Юлия Латынина - Разбор полетов Страница 17

Но этот Нестеренко, ни с того ни с сего обрушившийся на аэропорт, как тропический ураган на сонные острова, сказал страшные слова и раскопал, что патруль, якобы случайно остановивший Шило на шоссе, заранее знал адрес его любовницы, — и как после этого было жить?

Только что все происходящее точь-в-точь походило на цивилизованную смену руководства: Ивкин уходил, он, Глуза, оставался с новыми начальниками. Да, он был человек из старой команды, но он имел все шансы уцелеть и процветать — должен же кто-то быть из старой команды, просто чтобы объяснить Кагасову, в каком ящике лежат скрепки, а в каком — бумага.

Но люди, которые стреляли в Ивкина?

Люди, которые так изящно сделали крутого авторитета?

Нестеренко прав. Зачем им Глуза? Они играют в свои игры по своим правилам. Таким не нужны готовые к компромиссам профессионалы старой команды. Таким нужны свои люди, даже если эти люди не отличат ЯК от ИЛа.

Они выкинут Глузу с его билетами и с его ремонтом.

«Хуже того — они убьют меня», — с ужасом подумал и, о, генерального директора.

Глуза вздохнул, зашевелился и тут увидел, что он тоскует не один — в тени ремонтного ангара, упираясь взглядом в вечернее небо, сидел какой-; то человек. Глуза внимательнее пригляделся: это был Голем, друг и наследник владений покойного Шила.

— Чего, директор, не спится? — спросил Голем.

— В гробу отосплюсь, — горько сказал Глуза. — Господи, что за жизнь! Грыземся, как крысы в банке, и еще только этого Нестеренко не хватало для полного винегрета!

— Сволочь он, — сказал Голем. — Не, ну шо за дела? Всюду ходит и ввинчивается, ввинчивается своим поганым языком. Ему за гнилой базар яйца повыдирать мало! Он что говорит: я — заказал Шило. Я!

Пошел, догадался проверить — не спрашивал ли, мол, патруль, куда побежал Шило. А раз не спрашивали, значит, знали заранее. Ну я и сам вижу, что это так. Ну не допер я ребят послать спрашивать, а он допер! Ну, может, я не такой умный, как он. Я купился, а он нет! Что теперь — всем неумным в гроб пора? И теперь ходит и говорит: это я замочил Шило. И вот ребятам капает в уши и капает. А я не знаю, что делать! Правда! Мне Шило всегда говорил: «Ты, Голем, дурак, у тебя все мозги мускулами заплыли». Ну и заплыли. Зато я не такой сволочь, как умные. Я когда кого продавал, как эти умники, у которых мозга за мозгу залезает? А теперь этот ходит и ходит…

— И того хуже, — сказал Глуза.

— А?

— Ты подумай, зачем ему аэропорт?

— В каком смысле зачем? «Крышей» быть.

— Ты знаешь, он чья «крыша»? У него три банка под «крышей», у него вилла в Ницце, за границей счета, он с Лешим дружит. Ты керосин имеешь с аэропорта. Ты ему керосин отдашь?

— Нет.

— Тогда зачем ему аэропорт? Какой ему с Рыкова навар?

Голем задумчиво поскреб огромной пятерней шею. — Ну как, — сказал Голем, — это как девка: всегда приятней взять, чем не взять.

Глуза немного кашлянул от такого сравнения, поскольку, сравнив с девкой аэропорт со всем его содержимым, Голем невольно сравнил с девкой и часть аэропорта, а именно Алексея Юрьевича Глузу. И продолжил:

— У него один способ чего-то поиметь с Ивкина: продать Ивкина Службе.

— Как продать?

— Да обыкновенно. Приходит он в Службу и говорит: «Дайте мне двести штук баксов, и я отступлюсь от Рыкова. А иначе буду сидеть и вам кровь портить».

— Так прямо и сказал? — ахнул Голем, и Глуза про себя отметил, что покойник Шило нисколько не преуменьшал степени умственного развития своего референта.

— Ну я над ними со свечкой не стоял, — сказал Глуза, — но слухи такие ходят.

— И что же делать? — потерянно спросил Голем.

— Знаешь, есть такая советская народная мудрость: нет человека, нет проблемы, — усмехнулся Глуза.

Глава Службы транспортного контроля Сергей Станиславович Рамзай ужинал в ресторане с одним из знакомых, высокопоставленным чиновником Министерства юстиции. Разговор шел о том о сем и наконец неизбежно скатился на тему растущей криминализации общества. Оба чиновника, будучи представителями государства и вообще людьми высокой гражданской ответственности, очень переживали за эту криминализацию и с трепетом читали полосу «происшествия» в газете «Коммерсант». Других полос они, кстати, не читали.

— Да вот, — привел вопиющий пример. Рамзай, — помнишь, я тебе рассказывал про рыкбвский аэродром?

— Ну?

— Беспредел на беспределе. Мы там намеревались сменить директора. Человек просто все разворовал. Созвали акционерное собрание. И что начинается? Сначала нашу доверенность признают недействительной. То есть акционер с контрольным пакетом ничего не может поделать со своей собственностью!

Дальше — больше. Директор наконец доигрался.

У него такая куча долгов, что один из кредиторов от обиды устроил на него покушение. Пострадать он не пострадал, но оказался в больнице с сердечным приступом. Хорошо. Мы созываем совет директоров, хотим назначить исполняющего обязанности. Людям осточертела эта война, все готовы назначить Кагасова — ну, это наш человек, и что ты думаешь?

Директор вызывает откуда-то бандита. Бандита зовут Нестеренко. Бандит проходит по кабинетам со своими качками и говорит людям: «Ну вы тут определитесь правильно с голосованием». И они все голосуют и выбирают и.о, какого-то Алексея Глузу, первого зама.

— Ужас, — искренне сказал чиновник из Министерства юстиции, и оба друга продолжили разговор о язве преступности.

Глава 5

Прошло три дня — и за эти три дня в аэропорту ничего особенно революционного не произошло. Служба транспортного контроля, как и предсказывал Нестеренко, на время оставила аэропорт в покое. Директор Ивкин перебрался домой, где и отлеживался в постели, и Служба решила к нему не приставать по крайней мере до выхода на работу.

Особых перемен в финансовых делах авиакомпании не случилось, если не считать того, что всем выплатили зарплату, а счета прилипших к аэропорту предприятий были переведены в подконтрольный Сазану банк.

Пилоты и ремонтники не без основания полагали, что без Нестеренко им зарплаты не видать бы, как своих ушей, и потому имя его стало весьма популярно, а эпизод с купанием Глузы в унитазе пересказывался далеко за пределами летного поля.

Ребята Сазана охраняли дом директора и здание аэропорта, а на стоянке дежурили люди Голема. Между ними непременно случилась бы стычка, но, на счастье Сазана, у наследника покойного Шила внезапно образовалась масса проблем, и самой серьезной из них стала сеть автозаправок на юге столицы.

Сеть эта на деле принадлежала Шилу, номинально же ее возглавлял некто Огарков, пронырливый пятидесятилетний живчик, доселе безропотно подчинявшийся приказам Шила. То есть если говорить совсем уж честно, то Шило считал автозаправки своими, поскольку деньги на развитие дал именно он, а Огарков считал автозаправки своими, поскольку первоначальную точку построил именно он, да и связи с нефтеперерабатывающими заводами тоже проистекали от Огаркова. Пока Шило был жив, Огарков свое мнение о принадлежности собственности держал при себе; когда же покойника расстреляли, уцепился за подвернувшийся случай. Он переманил к себе десяток пацанов Голема, и, когда Голем прислал к нему ребят за деньгами, ребят встретили старые друзья, которые за стаканом водки очень убедительно им объяснили, что Огарков теперь сам себе «крыша». Голему это объяснение не понравилось, и он со свойственной ему прямотой заявился к Огаркову в офис с помповиком в руках. К сожалению, бизнесмен Огарков, будучи человеком более проницательным, чем Голем, о визите догадался и пригласил в офис, в предвкушении его, московский РУОП.

В результате руоповцы отличились при аресте еще одной банды вооруженных рэкетиров, а Голем два дня просидел в ИВС и вышел оттуда совершенно изумленный непостоянством человеческой натуры. Таким образом, господин Огарков, окруженный бывшими же соратниками Шила, стал для Голема проблемой номер один, и ему было не до разборок с Сазаном.

Охрана топливозаправочного комплекса — а говоря по-простому, быки Голема — это понимали, и их не один раз видели в компании людей Сазана: что-то подсказывало самым проницательным из них, что скоро им придется искать работу и лучше всего за этой работой далеко не ходить.

Люди Сазана продолжали искать киллеров, стрелявших по «мазде», и разбираться с убийством Шило. Как и в том, так и в другом случае ментовка была им не конкурент.

Сазан, единственный среди участвовавших в инциденте, заметил номер белой «девятки» и потому точно знал, что машина, угнанная у коммерсанта Рокина и найденная на следующее утро на Большой Черкизовской, была та самая, из которой стреляли по «мазде». Делиться этой информацией с ментовкой он посчитал излишним. Дело о расстреле «мазды» тянулось через пень-колоду, и две прокуратуры — московская городская и районная рыковская — вяло препирались на тему о том, кто его должен расследовать.