Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть Страница 18

Бруно положил тронутую рыжеватой порослью ладонь на ее руку. Барбара мягко вытянула ее, провела пальцами по щеке Бруно.

—   Хватит, дорогой. У нас ничего не получится...

—   Я испытываю глубокое чувство, Барбара.

—   Видимо, это правда... Я даже жалею об этом.

—   Жалеешь? Почему?

Да Суза правил мимо острова Сентоза, на холмистой вершине которого лорд Маунбеттен принял капитуляцию генерала Итагаки. Как раз когда Бруно начинал карьеру, если можно назвать карьерой оказавшуюся, в сущности, нелепой и необычной жизнь. А Барбаре предстояло появиться на свет через пять лет, и первая война для нее была во Вьетнаме. Какая по счету для него?

Он почувствовал себя старым.

—    Бруно, дорогой, ты-то знаешь, что для нас, евроазиатцев, западная ах-любовь просто ничто...

Сентоза уходил влево. Мористее, над серыми трубами нефтеперегонных заводов вырывалось, зависало в небе и гасло желтое пламя.

—   Ты такая вдумчивая, Барбара, и торопишься, не взве­сив...

Ветер обрывал слова, которые он почти шептал от отчая­ния.

—    Ну, пожалуйста, Бруно... Ты хочешь правды? Так вот... Что за цена для мужчины, настоящего мужчины? Если не деньги за одну ночь с леди-для-удовольствия, то — память? Возможно, с грустинкой... Ничего больше. Секс в этом ми­ре — развлечение, удовольствие. Как тонкое вино, изощрен­ная пища. А я не на один обед. Мне нужно нечто большее, чем восхищение твоей силой и могуществом, твоей элегантно­стью и щедростью. Может, я такая женщина, которая не нуждается в защитнике. И потом...

—   Мой брак, Барбара, давным-давно формальность. По­зже я смогу получить развод.

—     Дорогой, на любовницах в Азии никто и никогда не женился... Да я бы стала и плохой подругой. Ведь ты ищешь любви. Ложь разрушит обоих... Когда я встречу человека, для которого просто захочу быть всем, чем он только пожелает, сделать все, что захочет, вот тогда...

На островке Кусу, где да Суза высаживал туристов смот­реть пагоду, построенную прокаженными, она ходила с ним как с ребенком за руку. Не отпустила, когда черный козел, обретавшийся при монахах, перегородил тропинку, и Бруно оттягивал его за рога в сторону. Она не засмеялась. У нее болело за него сердце. И он понял: это его поражение.

Хитрый да Суза прислал ему пива. Когда Бруно оглянул­ся, чтобы поблагодарить, капитан сочувственно развел рука­ми, закатив глаза. Как бы говорил: твой бог спит, ему не до тебя, а когда проснется, будет поздно.

—   Ты была первым и главным пунктом в моем большом плане, ° сказал Бруно на пирсе.

—   Видишь, план есть... Вычеркни первый пункт и начни со второго.

—   Пообедай со мной, — попросил он.

Ресторан назывался «Вечное процветание». Под полом волны плескались о сваи. Место принадлежало лодочникам.

Столик обслуживал знакомый Барбары со школы по про­звищу Триста Фальшивок. Мать продала его пятилетним за триста долларов, оказавшимися поддельными. Барбара за­казала только чай. Она догадывалась, что перед выносом из кухни подавальщик, как это повелось у них, плюнет в каждое ее блюдо или, чтобы не попасть под дурной глаз, попросит сделать это мойщика. Потому что она, Барбара Чунг, дочь китаянки и белого, пришла с заморским дьяволом. И не ради денег. Именно поэтому.

Бруно тронул узел трикотажного галстука. Она наблюда­ла, как он пьет свое пиво, едва заметным движением губ обсасывая седоватые усы. Крутой подбородок с косым шра­мом. Необычайной синевы глаза, какие видела только еще у одного северного варвара. Интересно, позвонит он или нет? Если позвонит, лучше надеть что-нибудь обычное, скажем, приталенное платье, но не слишком...

Триста Фальшивок нервничал. Клиенты говорили по- французски. Помимо отдельных слов, язык не понять. А о пустяках они болтать не могли. Он обладал памятью магни­тофона. За пересказы платил Мойенулл Алам, бенгалец, де­ржавший пирс и причалы у Меняльных аллей под наблюде­нием по поручению всемогущего «Бамбукового сада».

—  Улетела далеко, — сказал Бруно.

—     Задумалась, — улыбнулась Барбара. — Приходится... Сингапур крохотная страна, из-за этого любят сплетни, а в сущности, кроме денег, здесь и секретничать-то не о чем. Все знают друг друга.

Она коснулась чашки, искоса наблюдая за Триста Фаль­шивок.

—     Скажи, Барбара, ты могла бы начать серию статей, громких статей? Я снабжу материалом.

—    Не можешь терять время... Если свидание не удалось, то дела. О чем же писать?

—   Мафия.

—   Ох, это не сенсация.

—   Почему?

—    Если профессиональных мафиози разоблачить и их уберут, образуется вакуум. Неизвестно, заполнят ли пустоту люди почище...

Он улыбнулся.

—   Как насчет меня?

—   Ты помогал с материалом погуще.

—     Барбара, материал густой. Такой густой, какой твоя «Стрейтс тайме» на заваривала. И региональная пресса не заваривала. Тебе позвонит корреспондент «Нью-Йорк тайме» и попросит встретиться, и ты втянешь его...

—      Ее... Это женщина, сидит в Бангкоке. Сюда не всем журналистам дают визу.

—  Она сразу клюнет, проглотит наживку, сожрет вместе с крючком и попросит добавки.

—   Бруно, что взамен?

Лябасти покрутил пальцем над кружкой, чтобы Триста Фальшивок принес новую. Бруно пил бочковое. Привычка людей, наживших оскомину от консервированных продук­тов в молодости. Улыбнулся.

—   Ничего... Ты ответила на джонке.

—  Материал, что же, второй пункт большого жизненного плана?

—  Обрати внимание, я выпил пока одну, не считая выдан­ной капитаном в плавании. Значит, еще скромен... Гранди­озного жизненного плана! Но поскольку пункт первый не состоялся, должен вступить в силу пункт последний.

—   Последний?

Триста Фальшивок подошел к столу с подносом, на кото­ром стояла кружка с пивом.

—  Плевать я хотел в твоих предков, обглоданная кость, — прошипел он по-кантонски со сладкой улыбкой.

Возвращенный с чаем плевок мог стать худшей приме­той, сулил невзгоды, а чашка оказалась отодвинутой Барба­рой на край стола.

—  В нем речь о том, что хотелось бы заполучить в послед­нюю очередь. Только и всего, — ответил Бруно. И переспро­сил подавальщика: — Что ты бормочешь, дружок?

—   Леди угодно что-нибудь еще?

—     Дай мне отхлебнуть у тебя, — сказала Барбара по- французски.

Бруно отмахнулся от Триста Фальшивок.

—    Если это уличная мафия, большая мафия, — сказала Барбара.

—   Она и есть.

—   Попробую... И, знаешь, можно запустить материал да­же за железный занавес. Бродит тут один парень. Поделиться с ним?

—             Гремите тамтамы! Да откуда он свалился? Будь осто­рожна. Не ввязывайся ты в их военно-морское присутствие и прочие агрессивные планы против свободного мира...

К вырезке с грибами он не притронулся.

По эскалатору они поднялись на воздушный переход, спустились к пассажу «Гэллери». У магазина «Тайме» Барба­ра протянула руку.

—   Мне хочется сделать тебе подарок, — сказал Бруно.

—   Фамильные драгоценности, конечно?

—    Стопка исписанной бумаги. Я ее испортил в Африке, потом во Вьетнаме. Дневник... Захотелось отдать в достой­ные руки. Старею, видно...

-— Спасибо, Бруно. Может, я не стою такого дара?

—   Тогда никому.

—      Ну, хорошо — и спасибо! Хочешь совет умудренной женщины? Мужчины... как бы это сказать... не носят своего возраста, как мы. Понял? Так что помалкивай о своем столе­тии...

Она пыталась ободрить его!

В подвальной стоянке отделения «Банк де Пари», ставше­го клиентом его фирмы три недели назад, Лябасти имел право на бесплатную парковку. Сторож-бенгалец с оранже­вым квадратом на рубашке с надписью «Мойенулл Алам, старшина безопасности» выгнал его голубой «ситроен». Вы­руливая на набережную, Бруно увидел за огромным отмы­тым до невидимости стеклом пресс-центра «Тайме» Барба­ру, разговаривавшую с кассиршей.

Подумал: «Вот и прощание».

4

В холл гостиницы «Амбассадор» доносились грохочущие раскаты, шум проливного дождя, клокотание воды в сточных трубах, а в раздвижные двери с Сукхумвит-роуд, главной бангкокской магистрали, весело заглядывало солнечное ут­ро. Шелест ливня усилился, когда Севастьянов вышел на залитый зноем двор, окруженный вольерами с попугаями. Сотни пестрых птиц на свой лад вспоминали тревожную ночь, хором воспроизводя удары тяжелых капель по жестя­ной кровле клеток и тягучие перекаты грома.

Ливень, под которым Севастьянов ехал с аэродрома нака­нуне вечером, шел до утра. Вспышки молний пробивались сквозь оконные шторы. Дребезжало стекло в стальной раме. Заснуть не удалось.

Севастьянов после долгого перелета и бессонной ночи разбитым себя не чувствовал. Чуть возбужденным, возмож­но. Здесь, в Бангкоке, шанс, на который почти не надеялся в Москве, становился реальностью. Он — в этом городе. Сле­дующий — Сингапур. А там посмотрим.