Дмитрий Дубинин - Под чужим именем Страница 13

— Так. А теперь расскажи, что у тебя за дела с вояками…

— Да не об этом все! — снова задергался Партизан. — Вагон, вагон — вот что важно!

Доктор устало вздохнул.

— Вся эта эпопея с вагонами, Партизан, очень дурно пахнет, как говорят за бугром. Смердит. Понимаешь?.. (Партизан слегка скис.) Я верю этому придурку, потому что он хоть и выдавал себя за пес знает кого, но вагон не подстегивал. За такие дела убивают, и он это знает.

Тут до меня дошло кое-что еще.

— Видимо, произошла ошибка, — сказал я. — Просто я отцепил на разъезде не тот вагон.

— За такие ошибки, — произнес Партизан зловеще, — знаешь, что делают?

— В прошлом году, — равнодушно сказал Доктор, — за похожую вещь виновного утопили живьем в азотной кислоте.

Мне стало дурно, однако я продолжил:

— Остальные вагоны находятся в известной вам войсковой части. В большом ангаре. Наверняка среди них и тот, что вам нужен.

Доктор с Партизаном переглянулись.

— Кто проверял? — спросил Доктор.

— Как кто? Желудь со своими…

— Идиоты, — зашипел Доктор. — Головы отрывать за это…

— Тогда какого черта сидим?

— Верно. — Доктор встал, вслед за ним поднялся Партизан, и все, кроме меня, направились к выходу.

— А ты, парень, — уже от самой двери обратился ко мне Доктор, — подумай еще немного. У нас тут неподалеку имеется небольшая химическая лаборатория, там наши телохранители часами могут наблюдать, как человеческий организм вступает в реакцию с кислотами и щелочами… Очень интересное занятие…

С этими словами Доктор удалился, закрыл за собой дверь, и я услышал грохот засова.

Я подтащил табурет, на котором недавно сидел Доктор, к узкому окошку, вернее, к щели под низким потолком, залез на него и начал внимательно разглядывать местность.

В живописном краю, однако, я очутился. Широкая долина, окруженная высокими скалами, покрыта бело-зеленым ковром цветов. Там и сям видны скрюченные фигуры людей. Что это они делают? И что это за цветы такие?

Я слез с табурета, взял эмалированное ведро и сделал несколько глотков теплой воды, отдающей какой-то дезинфицирующей пакостью. Ладно, хоть жаждой не морят… Но кормить явно не собираются. А зачем? Найдут они свой чертов вагон, и меня можно списывать за ненадобностью…

Стараясь выбросить из головы картины, которые мое воображение немедленно мне нарисовало, я начал мерять шагами свою комнату-камеру. Я проанализировал все происшедшее со мной и пришел к выводу, что приключение должно закончиться для меня довольно печально.

На следующий день я был разбужен рано утром, накормлен черствой лепешкой и извлечен из барака на свежий воздух.

— Так, слущай, — сказал «торпеда». — Нехер тебе дурак валять. Понял, да? У нас тут все такие жьэ чорты, как ты, работают…

У «торпеды» на груди висел укороченный автомат, похоже, «Узи». Да и кулачища у него были побольше, чем у тех, с которыми я познакомился вчера. Однако я попытался спорить, и в результате оказался в горизонтальном положении.

«Торпеда» направил на меня автомат.

— Вставай.

Я встал и пошел к небольшой толпе оборванцев с тупыми угрюмыми рожами. Они все держали в руках лопаты и кирки, а сопровождал их другой «торпеда» и тоже с автоматом, только с укороченной моделью «калашникова».

Я был почти уверен, что в меня стрелять тут никто не станет, но также понимал, что измордовать человека этим гориллам ничего не стоит. В душе у меня все кипело, но злился я еще и на себя, поскольку понимал, что я вовсе не так крут, как это мне иногда думалось раньше. Совсем не крут.

Я посмотрел по сторонам, опасаясь увидеть ту самую «химическую лабораторию». Здесь стояли несколько бараков, сложенных их того же глиняно-кизячного, очень, скажу, крепкого материала — видимо, для охраны и… рабов. Один домик выглядел посимпатичнее, имел даже занавески на окнах — это наверное, что-то вроде офиса. Два автоприцепа-цистерны, видимо, с водой. Полевая кухня. И все. А вокруг — белый маковый ковер, занимающий всю долину, до самых гор на горизонте, куда ни глянь. «Золотой треугольник», черт побери…

«Торпеды» вручили мне лопату, и я с другими товарищами по несчастью побрел к фронту работ — здесь для чего-то рылась значительных размеров траншея.

Я воткнул лопату в землю. Меня всего трясло от злости и — признаюсь — от страха. Если уж я умудрился попасть в рабство к кавказской мафии, то, наверное, так рабом и сдохну… И Танька ничего не узнает — Андрей Маскаев пропал в командировке без вести…

— Щевелитесь, суки! — взревывал иногда по-русски охранник. Рабы даже не огрызались — видимо, их отучили и от этого… Несмотря ни на что, мне стало интересно, каким образом они тут очутились. Создавая видимость усиленной работы, я попробовал обратиться к некоторым из грязных до отвращения личностей. Те лишь что-то бормотали на своем языке, и я отказался от попыток разговорить их; похоже, тут никто не знает русского. Поговорить с «торпедой»? Он-то знает… Ишь, расселся — на коленях автомат, в зубах сигарета. Последний герой боевика. Я на момент остановился и крикнул ему:

— Дай закурить!

Тот ошарашено уставился в траншею — видимо, такого он еще здесь не слышал. Впрочем, это не помешало ему подойти и больно пнуть меня в грудь:

— Курыть врэдно! — И заржать при этом.

Я зло сплюнул и продолжил работать, стараясь не думать о том, что будет, если я шарахну «торпеду» лопатой. Взрыв наверняка будет знатный, и я могу его не пережить.

Жарило солнце…

К полудню жара стала просто невыносимой — некоторые из землекопов начали валиться с ног. Я серьезно забеспокоился, не схвачу ли тут тепловой удар, когда вдруг раздались частые удары в рельс.

Те, кто мог самостоятельно передвигаться, принялись выползать из траншеи. Я немного замешкался, и «торпеда», уже, кстати, другой, остановил меня и еще троих, ткнув пальцем в траншею и что-то сказав на местном наречии.

— Вот этих витаскивай, — добавил он для меня.

С одним мужиком мы взяли на руки и за ноги валяющегося на дне траншеи в обмороке. Я заметил, что тот только прикидывался, и намеренно стукнул его головой о край траншеи.

— Дерьмо собачье, — тихо выругался симулянт.

Ого! Не понимающие по-русски так ругаться не умеют — в крайнем случае они знают только русский мат.

— Не дрыгайся, — так же негромко сказал я, — думая, что мне наконец повезло. — Я поговорить с тобой хочу.

Тот приоткрыл один глаз, который у него оказался пронзительного голубого цвета. Видимо, парень русский, У аборигенов голубые глаза — редкость.

— Надо — поговорим, — пробормотал он, пока его укладывали на землю. В этот момент «торпеда» подтащил ведро воды и вылил его на обоих лежащих. Те сразу же стали плеваться и фыркать, после чего, кряхтя, встали… Притворщик подошел ко мне и мы, чуть приотстав от остальных, двинулись в сторону бараков.

— Ты новенький? — спросил меня голубоглазый.

Я кивнул… Черт с ним, отвечу на его вопросы, потом сам буду задавать.

— Где тебя взяли?

— Торговал соляркой, — лаконично ответил я.

— Не понял. Они же торгашей не хватают… Или ты накосячил?

Я вкратце рассказал свою историю, при этом сохраняя инкогнито.

— Неплохо накосячил, — сказал мой собеседник. — У меня похожая беда…

Тем временем мы вошли в общий барак. Внутри такая же температура, но хоть не жарит сверху.

— Меня зовут Анатолий, — сказал этот парень. — Можно Толя. Я летчик. Возил для них кое-что, кое-кого и кое-куда. И по независящим от меня причинам привез одного деятеля не в то место. А он исчез. Теперь его ищут, и уже целый месяц. Я очень надеюсь на то, что его не найдут…

— Почему?

У Толи глаза полезли на лоб.

— Как почему? Да как только его найдут, меня — куик! — Толя изобразил характерный жест. — И то же будет с тобой, когда они найдут твой вагон.

У меня свело в животе и чуть ниже.

— А пока мы здесь вместе с этими. — Толя обвел рукой сидящих на нарах аборигенов. — Этих они просто крадут.

— Смыться не пытался?

— Куда и на чем? — вопросом на вопрос ответил Толя. — Бежать невозможно. Единственная дорога из долины простреливается. А без дороги — это лезть через ущелья. Слишком утомительный способ самоубийства. Мы замолчали. Снаружи донесся странный шум, и сидящие в бараке рабы начали суетиться.

— Ага! — сказал Толя. — Обед тащат. Сейчас нас будут кормить. Как свиней. Из корыта. Хрю-хрю-хрю.

Я недоверчиво усмехнулся, но вскоре убедился, что Толя прав. Нам действительно пришлось жрать, как свиньям, с той лишь разницей, что мы все-таки могли помогать себе руками.

Вдвоем, оказывается, значительно легче переносить тяготы каторжной жизни. На следующий день после изнурительной работы в траншее и скудного ужина мы с Толей забились в угол барака, выклянчили у одного охранника, что был подобрее, сигарету и начали перебирать возможные способы побега. Мы решили, что вдвоем можно попробовать рискнуть.