Олег Алякринский - Охота вслепую Страница 17

Степан встал и прошелся по комнате. Позвонил Наташиной тетке. Та сказала, что Наташи дома нет, и когда вернется, неизвестно. Куда же она могла деться? А может, к Ваське отправилась — стыдить его, мерзавца, за предательское выступление на суде? Впрочем, чего его стыдить, он же как уж, всегда вывернется… У него и отговорка найдется: попробуй, мол, не выступи в унисон с другими — так поставят на цугундер, потом не обрадуешься. Хотя ему-то, другу закадычному, все-таки можно было быть посмелее… Неужели он так и не понял, что Степу просто подставили, самым подлым образом подставили?

Он прилег на тахту и незаметно для себя уснул. Проснулся через полчаса, точно очнулся от наркоза после тяжелой операции: голова гудела и точно налилась свинцом. Пронеслась гулкая мысль: а что, если Наталья вообще больше не вернется? Что, если она с концами ушла? Как же так? Бросила в самый трудный момент его жизни! Поняла, что с таким увальнем каши не сваришь, и ушла…

Степан стал припоминать, что в последнее время Наташа уже не проявляла к нему прежней пылкой нежности и уже не заводила, как прежде, разговоры о будущей свадьбе, о переезде в квартиру побольше. Да и не только ночевать перестала, но и приходила все реже…

Он снова набрал ее номер. Теперь никто не подошел. Видно, старуха спать легла. Степан немного послонялся по квартире. В холодильнике нашел недопитую бутылку «Ахашени», оставшуюся после последнего посещения Макеева. Налил себе в стакан остатки, залпом заглотнул.

Голова не прояснилась, а осталась такая же свинцовая. Старые, еще дедовские, ходики с боем сухо пробили половину одиннадцатого. Торчать одному в пустой квартире стало так тошно, что он решил прогуляться. Вышел на улицу. Накрапывал дождь. Он поймал такси и назвал Васькин адрес — на проспекте Лермонтова.

Макеев открыл дверь и некоторое время смотрел на него, словно не узнавая. Потом опомнился, выдавил вымученную улыбку, пригласил в квартиру:

— Входи, старик. Я тебя не ждал…

Степан прошел в комнату, сел на диван. В телеэкране наяривали на гитарах «Песняры». Длинноусые белорусы пели про березовый сок.

— Вась! Наташка куда-то пропала, — начал Степан глухим голосом, исподлобья поглядев на приятеля. — Уже второй день не могу ее застать нигде. Мне не звонила. И дома ее нет. Не знаешь, где она может быть?

Макеев отвел глаза, притворившись, что его заинтересовала трансляция концерта из Колонного зала Дома союзов.

— Да, старик, всякое в жизни бывает, — невпопад брякнул он.

— То есть как это бывает? Что бывает?

В этот момент из кухни бесшумной кошкой выскользнула Наташа, молча прошла мимо Степана и присела рядом, с Васькой, примостившись на подлокотнике кресла. Положила ему руку на плечо — с таким видом, будто бросала Степану вызов.

И тут только до него дошло… Сердце упало. Он задрожал, как в ознобе.

— Я думала, ты уже догадался, неужели не ясно? — спокойно произнесла она. — Я хотела по-нормальному, без сцен расстаться, а ты… И зачем ты сюда пришел? Неужели ты настолько слеп и глух, что ничего не видишь вокруг себя? Точно слепой котенок, тычешься, тычешься… В следственном отделе над тобой смеются, с квартирами этими дурацкими вляпался. А теперь вот со мной. — Она говорила хлестко, отрывисто, точно выстреливала одиночными из автомата.

Степан смотрел на ее тонкую руку, которая вдруг вспорхнула к Васькиной макушке, на ее стройные ноги, на очертания туго стянутого юбкой бедра и подумал, что еще вчера, да какое там вчера — минуту назад готов был все отдать, лишь бы ласкать ее, целовать ее, слышать ее горячее дыхание и тихие стоны во мраке комнаты…

— Так ты, Степа, ничего и не понял… А мне раньше казалось, ты другой… Сильный, умный, умелый… Ошиблась я в тебе. Извини. Было мне с тобой хорошо, я ведь замуж за тебя собиралась, но теперь вижу: нет, Степа, ты не тот, кто мне нужен, мне нужен другой, не ты… Ты слабый, безвольный, наивный… А жизнь наша такова, что требует быть жестким, расчетливым и циничным. Да-да, Степа, циничным. Каждый за себя. Ты вокруг себя посмотри: как люди живут, чем живут… Ты, Степа, неудачник. При всех твоих талантах и успехах ты… пустоцвет! Так что извини, пришла пора нам расстаться. Я не могу свою жизнь потратить на то, чтобы всякий раз говорить себе: ну ты видишь, Наташечка, опять у него ничего не получилось! — Она говорила все с большим жаром, как будто ее раззадоривали обидные слова, которые она швыряла Степану в лицо. — Срок пришел. Все у нас кончилось. Если у тебя нет, то у меня уж точно кончилось. Я вот с Васей, видишь? — сказала она с расстановкой.

— Но так же нельзя! — выдавил Степан.

— А как можно? — спросила она, жестоко хлестнув его взглядом.

Он не ответил, молча поднялся и пошел к двери.

На улице ему стало совсем туго. На Ленинград упала холодная октябрьская ночь. Тускло светили редкие фонари. Город опустел, готовясь ко сну. Внезапно он с неотвратимой отчетливостью понял, что вся его прежняя жизнь рухнула. Только сегодня утром еще была — понятная, определенная, многообещающая, а сейчас вот, в эту самую минуту, ее враз не стало. Путь наверх в иерархии Ленинградского утро ему отныне заказан, любимая женщина ушла к другу, да и сам друг оказался трусом и предателем… Как жить после этого дальше? Как жить, не зная, что тебя ждет за дальним поворотом?

А там, скорее всего, крутой обрыв, глубокий овраг… А как уберечься от падения вниз? Да никак, главное — крепко за баранку держись, шофер, как поет Олег Анофриев в том старом фильме. Но какая тоска, какая тоска!

— Эй, гражданин! Погоди! — раздалось у него за спиной. Степан обернулся и увидел три рослые фигуры в синих милицейских шинелях. Одно из лиц показалось ему смутно знакомым — вроде бы этого старшего сержанта он видел в коридоре на своем этаже. Милиционеры обступили его, намеренно блокируя с трех сторон.

— Вам что, ребята? — хмуро поинтересовался Степан и почуял тяжелый смрад водочного перегара, исходящий от старшего сержанта.

— Мы те не ребята, гражданин! — неожиданно грубо просипел самый высокий из троицы. — Мы работники охраны общественного порядка.

— Работники, мать вашу! А от вас за версту несет! — внезапно вспылил Юрьев. — В форме… Хоть бы для начата шинели сняли, а потом водку жрали!

Тут рослый схватил его за воротник пальто и с силой встряхнул.

— А ты, бля, говорливый! — сипло пророкотал он. И ударил кулаком Степана в лицо.

Не ожидав нападения, тот пошатнулся и с трудом удержал равновесие. Ярость точно язык пламени полыхнула в груди. Юрьев стиснул зубы и ответил — резким хлестким крюком рослому в челюсть. Но не рассчитал угол и силу замаха, и костяшки пальцев только чиркнули по скуле.

И тут же на него обрушился град ударов со всех сторон. Степана повалили на землю и стали бить сапогами, норовя попасть по самым чувствительным местам — по почкам и печени. Он закрыл локтями лицо и быстро перекатился по асфальту вбок, вскочил на ноги с намерением по крайней мере одному из нападавших разбить рожу… Но те вдруг, топоча сапогами, бросились в темный переулок. Степан огляделся в поисках причины их внезапного отступления и увидел фары приближающейся машины. Это был патрульный милицейский газик.

Не хватало еще, чтобы его сейчас забрали в отделение! Он мельком оглядел себя: плащ перепачкан в дорожной пыли, ворот рубашки порван, лицо наверное, тоже красивое…

И он метнулся в тот же темный переулок, куда нырнули подвыпившие блюстители общественного порядка Ленинграда. Степан шел по неосвещенному переулку и тихо, остервенело матерился. Ну какие мусора… Другого слова и не подберешь! Мусора поганые! Суки… Да, а он еще, щенок паршивый, на что-то надеялся, лелеял дурацкие мечты служить на страже закона в рядах славной советской милиции… Сволочи!

Он чуть не завыл в голос. Мысли возвращались к главному событию сегодняшнего дня. Не к товарищескому суду, а к встрече с Наташей. Но какова! И каков Васенька — они же за его спиной спелись, слюбились, а он ни сном ни духом… Может, Наталья права: он дурень, тюфяк? Да нет, почему тюфяк — просто он ей доверял, доверял, как самому себе, больше, чем себе.

Потом он стал вспоминать квартирный скандал, в котором крайним назначили его, лейтенанта Юрьева. Ну сука хитрожопая, этот майор Потапов… Вот здесь Наташка права: как слепого кутенка обвел его майор вокруг пальца. Сыграл с ним вслепую… и бросил на расправу этим гнидам.

Да все они гниды… Все, кого ни возьми, — что Вася Макеев, что майор Потапов, что эти трое пьяных мусоров… Все не достойны славного звания советского милиционера, если вообще есть такое звание, если не болтовня это все пустая!

Думая о Потапове, он вдруг. вспомнил, как тот иногда при нем, как бы стесняясь, торопливо залезал в свой сейф, чем-то там шуршал и торопливо запирал. Степан напряг память и припомнил, что особенно часто лязгал сейфовый замок после посещения Потапова теми сослуживцами, которые с его помощью получали квартиры. Что-то он туда убирал, в свой сейф, что-то он там прятал… Подарки? Может, и подарки, да только вряд ли он бы так воровато кидал туда бутылки коньяка или коробки шоколадных конфет. Нет, там, похоже, не коньяк и не конфеты… Что? Наверное, держит деньги в служебном сейфе, почему бы и нет?