ей удалось увидеть. Упомянула она и о встрече, которую ей назначил один из членов Совета тринад­цати. По ее словам, эта организация состояла из офицеров сухо­путных и военно-воздушных сил, взявших на себя функции пра­вительства.

Льюис почувствовал, как в нем закипает гнев. Он отвернулся и пробормотал:

— Боже милосердный! За несколько часов ей удалось узнать о происшедшем больше, чем всему ЦРУ! Что за фарс! Что за дурацкий фарс!

Свдя напротив полковника-мексиканца, Джен Филдс была, как никогда, довольна собой. Всего за несколько часов ей уда­лось отснять много материала, установить контакт с находящимся у власти Советом, договориться об интервью с одним из членов этого Совета и даже получить помощь мексиканских военных для передачи ее первого репортажа в штаб-квартиру WNN в Вашингтоне!

А теперь прямо перед ней сидит — так ей, во всяком случае, сказали — один из инициаторов переворота, "который положил конец корыстному правлению президента Монтальво, представ­лявшему интересы меньшинства". Хотя форма мексиканского полковника была порядком помята, и на ней виднелись следы пыли и грязи, держался он как заправский военный. И это, вме­сте с его безупречным английским языком и положением, зани­маемым в Совете тринадцати, давало Джен шанс сделать отлич­ный репортаж — он будет гораздо лучше любого материала, который другие агентства новостей могут надеяться получить в ближайшее время. Теперь ей необходимо одно: вытянуть из пол­ковника несколько интересных фактов, чтобы добавить их к той основе из официального материала, которая у нее уже есть.

—      Скажите, полковник, что именно убедило вас в том, что законно избранное правительство Мексики больше не выражает интересы народа?

Вопрос американской журналистки не понравился Гуахардо, но он ничем не выдал своего недовольства. Глядя Джен прямо в глаза, он мысленно сформулировал ответ, переводя его в уме с испанского на английский. Затем наклонился к ней:

—      Боюсь, на этот вопрос нельзя дать однозначный ответ. За последние несколько недель я сам не раз задавал его себе. — Альфредо помолчал и откинулся в кресле. Продолжая говорить, он жестикулировал правой рукой: то отводил ее в сторону ладо­нью вверх, то, желая подчеркнуть свои слова, наставлял указа­тельный палец на журналистку. — Я много раз спрашивал себя: неужели никак не обойтись без насильственных мер? Неужели нет лучшего выхода? Не проходило дня, когла бы я не говорил себе: надо дать режиму шанс. Может бцть, все-таки дела изме­нятся к лучшему. — Гуахардо замолчал и, со вздохом опустив правую ладонь, склонил голову, будто разглядывая свою руку. — Но, увы, ничего не менялось. Одни политики приходили, другие уходили. Под звуки фанфар и пламенных речей вводились в дей­ствие все новые программы уменьшения национального долга, создания новых рабочих мест и решения социальных проблем. На какое-то время дела в той области, на которую была направ­лена конкретная программа, начинали улучшаться...

В следующий момент Гуахардо изменился, и столь внезапное преображение застало Джен врасплох. Она встретилась с холод­ным, отчужденным взглядом полковника; правая рука Альфредо теперь была стиснута в кулак, и он, размеренно ударяя себя по бедру, хрипло и отрывисто продолжал:

—     Но как только все переставали обращать внимание на дан­ный вопрос, политики Извращались в свои великолепные вил­лы, а о выполнении программ и думать забывали. Единственное, что оставалось неизменным, — это лица людей. Мы видели, как надежда в их глазах медленно умирает под гнетом суровой ре­альности: жизнь в Мексике становится все невыносимее.

Выслушав ответ полковника, Джен на миг растерялась и за­молчала. Более получаса ей потребовалось, чтобы расшевелить его, и наконец-то это удалось. Чувствуя, что такую возможность упускать нельзя, она продолжала задавать вопросы:

—       Так, значит, вы и ваши товарищи решили,, что пришла пора действовать. Но, скажите, неужели это требовало устране­ния всего правительства и руководства ИРП и других поли­тических партий? Ведь наверняка не было необходимости пре­следовать ОСПМ и ПНД. И разве не лучше иметь их соратника­ми, а не противниками, когда вы начнете формировать новое правительство?

И снова Альфредо ответил не сразу. Размышляя, он продол­жал смотреть журналистке в глаза. Она пытается его спровоци­ровать. У него возникло такое ощущение, будто американка вон­зила ему в грудь нож и теперь медленно его поворачивает. "Ну что ж, — подумал он, — ты хочешь от меня реакции? Сейчас ты ее получишь!".

И все же Гуахардо, профессиональный солдат до мозга кос­тей, всеми силами старался сохранить самообладание.

—         ИРП, как огромная раковая опухоль, расползлась по всей стране. Ее метастазы есть везде и всюду. И тот, кого они затра­гивают, тоже становится жертвой болезни. Люди, подобные мо­ему отцу, десятилетиями пытались бороться с этой опухолью изнутри. Отец был предан своей партии, и выполнял все, что ему приказывали, веря, что действует на благо Мексики. И все это время закрывал глаза на взяточничество, на коррупцию, на фальсифицированные результаты выборов, на растрату денеж­ных средств. Я слышал, как он по ночам говорил матери, что если у него будет власть, он сделает все, как нужно. Он высту­пит вперед, как рыцарь на белом коне, и все изменит.

Сделав паузу, полковник повернулся в кресле и взглянул на огромную фреску, с изображением героев первой революции. Не глядя на Джен, он продолжал:

—      Думаю, что в глубине души он действительно считал, что поступает правильно. Я искренне верю, что он, как и лидеры ОСПМ и ПНД, делал все от него зависящее. Но опухоль порази­ла и отца. Ее метастазы постепенно разъели его, лишив остатков сострадания. В конце жизни он походил на человека, который так долго смотрел на солнце, что стал слеп к окружающему его миру. Он не понимал, что вокруг него — мрак, грозящий унич­тожить все, что олицетворяла собой революция.

—      А вы сами, полковник, видите себя спасителем на белом коне, явившимся, чтобы казнями и террором избавить Мексику ото всех зол?

Гуахардо почувствовал, как кровь бросилась ему в голову. Он весь подобрался и повернулся к американке. Альфредо в упор смотрел на Филдс, изо всех сил стараясь сохранить выдержку. "Какая самоуверенность, — думал он. — Как может она, сидя здесь в этом костюме и туфлях, за которые заплатила больше, чем средняя мексиканская семья может заработать за полгода, понять, чего мы добиваемся? Что ей известно о нищете, о разби­тых мечтах, о мертворожденных надеждах? Как посмела она явиться в мою страну и навязывать свою мораль моему народу, даже понятия не имея, что это значит — быть мексиканцем?".

Молчание затянулось. Джен чувствовала на себе тяжелый взгляд собеседника. "Пожалуй, я хватила через край", — пожалела она.