Евгений Сухов - Трактир на Мясницкой Страница 17

– Дело только принято к производству, поэтому на данный момент ничего конкретного я пока сказать не могу, – буркнул в микрофон Володя и отвернулся.

– Но вы кого-нибудь уже подозреваете? – стал настаивать я.

– Под подозрение попали несколько человек, – неохотно ответил Коробов. – Но их фамилии в интересах следствия я назвать не могу.

– Вы не можете сказать одно, не можете другое, – заявил я недовольно, – но ведь жители Москвы имеют право знать, что случилось в банкетном зале «Бонапарт». Хоть что-то вы можете сказать нашим зрителям?

– Пока в интересах следствия ни-че-го, – по слогам произнес Володя и посмотрел на меня злыми глазами.

– Понятно, – констатировал я и повернулся к «публике». – Это правда: следствие только что началось, и, возможно, следователю Коробову пока просто нечего сказать нам по поводу случившегося. О том, что это непростое дело, говорит главный приз соревнования – ресторан «Добрыня» на Театральной площади, что, судя по всему, и явилось основанием для убийства шеф-повара Максимова. Спасибо, – я повернулся к Коробову, а потом снова к камере: – Итак, уважаемые телезрители, в Москве произошло очередное убийство. Мы будем держать вас в курсе событий, тем более что конкурс «Кулинар две тысячи тринадцать», несмотря на гибель одного из его участников, будет продолжен.

Я отложил микрофон и посмотрел на Володю:

– Мог бы немного и побольше сказать, – буркнул я.

– Не мог. В интересах следствия я не имею права делиться своими планами. А ты тот еще… хлыщ, – недовольно добавил Коробов.

– Я не хлыщ, – сказал я. – Как и ты, я просто делаю свою работу. И стараюсь выполнять ее хорошо и, по возможности, честно.

– Я тоже, – промолвил примирительно Володя.

– Ну, ладно, и на том спасибо, – так же примирительно сказал я и спросил: – Итак, что будем делать дальше?

Глава 4

Новый труп в банкетном зале, или А перспективных версий так и нет

– Ну, что, отличный получился репортаж, – заявил шеф, отсмотрев наш со Степой материал. Слово «отличный» в устах шефа было верхом похвалы. И очень, очень не частой. – И как всегда с изюминкой, – шеф посмотрел на меня то ли с удивлением, то ли с восхищением: – И как это тебе удается попадать на такие мероприятия, где кого-нибудь травят цианидом или рицином. Нюх у тебя, что ли?

– Вы же меня, шеф, сами послали на этот конкурс, забыли? – посмотрел я на шефа с укоризной.

– Ну, да, – неопределенно ответил тот.

– И еще: вы всегда убийство «изюминкой» называете? – поинтересовался я не без язвительности.

– Ну, ты же понимаешь, что я на самом деле хотел сказать? – шеф недовольно посмотрел на меня и вдруг густо покраснел. Ему было стыдно! Вслед за этим стало неудобно мне: и что это меня толкнуло сделать замечание шефу? Вечно я перебарщиваю со своими замечаниями кому бы то ни было. Меня как будто кто-то тянет за язык. И ляпнув что-нибудь несусветное, я тотчас об этом жалею. Скверная это привычка, граждане, говорить, не подумав.

– Да, понимаю, конечно, – поспешил я заверить шефа.

– Ладно, – краска с лица шефа сошла так же быстро, как и появилась. – Теперь давай продолжение по конкурсу и убийству повара. Расследуй все, как ты это умеешь делать. И получится новая программа. Как раз в ряду тех, что ты делал в последнее время.

– А как вы ее назовете? – поинтересовался я.

– «Кому достанется ”Добрыня”», – немного подумав, ответил шеф. Как всегда, название для программы, что придумывал сам шеф, било в самое яблочко…

– Классно! – воскликнул я почти искренне (мне все еще было неловко за «изюминку»). – И как это вам удается так ловко подбирать названия программам? Я, к примеру, так не умею.

– Ладно, – ухмыльнулся шеф. – Давай без лести. Что тебе надо для программы?

– Камера, Степа, автомобиль и разрешение на съемки, – ответил я. – Ну, и чтобы никто не вставлял палки в колеса.

– Принято, – коротко ответил шеф. – Все устрою.

На сегодня я был свободен, поэтому сразу позвонил Ирине.

– Привет, – сказал я в трубку. – Это я.

– Привет. Ты где? – поинтересовалась Ирина.

– На работе. Но могу немедленно прибыть, насколько это позволят пробки.

– Не надо. Давай я к тебе приеду. К тому же есть разговор, – добавила она загадочно.

Начало было интригующим. Я договорился со Степой о встрече завтра часиков в десять и отправился домой. По дороге зашел в магазин, купил черного винограда (его очень любит Ирина), бутылку португальского вина и коробку конфет. На цветы у меня уже не хватило денег. Но Ирина и не очень их любит. В смысле, если дарить просто так, без повода (а может, просто лукавит). Она считает, что это лишняя трата денег. Но попробуй явиться к ней на день рождения или Восьмое марта без цветов! Обидится напрочь и надолго…

Я приготовил овощной салат, пожарил картошечку с куриными крылышками до хрустящей корочки. Не знаю, как вы, а я жарю картошку всегда до корочки, переворачивая каждый кусочек, нарезанный дольками, индивидуально. Муторно? Возможно, что и так. Но мне это не в тягость, поскольку готовлю я исключительно для себя. Ну, вот еще и для Ирины. То есть для людей, которые мне дороги и которых я люблю. Ну, или почти люблю…

Потом я вымыл фужеры и виноград, выложил его в вазу и раскрыл коробку конфет, после чего мой столик стал выглядеть почти праздничным. Собственно, если расставания и разлуки считать буднями, то свидания и встречи – настоящие праздники. Близкий человек рядом, если он симпатичен, да и еще является хорошенькой женщиной – несомненный праздник.

Ирина пришла уже ближе к вечеру.

– Ночуешь? – спросил я ее.

– Если оставишь меня у себя, то заночую, – усмехнулась Ирина и обратила внимание на стол: – О, так ты меня ждал?

– Я тебя всегда жду, – с придыханием ответил я и театрально приложил ладонь к груди. Оставалось еще закатить глаза и встать перед дамой на одно колено и протянуть букет цветов, которого у меня не было. Но я посчитал, что это будет уже перебор.

Ах, как славно сидеть за столом, вкушая вкусную еду и попивая хорошее вино. И слушать щебетание женщины, молодой, умной и красивой. Нет, ей-богу, это замечательно. На душе так славно и покойно. Может, это и есть счастье? Или, по крайней мере, какая-нибудь его разновидность? Может, я ее люблю? Ирину, в смысле. А что, вполне возможно. Судя по тому, какая буря чувств у меня внутри. Но вот где розовые очки? Где крылья, помрачение рассудка и восторг, которым должна быть исполнена душа? Нет, восторг, конечно, имеется. Но он другой. Не такой, какой бывает у юноши, потерявшего голову от любви. Да и не юноша уже я давно. Тридцатник на следующий год. Так что от Ирины я, конечно, в восторге, но вот ведь какая штука: я замечаю в ней и черточки, которые мне совсем не нравятся: стремление добиться нужного результата любой ценой, некая нахрапистость, запрет на сочувствие людям (хотя она не лишена этой бабской сентиментальности), что, по ее мнению, мешает жить… А когда любишь, ничего такого и не замечаешь. Не дают розовые очки. И этот самый восторг…

И мир с Ирины не начинается и на ней не заканчивается. В нем, кроме меня и ее, еще масса интересных и приятных людей, в том числе мой друг Коробов, шеф, оператор Степа, покойный шеф-повар Максимов, президент Российской гильдии шеф-поваров Сыч, злая и нервическая Аделаида Марковна, исчезнувший итальянец Дрего Мора и лысоватый ведущий Касинский. Но мне хорошо с Ириной. Как и ей, надеюсь, со мной. А это уже очень много.

Мы славно поужинали. Допили вино. Попили чаю с конфетами. Съели за беседой почти весь виноград. Говорили обо всем: о работе тележурналистом, о Москве, о пробках, о том, не будет ли нынче такой же жары, какая была три года назад; о новых фильмах и защите Иркой диплома через две недели.

– А что ты будешь делать потом? – спросил я. – После того, как получишь диплом?

– А потом будет… суп с котом…

Она замолчала и хитро посмотрела. А затем ее рука легла на низ моего живота. Я ничего не имел против…

Разговор, о котором Ирина предупреждала, она завела уже в постели, когда мы, весьма довольные друг другом, расцепили объятия и откинулись на кровать. Сначала она сказала, что подала документы на факультет журналистики университета. Выбор ее был осознан. Она уже работала внештатным корреспондентом в разных газетах, и работа репортера ей нравилась. Но она хотела быть телевизионной журналисткой, чтобы ее лицо видели зрители. Ну, имеется таковое желание у некоторых продвинутых девушек. В смысле, у многих девушек. Даже если пусть и немного платят. Зато она узнаваема. И известна.

Но Ирина, помимо узнаваемости и известности, хотела еще быть участницей событий, о которых рассказывает. Для этого ей нужно – она мне так сказала – «изнутри знать эту работу». А вдруг ей, дескать, не понравится? И ее выбор окажется неверным?

– Ладно, чего ты хочешь? – спросил я, утомленный столь долгой прелюдией к главному.