Уоррен Мерфи - Последний крестоносец Страница 2

— О чем вы? — спросил он.

— Глядите. — Рашид протянул ему бинокль. — Там, на носу. Видите ватерлинию?

С видимой неохотой начальник подчинился, наведя бинокль на судно.

— Видите эти цифры? — нетерпеливо спросил Рашид. — Посадка слишком глубокая.

Его собеседник глядел на белые отметки на корпусе корабля. Это была «грузовая марка», обозначавшая, на сколько футов танкер сидит в воде. Если бы в трюмах везли нефть, была бы видна цифра шестьдесят, а иди судно порожняком, над водой показалась бы цифра двадцать пять. Но сейчас над бирюзовой гладью залива можно было явственно различить число сорок семь.

— Что же они перевозят? — Голос начальника был озадаченным.

— Так вы признаете, что я прав! Они приплыли не с пустыми трюмами.

— Да, — согласился тот, опуская бинокль.

— Ни один капитан, если он в здравом уме, не станет везти нефть в залив.

— Возможно, течь, — пробормотал начальник. — В трюме, должно быть, вода.

— Да с такой течью они давно бы пошли на дно, разве не так?

Его собеседник промолчал. Он не собирался признавать, что Рашид прав — так сильно он ненавидел этого человека.

— Что же это все-таки значит? — проговорил наконец начальник.

Однако с таким же успехом он мог обращаться к кружившим в порту чайкам — Рашида давно уже не было рядом. Капитан Пасдарана бежал по направлению к причалу, где буксиры уже помогали старому танкеру пришвартоваться.

— Никто не сойдет с этого корабля! — кричал, размахивая руками, Рашид. — Именем Революции, я объявляю на борту карантин!

«Морской бегемот» стоял невдалеке от причала. В считанные минуты его окружили скоростные катера Революционной гвардии. Один из катеров завернул к берегу, чтобы подобрать Рашида. Тот приказал немедленно плыть к танкеру.

С огромного борта был спущен алюминиевый трап. Рашид, забросив свой «Калашников» за спину, первым поднялся на палубу «Морского бегемота». Как только его ноги коснулись палубы, он сдернул предохранитель и направил оружие на капитана.

— Что это значить? — с негодованием воскликнул капитан, оказавшийся норвежцем.

— Меня зовут Рашид Шираз, из иранской Революционной гвардии. Я намерен обыскать судно на предмет контрабандных товаров.

— Чепуха! Я приплывать за нефть.

— Вам нечего опасаться, если вы не участвуете в контрреволюционном заговоре, — отозвался Рашид, в то время как его соратники-гвардейцы спрыгивали на палубу. — Разбейтесь на две группы, — приказал он. — Хамид, ты идешь с первой. Остальные за мной, живо. Обыщите все до последнего закоулка!

— А что искать? — неуверенно спросил Хамид.

— Что-то опасное, — бросил ему Рашид на ходу.

Часть людей направилась в противоположную сторону, толком не понимая, что именно имел в виду их начальник под «опасностью», но вполне уверенные, что разберутся на месте.

Рашид со своим отрядом, несмотря на энергичные протесты капитана, уже разносил на кусочки его каюту, как вдруг где-то в глубине трюма ударила автоматная очередь. Звук прекратился так быстро, что Рашид приказал гвардейцам остановиться, и стал прислушиваться — не повторится ли он.

Следующая очередь была длиннее. Зазвучали ответные выстрелы, то из пистолетов, то автоматные.

— За мной! — прокричал Рашид, бросаясь к трапу.

Когда он выбежал на палубу, шум усилился. Звуки доносились откуда-то с середины судна. Это было довольно далеко, поскольку «Морской бегемот» хотя и не был супертанкером, но все же имел довольно внушительные размеры. Рашид успел запыхаться, пока добежал до трапа, где, по-видимому, шла перестрелка.

Из трюма, спотыкаясь, выбежал один из иранцев. Изо рта у него стекала струйка крови. Внезапно его живот разорвало, как проколотую покрышку, и в лицо Рашиду полетели ошметки внутренностей, так что тот едва успел отскочить. Пули, прошившие живот гвардейца, зацепили кое-кого из его людей.

Рашид узнал в человеке с простреленным животом бойца из отряда Хамида. Взмахом руки капитан Пасдарана приказал своим людям держаться подальше, и гвардейцы рассыпались по палубе, укрываясь за переборками сбоку от трапа.

Выстрелы стали реже, лишь время от времени слышались очереди вперемежку со стонами на фарси. Кричали и на непонятном языке: «Аллилуйя!»

Каждый раз, когда раздавался стон, в ответ доносился хор голосов: «Аллилуйя!» Что это могло значить?

Внезапно наступила тишина, и Рашид замер, выжидая, лишь изредка стирая пот с верхней губы, покрытой редкой щетиной.

Из темноты трюма появился человек, державший в руках длинный шест. Поверх обычных штанов на нем была белая бесформенная хламида. Из своего укрытия Рашид заметил у него на груди золотую вышивку, но рисунка разглядеть не смог.

Но когда человек опустил шест на палубу, встряхнув его так, что распустился белый флаг, Рашид начал понимать, что кроется за этим представлением.

В верхнем углу флага был изображен золотой крест, и именно крест, символ христианства, был вышит на груди у вышедшего на палубу человека!

Рашид бросился вперед. Ударом приклада он сшиб человека с флагом с ног и оттащил бесчувственное тело в сторону. Он успел как раз вовремя — из трюма хлынул поток людей в белых туниках, но эти неверные были вооружены автоматами.

Первого Рашид сразил сам, остальными занялись его гвардейцы, и скоро трап был завален телами погибших.

Снизу донеслись крики — люди, заваленные телами своих товарищей, были в замешательстве. Выдернув чеку, Рашид, размахнувшись, бросил в трюм гранату. Раздался взрыв, сверкнула вспышка, повалил дым и раздались стоны.

— Ты, ты и ты! — крикнул Рашид трем своим самым отчаянным бойцам. — Спускайтесь вниз.

Они бросились в проем. Один из гвардейцев был отброшен назад автоматной очередью и упал, практически рассеченный надвое, однако остальным удалось прорваться. Послышались звуки ожесточенной перестрелки.

— Живо, все, в атаку!

Люди Рашида кинулись в трюм. Звуки выстрелов слились в сплошной грохот. Опасаясь, что в него попадет шальная пуля, Рашид присел на корточки. Рядом с ним лежал пленник. Когда все закончится, начальство потребует от капитана Пасдарана объяснений, и именно этот безоружный неверный ответит на все вопросы.

В трюм танкера спустились семь гвардейцев. Вернуться удалось лишь четырем. Забрызганные кровью, они угрюмо глядели на Рашида.

— Все кончено, — доложил один из них.

— Неверные мертвы? — спросил Рашид, поднимаясь на ноги.

— Можете взглянуть сами.

— Следите за пленником, — предупредил Рашид. — Не убивайте его.

Он спустился вниз. Проход был завален телами, вышитые на груди золотые кресты стали багровыми от крови.

На одном из людей была пурпурная туника. Рашид ногой перевернул тело. Человек был еще жив — из груди вырывалось хриплое дыхание. Рашид прикончил его двумя выстрелами в живот. Еще три пули он выпустил в лицо, превратив его в кровавое месиво.

Он пробирался вперед, ступая по лежащим на полу телам. Кровавые следы вели в длинное помещение, полное перевернутых коек. Несколько трупов лежало и там.

Рашид Шираз вернулся на палубу.

— Что все это значит? — спросил его один из гвардейцев.

— Это... — начал Шираз.

Он взглянул на лежавшего без сознания пленника в белой тунике и принялся бить его ногами, медленно и методично.

— ...это война, — наконец проговорил он.

Глава 2

Его звали Римо, и прыгать он не собирался, как бы ни хотелось этого толпе.

Все началось с одного человека — толстяка в оранжевой куртке с капюшоном. Он шел по потрескавшемуся асфальту тротуара — там, десятью этажами ниже, и поднял голову. Все было очень просто — парень случайно посмотрел вверх.

Он увидел, что Римо сидит на карнизе многоэтажного дома из потемневшего от времени кирпича и болтает ногами в воздухе.

Парень в куртке остановился как вкопанный, только задрал выше голову, чтобы было получше видно. Солнце уже почти зашло, и на улице было прохладно.

— Эй! — крикнул парень.

Римо, который забрался на крышу дома по засыпанной обвалившейся штукатуркой лестнице только потому, что хотел поразмышлять в одиночестве, поначалу попытался не обращать на кричавшего внимания.

— Эй, ты, наверху! — не прекращал кричать парень. Римо демонстративно отвернулся и бросил взгляд в сторону реки Паосаик и серевшего неподалеку шпиля церкви Святого Эндрюса. Он ходил в эту церковь еще мальчишкой. Каждое воскресенье в восемь утра. Римо воспитали монахини, и воспитали в строгости. Особенно сурова была сестра Мэри Маргарет, настоятельница приюта Святой Терезы, где Римо провел первые шестнадцать лет своей жизни. Он никогда не думал, что будет вспоминать о приюте с тоской, но так оно и было. Когда-то Римо мечтал заскочить туда и повидаться с сестрой Мэри Маргарет, поблагодарить за то, что она была с ним строга и наставляла на путь истинный. Но приют Святой Терезы снесли много лет назад, и Римо не имел ни малейшего представления о том, что стало с сестрой Мэри Маргарет.