Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть Страница 17

Бруно понимал, кому бросает вызов. Белый, заморский черт — дальневосточной мафии. Впрочем, звучало выспрен­не. Бросать вызовы глупо. В особенности в Азии.

Формально компания «Деловые советы и защита» обес­печивала по контрактам скрытую охрану, наблюдение за служащими заинтересованных компаний и организаций, проверку их благонадежности, расследования случаев, кото­рые клиент считал частным делом, а также электронное при­крытие компьютерной информации. Неформально за плату по особому коэффициенту — прорыв скрытого охранения, подкуп служащих и все остальное, предполагаемое при про­тивоположном толковании официального перечня услуг.

Серьезные «ребята» были запущены в работу по досье, которому присвоили код «Бамбуковый сад», 25 октября 1969 года. Лябасти базировался тогда в Сайгоне, откуда перебрал­ся в Сингапур в 1973 году, поскольку в отличие от прави­тельств видел в фактах только факты и не пытался их пере­иначивать. Падение Южного Вьетнама под напором коммунистов становилось, по крайней мере ему, очевид­ным...

24 октября пришел телекс, сообщавший, что у входа син­гапурского кинотеатра «Одеон» устроили побоище соперни­чающие банды «Скелеты» и «Драконы белого золота». В по­ножовщине убиты двое. По коэффициенту местной значимости потери приравнивались к уничтожению двух или трех десятков где-нибудь в Европе. Китайская мафия не убивает за предательство или из мести, разве что случайно. Обычно разваливают ножом от плеча вдоль спины мускулы. Вылечившись, жертва возвращается из больницы в подобии ползающего паука, ничтожества на заплеванном тротуаре, живого ценника предательства и ослушания. А тут — сразу двое убитых. Бруно усмотрел в этом отход от принципов, то сеть свидетельство деградации верхушки банд, потерю кон­троля над рядовыми членами. Оба союза, как всякие сопер­ничающие организации, не нашедшие путь к компромиссу интересов, созревали для того, чтобы попасть в новые руки.

Тогдашнего далекого времени ветераны — подумать только! — при составлении досье пользовались пишущими машинками и бумагой. Они были второй волной выпавших в осадок профессионалов из разведок, свертывавших опера­ции сначала после войны против японцев, а потом китайцев в Корее, коммунистов в Малайзии и Индокитае. Мафия в сравнении с классными специалистами, нанятыми Бруно, выглядела толпой любителей. Он узнал о мандаринах «ске­летов» и «драконов», кандидатах в мандарины, их любовни­цах, женах, детях, привычках почти все. Где казначей «скеле­тов» шьет костюм, какое оружие у свиты, кто из «драконов» влюбился в красотку из чужого района, в какой день и какая доля выплачивается каждому...

В 1970 году по просьбе Лябасти компаньон и друг Клео Сурапато пригласил мандаринов сингапурских мафиози, которым помогал размещать деньги под проценты, на бан­кет в Сайгон. Главарей кланов заполучить не удалось, но оба казначея — «скелет» и «дракон» — прибыли. Вместо Клео, китайца, к ним явился в ресторан «Счастливая лапша» Бру­но, заморский дьявол, который выложил на вертящуюся сто­лешницу с изысканными закусками пухловатую папку. Ког­да гости полистали бумаги, переведенные для них на китайский, Бруно сказал, что может подыскать специалиста, который посоветует, как избежать подобной утечки сведений в будущем. Договорились, что такой человек объявится в ресторане «Императорская кухня» в Сингапуре через неделю.

Совет Бруно, появившегося и там, звучал приказом. Бан­дам предлагалось объединиться. Мандаринам пришлось по нраву. Важно не кто и что скомандовал, а выражение общей заинтересованности. Усобица сказывалась на доходах и вла­сти над младшими братьями, привлекала полицию. Посред­ник и миротворец Бруно получал процент, который после раскладки на всех почти не ущемлял. Так возник «Бамбуко­вый сад», работавший безотказно несколько лет, пока среди зеленых его побегов не появилась строптивая поросль. С университетскими дипломами. После практики в финансовых компаниях Америки. Научившаяся искусству брокерства на токийской бирже. Туманившая головы таким, как этот здоровенный увалень за рулем «мазды», россказнями о деньгах, которые подобно амебам размножаются делением, сто­ит только поместить их в благоприятную биологическую, то бишь банковскую среду...

Бруно отпустил такси напротив обелиска павшим в двух войнах. Бриз с залива приятно согрел после выстуженной кондиционером машины. Но скрежет и грохот одолевали и здесь. Метростроевцы вгоняли в ракушечник стальные опо­ры. И зачем, господи? Возле набережной-то Виктории...

Полюбовавшись радугой над струей из пасти цементного льва у впадения речки Сингапур в пролив, Бруно неторопли­во потащился к причалу Раффлза. Странно, он не спешил туда, где помыслами был, едва проснувшись. Боялся?

—   Прости, ты уже здесь, — сказал он женщине в простор­ной голубой рубахе навыпуск, доходившей до колен узких в черную и белую полоску брюк. Он боялся, что извинение прозвучало заискивающе.

-— Можешь представить, Бруно, прожив в этом городе жизнь, я не удосужилась покататься на джонке! Какое про­щение! Я все равно бы дождалась, а нет, покатила бы одна следующим рейсом... Прекрасная идея!

Отвела прядь, брошенную ветром на глаза.

Скользнули браслеты из речного жемчуга.

Барбара Чунг родословную вела из Гонконга. В этом го­роде дети смешанных браков, если, конечно, это браки, берут фамилию матери. Выходцы из Шанхая или сингапурцы, наоборот, — отцовскую.

Капитана джонки, на которую они ступили с пирса, пере­шагнув кранец из старой автомобильной покрышки, звали Чан да Суза.

—     О, небо! Какое удовольствие! — крикнул коренастый Чан, воздевая короткие руки над штурвалом, из-за которого цепко следил за рассадкой матросами пассажиров. — Госпо­дин Лябасти! Госпожа Чунг! Да вы обедали сегодня?

Он говорил по-китайски, и вопрос, старинное деревен­ское приветствие, вылетело так, как если бы на любом другом языке сказал «добро пожаловать».

—   Спасибо, старший брат, — ответил Лябасти.

Духи Барбары на палубе улавливались острее.

Да Суза, сын португальца и китаянки, считал себя до­брым католиком, но над рубкой держал красный алтарь с табличками имен конфуцианских предков. Случается ведь и богородице вздремнуть, а люди как раз и совершают ошиб­ки, и некому их защитить. Судьба, конечно. Но если христи­анский покровитель почивает, может, бодрствует другой?

—   Ох, спасибо, господин Лябасти! Какое преуспевание! А вот вы выглядите молодым и здоровым... Ах, как хорошо! Но, должен сказать, у вас только один сын. Всего один! Не поду­мывает ли уважаемая старшая жена господина Лябасти под­ыскать ему еще и младшую ради преумножения его потом­ства?

—      Рули внимательно, — сказала Барбара, принимая с подноса у юнги стакан с лимонным соком. — Уж не считаешь ли ты, что мадам Лябасти метит в меня?

Они рассмеялись все вместе. Да Суза чуть круче, чем нужно, положил штурвал, расходясь с моторным сампаном, перегруженным матросами в увольнении. Барбару присло­нило к плечу Бруно.

—    Сядем? — спросила она.

Едва нашли два свободных пластиковых стула, привин­ченных к палубе, да и то с наветренного борта.

Ее волосы иногда забрасывало на щеку Бруно.

—    Нас становится слишком много на этой земле, — ска­зал он. — Помню времена, когда Чан отваливал с десятком туристов и благодарил богов за хороший бизнес...

—   Становится больше стариков... Род людской стареет, а не увеличивается.

Чуть отвернувшись, она смотрела на море. Волосы, отда­ющие ароматом хвои, почти касались его губ.

—    Зачем ты хотел увидеть меня? — спросила Барбара на французском. На этом языке интимное «ты» звучало опре­деленнее, чем на английском.

Бруно грустно улыбнулся. Она торопилась. Чтобы поско­рее покончить с разговором, наверное. Молчал.

—   Мне нравится думать, что ты — француз... Хотя я знаю, что ты вовсе не француз, даже имея французский паспорт, который французский консул считает подлинным. Но кто ты на самом деле...

Они обходили верфи «Кеппела».

—   Дальний берег... Дальний Восток... Марина Раскова, — она вслух разбирала огромные надписи на бортах сухогрузов в ремонтных доках. — Может, и русский, верно?

Бруно положил тронутую рыжеватой порослью ладонь на ее руку. Барбара мягко вытянула ее, провела пальцами по щеке Бруно.

—   Хватит, дорогой. У нас ничего не получится...

—   Я испытываю глубокое чувство, Барбара.

—   Видимо, это правда... Я даже жалею об этом.

—   Жалеешь? Почему?

Да Суза правил мимо острова Сентоза, на холмистой вершине которого лорд Маунбеттен принял капитуляцию генерала Итагаки. Как раз когда Бруно начинал карьеру, если можно назвать карьерой оказавшуюся, в сущности, нелепой и необычной жизнь. А Барбаре предстояло появиться на свет через пять лет, и первая война для нее была во Вьетнаме. Какая по счету для него?