Андрей Таманцев - Угол атаки Страница 21

Из состояния восхищенного созерцания истребителя его вывел вопрос:

— Голубков — это вы?

Голубков обернулся. Перед ним стоял невысокий плотный человек средних лет, совершенно лысый, в белом халате, надетом поверх обычного костюма. Лицо у него было жесткое, властное и словно бы слегка презрительное.

— Крылов, — представился он. — Мне сказали, что вы меня ждете, — Да, жду, — поспешно отозвался Голубков. — Извините, засмотрелся.

— Нравится? — суховато поинтересовался Крылов.

— Да, очень, — кивнул Голубков. — Впечатляющее зрелище. Но вы-то, наверное, к нему давно привыкли.

Лицо конструктора словно бы потеплело.

— К этому нельзя привыкнуть. Как к рождению человека. Создание новой машины и есть акт творения. В сути своей божественный. — Он оглядел самолет, точно бы отыскивая хоть какой-нибудь мелкий изъян, и, не найдя, обобщил:

— Что осталось от прошлого века? Радио, паровоз, автомобиль. Что останется после нас? Чудо телевидения, чудо компьютера, чудо самолета.

— И чудо атомной бомбы, — сказал Голубков. Крылов пренебрежительно поморщился:

— Изговнять можно все. Да, и чудо проникновения в тайны атомного ядра. Это останется навсегда. Только это.

— Не только, — возразил Голубков.

— Что еще?

— Дети.

Крылов внимательно взглянул на него и кивнул:

— Вы правы. Да, дети.

— Но это же не новая машина, — заметил Голубков. — Я видел такие еще лет пятнадцать назад. А на одном даже летал. Пассажиром, конечно.

— Как это вы могли летать на одноместном истребителе? — спросил Крылов, и на его лице вновь появилось выражение холодности и словно бы высокомерия.

— Он был двухместный. МиГ-29УБ. Учебно-боевой вариант.

— Тогда могли. Полагаю, это было в Афганистане. Я не ошибаюсь? Первые УБ ушли туда.

— Верно, в Афгане, — подтвердил Голубков. — В Чечне такие машины я тоже видел.

— Да, это изделие принято на вооружение в восемьдесят третьем году, — объяснил Крылов. — Поскольку у государства нет денег на новые модели, приходится модернизировать старые. Хотя почему нет денег, этого я понять не могу. Это все равно что у крестьянина нет денег на семена. Нонсенс. Вот и крутимся, чтобы остаться на плаву. Увеличиваем радиус действия, ставим новое вооружение. Ну и пытаемся делать еще кое-что.

— Кое-что — это что? Имеет это отношение к цвету обшивки?

— Вы уверены, что вправе задавать такие вопросы?

— Уверен, — сказал Голубков. — Но это не значит, что вы обязаны на них отвечать.

— Да, мы наносим на модернизированные модели антирадарное покрытие. Пытаемся уменьшить радиолокационную уязвимость машин.

— Делаете российские «стелсы»?

— Ну, «стелсы»! До «стелсов» нам далеко. Пока удалось добиться снижения уязвимости в десять раз. Хотим повысить до двадцати. Это наше ноу-хау.

Достоинство метода в том, что он недорогой, а цену самолета поднимет намного. Мы могли бы продавать старые «миги» по цене новых. А парк «двадцать девятых» у нас приличный. К сожалению, автор методики уволился и ушел в челноки. Не выдержал наших зарплат. Надеюсь, ему повезет. Когда человек талантлив, он талантлив во всем. А этот парень был на редкость талантлив. И нам сейчас очень его не хватает.

— И далеко вы продвинулись?

— Гораздо меньше, чем хотелось бы. И чем могли. Причина та же. Сначала дали финансирование, потом срезали. Нет денег. Как это нет денег? Ладно, нет денег на новые модели. Но это же золотое дно! Мы могли бы выбрасывать на рынок десятки самолетов в год. Нет денег. Я отказываюсь что-нибудь понимать. Этот парень ушел.

И скоро вообще не останется кадров. У меня иногда появляется ощущение, что это целенаправленная политика. Направленная на разрушение всего, что еще осталось от ВПК. А остались у нас только мозги. И руки. Когда их не будет — вот тут и наступит финиш.

— Ощущение? — переспросил Голубков. — А вы не допускаете, что это не просто ощущение? Крылов отмахнулся:

— Это было бы слишком Просто. Нет. Все это — наша собственная совковая дурь::

— Ваше ноу-хау каким-то образом связано с работами профессора Ефимова? Крылов удивился:

— Вы знаете о Ефимове? Что?

— Очень немногое. Он автор книги о физической теории дифракции. Сейчас преподает в Лос-Анджелесе. Работал для «Норнтропа» и «Локхида». Возвращаться в Россию не собирается.

— И его нетрудно понять, — кивнул Крылов. — Вы сказали, профессор?

— Профессор Калифорнийского университета, — подтвердил Голубков.

— А у нас он был мэнээс. Младший научный сотрудник. С окладом в сто пятнадцать рублей. Да, это ноу-хау — прямое развитие его работ. Сукины дети. Если бы Ефимова не сгнобили, мы могли бы иметь «стелсы» лет на десять раньше американцев. Впрочем, может, оно и к лучшему. Это могло продлить агонию системы.

И возможно, не на один год.

— Кому нужно было гнобить Ефимова? — не понял Голубков.

— А кому всегда мешают талантливые люди? Сам факт существования ученого Ефимова означал для многих, что они — завхозы, а не ученые. Хоть и академики. Вы курите?

— Увы, да.

— Я тоже. Давайте выйдем. Здесь курить нельзя. Вслед за Крыловым Голубков вышел из ангара. Походка конструктора показалась ему странной, слишком твердой.

Голубков понял: протезы.

— Посидим здесь, — сказал Крылов, останавливаясь у скамейки в аккуратном скверике. Посередине его, на постаменте возвышался фронтовой истребитель МиГ-15, трогательно неуклюжий, как старая русская винтовка-трехлинейка.

— Мне казалось, что о временах Советского Союза вы должны сожалеть, — проговорил Голубков, закуривая патриотическую сигарету «Петр Первый», табак которой, как явствовало из надписи на пачке, был способен удовлетворить «самого требовательного знатока, верящего в возрождение традиций и величия Земли Русской». — Тогда ваша отрасль финансировалась не в пример нынешним временам.

— Финансировалась хорошо, — согласился Крылов, вставляя в янтарный мундштук не столь патриотичную, но гораздо более дешевую «Приму». — Но за это слишком дорого приходилось платить. Судьба Ефимова — хороший тому пример. А сколько других талантливейших людей пропало, сгинуло, спилось? Не будем об этом. Чем могу быть полезен?

— Вы были членом экспертной группы, вылетавшей на место катастрофы «Антея». Я прочитал ваше «Особое мнение».

— И что-нибудь поняли? — недоверчиво спросил Крылов.

— Почти ничего, — признался Голубков. — Кроме главного: вы не согласны с выводами государственной комиссии. Вы считаете, что причиной гибели «Антея» была не магнитная буря, а перегрузка самолета. Это правильно?

— Совершенно не правильно. Сверхресурсная нагрузка и перегрузка — принципиально разные вещи. Объясню на простом примере. Молодая лошадь легко везет двух седоков. Для старой лошади этот груз непосилен. А погибший «Антей» был старой лошадью.

— Но восемь экспертов подписали заключение, — напомнил Голубков.

— Это дело их совести.

— Вы считаете, что категория совести здесь уместна? Речь идет о сугубо техническом вопросе.

— Категория совести уместна везде. Как только она исключается, чудо человеческого гения превращается в атомную бомбу, телевидение — в средство промывки мозгов, а компьютер — в фомку для взлома банковских сейфов.

— Почему же вы не настаивали на своей правоте?

Крылов хмуро усмехнулся.

— За свою жизнь я открыл несколько физических закономерностей. Но больше всего горжусь другим. Я сформулировал главный закон социализма. Он звучит так: «Чем строже, тем дороже». Для наших времен он тоже применим. Сформулировал я для себя и другое правило: «Права качать — не сапоги тачать». Каждый должен заниматься, своим делом. Я уважаю Андрея Дмитриевича Сахарова, но он бы принес больше пользы, если бы занимался не правозащитной деятельностью, а тем, что ему дал Бог. Возможно, мы уже имели бы термояд и мир выглядел бы совсем по-другому.

— Спорное утверждение, — оценил Голубков.

— Я его никому не навязываю.

— По-вашему, члены экспертной комиссии знали об истинной причине катастрофы?

— Я не хочу это обсуждать. Спросите у них. Конечно, знали.

— И все-таки подписали заключение. Почему?

— Когда отсутствует категория совести или хотя бы профессиональной честности, можно найти тысячи причин для любого поступка. От интересов дела до престижа страны.

— И пенсии вдовам?

— В том числе. Трогательно, не правда ли? Они позаботились об этих несчастных вдовах. А сколько женщин они обрекли стать вдовами в будущем? Сколько детей станут сиротами?

Крылов выковырял из мундштука окурок и тут же вставил новую сигарету.

— Можно взглянуть на ваше удостоверение? — неожиданно спросил он.

Голубков молча подал ему темно-красную книжицу с золотым гербом России.

— "Главное контрольное управление… Старший инспектор", — прочитал Крылов. — Что это за должность?