Андрей Таманцев - Леденящая жажда Страница 18

Загадок стало не меньше, но Трубач теперь, помня о Сашином рассказе, точно знал, откуда все началось.

С набережной, с того самого места, которое в народе называли «три елки».

Трубач залез на чердак, достал из-за пыльной балки сверток с патронами; за балкой же у него с давних, еще чеченских времен хранился на всякий случай «Макаров». Он проверил в нем обойму, набил еще одну, потом зарядил барабан своего любимого кольта сорок четвертого калибра. Проверил, не забыли ли руки, как обращаться с этими замечательными машинками. Оружие привычно легло в ладони, готовое как бы само, без его участия, поймать цель.

Ну вот, теперь он действительно готов к встрече с любой сволочью.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Москва

29 июня 200… года

Как уже было сказано, бывший капитан армейского спецназа Сергей Пастухов по кличке Пастух, перебравшись в Москву, не сдавался, пытался держать на плаву свое дело. Дело было не слишком затейливое, но Сергею очень интересное: он открыл цех, в котором делал из настоящего дерева настоящую столярку — оконные рамы, двери и все такое прочее. Бизнес по столичным условиям оказался не слишком прибыльным, но Сергей не унывал: главным стимулом для него была не столько прибыль, сколько возможность возвращать к нормальной жизни бывших сослуживцев и вообще ребят, прошедших Чечню, — тех, кто, вернувшись с войны, так и не сумел найти себя.

Проблемы были, но, вообще-то, Сергей на свою фирму не жаловался. Продажи шли своим чередом, заказов хватало. Осенью, конечно, чуть хуже, чем летом, спады были, но серьезных перебоев не случалось совсем, тьфу-тьфу. Работяги, слава богу, тоже особой головной боли ему не доставляли. Кого надо — подлечил и от алкоголизма, и от наркозависимости. Да и вообще, дерево — материал мирный. Мягкое, теплое, словно живое, оно если и не делает человека добрее, то смягчению ожесточившегося сердца способствует наверняка. А если еще учесть, что он держал собственного психолога и арендовал несколько коек в известной загородной клинике, где стопроцентно выбивали тягу к наркотикам и алкоголю, то станет понятно, почему Сергей мог искренне гордиться тем, что у него становились на ноги даже самые издерганные вояки.

Может, потому, что ребята у него трудились серьезные, не какая-нибудь алкашня, а бывшие солдаты, прошедшие Чечню и даже Косово, криминальная братва к нему давно уже не совалась. Очень докучали московские чиновники разных уровней, милиция да налоговики, но тут уж он находил способ крутиться, хотя порой хотелось послать все к чертовой матери. Но как ни хотелось, не мог он бросить своих работяг, особенно тех, кто попал к нему сравнительно недавно.

Точно так же не мог он сейчас оставить без призора тело погибшего где-то Коли Трубача, старого боевого товарища и верного друга. Сразу после памятного разговора с капитаном МЧС он обзвонил всю свою бывшую команду: Артиста, Муху, Дока. Горе, конечно, для всех было ужасное. Они уже один раз хоронили Колю, а теперь вот снова. Только сейчас почему-то было еще больнее, чем в первый раз.

Они, не откладывая дело в долгий ящик, собрались все вместе, чтобы наметить план действий. Не смог прибыть на встречу только Док, но это ничего не значит когда будет надо, когда они соберутся ехать, он бросит все дела, чего бы ему это ни стоило. Так уже бывало не раз, проверено.

Все, как Сергей ожидал, пришли к единодушному выводу: надо срочно выбраться в Глазов, чтобы там, на месте, понять, что к чему. Рассудили так: судя по всему, помочь они Трубачу уже не смогут, но вот успеть еще сделать что-то для него — это в их силах и дело их чести и совести.

Но что можно сделать, если человек уже ушел в мир иной? Чем ты ему поможешь? Тут главное — трезво смотреть на вещи. Ведь, если разобраться, мы заботимся о покойных не столько для них самих — им ведь совсем немного надо, — сколько для самих себя, верно? В этом и наша память об ушедших, и наша любовь и благодарность за то, что они были, и наше собственное стремление чувствовать себя людьми…

Так что вопрос был решен без споров и рассуждений. Не сегодня-завтра они сядут в его, Сергея Пастухова, «ниссан-патрол» и рванут в Глазов. Ну конечно, раз город чуть ли не на осадном положении, заявятся они туда не в лоб, не наобум Лазаря, а сообразно с тамошней обстановкой. Не зря же они армейский спецназ, не зря же у них опыт разведки в самой что ни на есть боевой обстановке. Быть такого не может, чтобы они не добились своего, даже если там, на месте, все оцеплено военным охранением.

Разговор про армейское оцепление возник вовсе не случайно. Начал его, выслушав сообщение командира, Муха. Черт его знает, рассуждал он, ведь ни по телику, ни в газетах никаких сообщений о чем-то чрезвычайном в Глазове не появлялось. Но с какой, спрашивается, стати там МЧС? С какой стати секретится причина смерти Трубача? Что там у них — эпидемия? Или выброс радиоактивных веществ, как в Чернобыле? Остается только гадать. Но готовиться надо к самому крутому повороту событий…

Сегодня вечером Сергею вспомнились все эти их разговоры, пока он возился с замками, самолично запирая свой цех — после нескольких наездов он не доверял это дело никому. Тут хозяйский глаз вернее всего, особенно если приходится проделывать это уже после смены, поздно вечером.

И хотя мыслями он был не здесь, пасущихся неподалеку братков он заметил сразу — они явно поджидали его. Лениво, нагло, абсолютно уверенные в том, что все будет по- ихнему. У себя под Зарайском он пару раз так проучил эту шпану, что заказали, наверно, и детям своим к нему соваться. В Москве все было по- другому. Столица все же, слишком много шакалья. Одних отучишь — другие подрастают…

Он, святая простота, верил, что примитивные рэкетиры уже вымерли, как динозавры, во всяком случае, здесь, в Москве. Но последний визит двоих сравнительно молодых, но уже не ранних отморозков убедил его в обратном. Ребятки не угрожали ему, они говорили с полной уверенностью в своем праве приказывать ему, задрипанному фабрикантишке: раз у него нет крыши, раз он ни с кем пока не делится, то совершенно напрасно думает, что так должно быть И дальше. Хочет сохранить свою лавочку, а не лишиться всего — пусть платит. Они не хамили, ни разу даже не матюкнулись, говорили спокойно, но с тяжелой угрозой. Он, так же спокойно и без матюков, послал их куда подальше. Они дали ему время подумать, пообещали вернуться и тогда уже, если он не надумает, на пальцах объяснить Пастуху, кто здесь хозяин. И вот они свое обещание выполнили. Молодцы, усмехнулся Сергей, слово держат… Только теперь их было, конечно, не двое, много больше. Герои — всемером одного не боятся. Нет, ребята, подумал он, не знаете вы все же, на кого нарвались.

Он их не боялся, упаси боже, слишком много чести для этих сволочей. И все же, поворачиваясь к браткам лицом, Сергей почувствовал внутри странную пустоту. Просто он за последнее, мирное время стал как-то по- особенному ценить жизнь такой, какой он сам ее сделал. Он любил жену, души не чаял в дочурке, Настене, любил свое столярное дело. Неужели весь этот теплый и добрый мир может рухнуть оттого, что какие-то подонки собрались навалиться на него целой шайкой?! Так что, уступить им, что ли? Не ввязываться в драку? Ну а как потом жить?

Да, многовато их. Те двое, что уже посещали его, — вон они, вылезли вперед, продолжить разговор, стало быть. И еще пять, не то шесть человек. Вежливые, суки. Сперва, значит, предъяву сделают, как это у них называется. Эх, жалко, нету при нем никакой даже просто палки, не то что оружия — давно уже не носит с собой, считал, что перешел к мирной жизни… Да, многовато их, шакалов. Раз много — значит боятся. С одной стороны, это хорошо. А с другой — не очень: раз боятся — могут с перепугу или пальнуть, или сзади подловить. Не дай бог, охреначат чем по голове или нож сунут. Ну что ж, учтем и это. Как говорится, предупрежден — значит отчасти уже защищен. Тут уж напролом никак нельзя, тут надо все рассчитать, товарищ капитан.

Он прикинул, кого будет вырубать сначала. Первым, понятное дело, должен быть либо самый сильный, либо самый главный. Лучше всего — заводила. А раз заводила, то, стало быть, начинать надо вон с того жилистого уродца с косой челкой, который тычет в спину двоим «переговорщикам», торопит их. Профессиональный урка. Ишь как расписан весь. И глаза дохлые. Не один, поди, уже срок отмотал. А вторым — вон того амбала, что приезжал в прошлый раз, этот у ребятишек должен идти в роли забойщика. Во всяком случае, когда они громят непокорные магазины, наверное, так и получается… Кто там еще в первоочередниках? Да вот эти двое, что чуть в сторонке уже сучат копытами, — видать, эти против всяких там разговоров-уговариваний. Судя по всему, спортсмены — либо каратисты, либо из кикбоксинга в бандюки перебрались — оно и по фигурам видно, и по специфически разбитым костяшкам рук.