Виталий Гладкий - Убить зверя Страница 13

К счастью, беглые зэки не стали устраивать привал на удобной площадке у Чертовых ворот. Они обошли скалы слева и углубились в практически не тронутую топором лесоруба тайгу.

С трудом сдерживая себя, чтобы немедленно не дать деру, Егорша стоически подождал минут пять – вдруг вернутся? – а затем сначала ползком, потом на карачках добрался до спуска в распадок, где, как он знал, была еще одна удобная тропа. Через три часа подросток уже подходил к своему дому. …Странно, подумал Егорша. Он не мог понять, что именно представляется ему странным, но едва показались знакомые ворота и забор, его сердце вдруг больно сжалось и трепыхнулось словно чирокподранок.

На Егоршин зов никто не откликнулся. Недоумевая, подросток медленно поднялся по ступенькам на крыльцо – и резко остановился, будто его хватил столбняк. Справа от входной двери на скомканном коврике лежал Рыжик. Ему чем-то тяжелым размозжили голову. Несмотря на молодость, пес вступил в схватку и даже успел выдрать приличный клок из одежды убийц, прежде чем его достала безжалостная рука.

Плохо соображая, что делает, Егорша поднял пса на руки и отнес к колодцу. Куда запропастился Лешак?

Беспомощно потоптавшись возле замшелого сруба, подросток наконец заметил его возле сарая – там, где находилась поленница и колода для рубки дров. Подняв голову к закатному небу, Лешак тихо и тоскливо выводил одну-единственную ноту.

Егорша подошел поближе. И почувствовал, что теряет сознание – возле колоды в луже крови лежало то, что осталось от его родителей. Рядом с телами валялось и орудие садистского убийства – топор с широким лезвием на длинной ручке…

Подросток очнулся ночью. Возле него сидел Лешак и облизывал лицо теплым бархатистым языком.

Стараясь не упасть от непонятной слабости, Егорша нашел в сарае фонарь "Летучая мышь" и лопату.

Могилы он выкопал на пригорке, под старой сосной, где любили сиживать отец и мать по весне. На зорьке, завернув тела в чистую холстину, Егорша предал их земле. Он будто закаменел. Даже слезы изливались гдето внутри, а наружу никак не могли прорваться через заледенелые глаза. Аккуратно подровняв могильные холмики, он положил на них по свежей сосновой ветке и все так же обстоятельно и без особой спешки занялся хозяйскими делами: подоил корову, покормил свиней, кур и маленькую рысь, зарыл на опушке Рыжика и Белку, которую зарезали ножом. Подложив домашней живности побольше кормов, Егорша стал собираться. Он понимал, что путь будет не близким, а потому старался предусмотреть все, что только возможно.

Егорша знал, кто убил его родителей: мертвый Рыжик держал в зубах серый лоскут от зэковской одежды.

Подросток был уверен, что это были те четверо, которых он видел возле Чертовых ворот. Они забрали карабин, мелкокалиберку и боеприпасы к ним. А также подмели подчистую муку, сало, соль, сахар, чай и спички. Но это обстоятельство Егоршу не беспокоило – у него был личный НЗ, спрятанный на чердаке сарая: старая отцовская зажигалка, запас снаряженных патронов к берданке, кусок вяленой медвежатины, сухари, соль и катушка ниток с иголкой. Такой недетской запасливости он научился у отца, фронтового снайпера. У него тоже была сумка с провиантом и боеприпасами – чтобы не тратить время на сборы, случись что-нибудь срочное.

Прежде чем уйти в тайгу, Егорша сел за стол и на чистом тетрадном листке, который считался в семье едва не драгоценностью, написал записку. Он знал, что беглых зэков ищут, а потому не исключено, что военные заглянут и в сторожку егеря. Подросток скупо описал смерть отца и матери, предупредил, что теперь беглецы вооружены, и указал направление, куда они ушли.

Да, он мог бы пойти за подмогой в воинскую часть, охраняющую лагерь. Но Егорша понимал, что беглые бандиты не будут ждать, пока их догонят. И он знал, почему зэки выбрали именно этот маршрут: еще никогда и никто не пытался бежать в сторону полярного круга. На такое могли решиться разве что умалишенные. Потому беглецов на северном кордоне заказника пока и не искали.

Но мальчику было известно от отца и другое. Примерно в сорока километрах от Чертовых ворот есть удобный перевал, ведущий в следующую речную долину. Стоит беглецам его преодолеть, а затем на плоту сплавиться вниз по течению – и тогда найти убийц родителей будет просто невозможно. Похоже, кто-то из бандитов проведал о перевале, а возможно был родом из этих мест.

Впрочем, мысль обратиться за помощью мелькнула бледной тенью и сразу же исчезла, уступив место холодной ненависти к убийцам. Он должен сам, лично с ними разобраться! В свои неполных шестнадцать Егорша уже охотился на медведя, мог "прочитать" любой таежный след. Он совершенно не сомневался, что разыщет убийц. Просто нужно поторопиться выйти на тропу, ведущую к Чертовым воротам…

Лешак, понюхав вырванный Рыжиком из зэковской униформы клок, взял след цепко и сразу. Егорша не стал сдерживать его злобный порыв и, отпустив поводок, побежал за псом не быстро, но ходко, стараясь не сбить дыхание.

Над тайгой занимался тревожный фиолетовый рассвет.

Глава 6. Мазел[6]

Сегодня Клевахин должен был встретиться со своим агентом. Так майор величал платного осведомителя, хотя его коллеги обычно называли таких людей стукачами. Он, конечно, публично не возражал против подобного определения и сам частенько употреблял это словцо в рабочей обстановке, однако тот, к кому он шел на встречу, был уникумом и вполне заслужил более обтекаемой, солидной формулировки своей весьма специфической специальности.

Когда-то, давным-давно, агент попал на зубок молодому оперу Клевахину по совершенно пустяшной причине. Тогда будущему высококлассному стукачу можно было "навесить" год, максимум два, и то если хорошо постараться. Но Клевахин никогда не отличался повышенной кровожадностью, а потому, поразмыслив, решил для собственной же пользы спустить дело на тормозах. Очень уж понравился ему разбитной и ушлый татарчонок с ухватками блатного и башкой студента юрфака. Впрочем, в парне татарской крови было не более трети, однако она как раз и инициировала ту гремучую смесь, что гуляла в жилах невысокого чернявого юнца с шальными карими глазами и великолепной "битловой" прической.

Удивительно, но на вербовку парень пошел со странной легкостью и даже, как показалось Клевахину, с радостью. Чем и вызвал некоторые опасения со стороны молодого опера. Однако Мазел (этот оперативный псевдоним татарчонок выбрал себе сам, удивив Клевахина до полного изумления) вскоре доказал, что ему просто нет цены.

Опер Клевахин по взаимной договоренности старался не допытываться откуда Мазел черпает богатейшую информацию о преступном мире города и даже его окрестностей. Никогда он не пробовал и спустить на Мазела наружку, чтобы проследить в каких слоях общества тот вращается. Этот вопрос тоже был оговорен в своеобразном устном контракте между опером и агентом. По слухам и по сведениям из других источников Мазел слыл карточным шулером, занимался фарцовкой и сбывал краденные драгоценности – толкать ворованные шмотки он считал ниже своего достоинства. Короче говоря, в преступной среде он был своим, многократно проверенным человеком, но ни разу не присевшим на тюремные нары, что по воровским понятиям все же значительно снижало его вес среди себе подобных.

Тем не менее Мазел вовсе не стремился завоевать авторитет таким образом и действовал тихой сапой не менее эффективно, чем если бы он вращался внутри какой-нибудь воровской кодлы. К оперу Клевахину за помощью он обращался редко и в основном, как на первый взгляд, по мелочам (хотя потом, по здравому размышлению, приходилось смущенно чесать себе затылок – эти "мелочи" иногда оказывались существенной частью какого-нибудь фартового для Мазела плана), достаточно скромные деньги за свой труд информатора брал охотно, но с ехидными смешочками. И Клевахин знал почему – Мазел почти каждый день играл в карты по крупному, когда на кону стояли тысячи, и пусть удача не всегда ночевала в его кармане, тем не менее еще в эпоху "развитого социализма" он ездил на весьма престижной по тем временам "волжанке" и нередко позволял себе смотаться самолетом на ужин в самый дорогой ресторан Сочи. Правда, машина была записана на родственника, дачу он снимал у какого-то академика, получившего во время игры в преферанс от Мазела восемь взяток на мизере, а вояжировал по югам с ксивой на чужое имя. Наверное, его вполне устраивало такое положение вещей, потому как Мазел никогда не жаловался на жизнь и достаточно честно выполнял просьбы Клевахина раскопать тот или иной интересный фактик из жизни городского "дна", необходимый оперу для раскрутки очередного дела. Майор подозревал, что Мазел представляет собой достаточно редкий человеческий тип, не мыслящий жизнь без риска и острых ощущений и ради этого готовый сыграть в карты под интерес с самим дьяволом.