Сергей Донской - Жадный, плохой, злой Страница 21

– Полегчало после холодного душа? – участливо спросил я. – Теперь ты способен поддерживать разговор? Если нет, то в холодильнике остался спрайт.

– Не надо спрайта! – быстро сказал Марк. Это было произнесено с решимостью закодированного алкоголика, которому предложили угоститься водочкой.

– Вот и отлично! – воскликнул я бодрым голосом врача-нарколога, радующегося за своего пациента. – Тогда продолжим. Я спросил, как ты относишься к сотовой связи. Только не рассказывай мне, что это незаменимая вещь для того, чтобы без конца трепаться о любовниках и о тряпках. Говори по существу. Как на духу.

Мой вопрос был поставлен таким коварным образом, что на него невозможно было дать конкретный ответ. Этой маленькой хитрости обучил меня однажды ныне покойный мент Воропайло. Загоняешь дурацкими вопросами подозреваемого в тупик, вынуждаешь его нести всякую околесицу, а потом за это же и бьешь, обвиняя его в нежелании чистосердечно покаяться. Вкратце принцип можно сформулировать так: «Начинай издалека, заканчивай тесным контактом». В применении к гомику это звучало несколько двусмысленно, но я не собирался прикасаться к нему даже пальцем.

– Крюк, Марк, – напомнил я. – Эта штуковина так и просится к тебе в гости, а ты все никак не разродишься ответом.

– Сотовая связь, значит, – тупо забормотал он, безуспешно пытаясь не глядеть на тремпель. – Как я к ней отношусь, да? Ну, нормально отношусь, хорошо даже. Незаменимая вещь.

Я пристукнул его тремпелем по макушке и сурово произнес:

– Врешь. Ты плохо относишься к сотовой связи, Марк. Дискредитируешь ее в глазах общественности. Какой дурак захочет обзавестись телефонной трубкой, которая может взорваться у самого уха?

До него наконец дошло. Он попробовал встать с каким-то оправдательным лепетом, но, после того как тремпель стремительно прошелся по его плечам, занял прежнюю сидячую позу, только скрючился весь до невозможности.

– Чтобы впредь не пришлось прибегать к мерам физического воздействия, – сказал я понурившемуся Марку, – говорить теперь буду я, а ты – слушать и запоминать.

Скорчив грозное лицо, я заговорил:

– Мне плевать, кто покушался на твоего папашу и почему ты не предупредил его о заминированной трубке. Мотивы преступления – дело второстепенное. Тех, кто расследует обстоятельства взрыва, в первую очередь интересуют факты. А самый главный и неоспоримый факт, Марк Владимирович, состоит в том, что ты, сволочь такая, находился в сговоре с убийцами.

– Это еще доказать надо, – огрызнулся он, осмелев, как крыса, загнанная в угол.

Я уж хотел сбить с него спесь испытанным способом, когда меня неожиданно осенило. Разгадка тайны читалась в бегающих глазах Марка. Интуиция тут сработала или телепатия, понятия не имею. Но теперь я совершенно точно знал, какую роль сыграл он в этой грязной истории.

– За доказательствами задержки не будет, – пообещал я с недоброй улыбкой. – Мне известен каждый твой шаг. Если не вдаваться в подробности, то ты незаметно выкрал папину телефонную трубку, передал ее, куда следует, а потом тихонько вернул на место… Так ведь было дело?

Совершенно убитый услышанным, Марк ошеломленно спросил:

– Откуда ты знаешь?..

– Я пришел сюда не для того, чтобы удовлетворять твое праздное любопытство. Задай другой вопрос, самый важный для тебя теперь.

– Какой? – встрепенулся он. – Какой вопрос я должен задать?

– В первую очередь ты должен поинтересоваться, сколько стоит эта информация.

Марк вскочил с кровати, на этот раз совершенно беспрепятственно. Я держал его на крючке более надежном, чем тот, который обещал применить раньше. Надобность в применении физической силы отпала, и я даже слегка жалел об этом, когда наблюдал за перемещениями дряблой задницы Марка по комнате. Спереди он еще напоминал мужчину, но когда поворачивался спиной, мне казалось, что я вижу перед собой всполошенную голую бабу, выскочившую из охваченной пожаром бани. И где только он научился так всплескивать руками, что-то причитая при этом скорбным голосом?

Я хотел попросить его прекратить это бесконечное мельтешение перед глазами, когда ощутил затылком легкий сквознячок, порожденный открывшейся позади меня дверью, и резко обернулся.

Передо мной находился капрал Бурцев собственной персоной, и свою черную дубинку он сжимал в руке с самым решительным видом.

– Тебя разве звали, унтер? – удивился я.

– Марк… Марк Владимирович! – Просунувшаяся в дверной проем голова не замечала меня в упор. – Помощь не требуется? Шумновато тут у вас…

– Мы сами разберемся с Марком Владимировичем, – сказал я строго. – У нас сцена ревности, и ты третий лишний. Так что закрой дверь с той стороны. Мы хотим побыть вдвоем.

Но Бурцев не мог поверить в такое коварство дружка.

– Марк Владимирович! – не унимался он. – Что здесь происходит?

Правды он так и не услышал. Дубов-младший находился в слишком затруднительном положении, чтобы объяснять каждому, почему он мечется голый по комнате и о чем секретничает с типом, многозначительно помахивающим в воздухе тремпелем.

– Сказано тебе, убирайся! – взвизгнул он. – Проваливай!

Прежде чем капрал успел выполнить хозяйское пожелание, я помог ему захлопнуть дверь. При этом она прихватила не только руку с дубинкой, но и половину не успевшей отпрянуть головы. Я выждал некоторое время, надеясь, что капрал явится за добавкой, а потом опять переключился на страдающего Марка.

– Сколько ты хочешь за молчание? – спросил он, не переставая метаться по комнате.

– Вопрос задан некорректно. Я ведь не шантажист какой-нибудь.

– Кто же тогда, интересно знать?

– Придворный биограф твоего отца, – напомнил я. – Вчера ты подкатился ко мне с предложением оплатить полученную от меня информацию о тайной стороне его жизни. Считай, что я тебе ее уже слил. Так что гони девять штук, и расходимся.

– Девять? – Марк остановился в недоумении.

– Девять, – подтвердил я с безмятежной улыбкой. – У тебя отличный слух.

– Разговор шел только о трех тысячах! – запротестовал Марк с возмущенным видом.

– Но разговор шел о другой информации. Та, которую я сообщил, в тысячу раз ценнее, а обойдется тебе всего в три раза дороже. Улавливаешь свою выгоду?

Нет, Марк не улавливал. Вместо того чтобы заплясать от радости, он плюхнулся на краешек кровати и, трагически обхватив голову руками, качнулся из стороны в сторону.

– У меня нет таких денег. – Вот и все, что услышал я в благодарность за свои старания.

Он успел закрыть лицо ладонями, увидев мою занесенную руку, и мне осталось лишь щелкнуть по беззащитному носу. Он моментально налился кровью, как у Деда Мороза, а голос, прорвавшийся наружу сквозь пальцы, зазвучал гнусаво:

– Перестань, ради бога! Ты же не даешь мне договорить до конца!

– Договаривай, – согласился я, брезгливо отирая оскверненный палец о простыню.

– У меня нет таких денег, но… – Заметив, как я встрепенулся при этом унылом признании, Марк поспешил закончить на мажорной ноте: – Но я возьму их в отцовском сейфе. Завтра.

– Никакого завтра у тебя не предвидится, вонючий хорек, – сказал я. – Заберешься в папочкин курятник и принесешь мне золотое яичко сегодня. Андестенд?

– Андестенд, андестенд. Сегодня. В полночь.

Убежден, что еще ни одному мужчине Марк не назначал свидание с такой неохотой.

Глава 4

Дубов принял меня лишь под вечер, когда на территории давно улеглась всяческая суматоха и все вокруг опять сморило изнуряющей духотой да ленивой одурью. Впечатление было такое, словно мир покрыт исполинским невидимым одеялом, чтобы пропотел хорошенько и исцелился от лихорадочного дневного жара.

В знакомом кабинете было убрано, место разбитого аквариума занял новый, но плавала в нем теперь одна-единственная золотая рыбка, которой чудом удалось выжить во время вчерашней катастрофы. По ее унылому виду было понятно, что никаких желаний она исполнять не умеет, ни чужих, ни собственных. Сервировочный столик с бутылками отсутствовал. Это означало одно из двух: либо Дубов успел уничтожить все запасы спиртного в доме, либо избрал трезвый образ жизни. Я надеялся на второй вариант. Не хотелось бы мне, чтобы он опять нажрался и затеял новую корриду. Откуда я знал, сколько у него внебрачных детей и нет ли среди них сына Иришиной комплекции?

Но Дубов не показался мне ни пьяным, ни агрессивным. Слегка убитым, это да. Как будто его контузило утренним взрывом. Легкая белая рубаха с короткими рукавами на нем промокла до эротической прозрачности, и сквозь ткань проступала курчавая растительность на груди. Учитывая, что в кабинете работал кондиционер, Дубов либо жил в своем собственном температурном режиме, либо только что явился с улицы.

– Садись, – коротко сказал он, прохаживаясь по кабинету с мрачным выражением лица.