Вирус ненависти - Александр Александрович Тамоников Страница 21

— Тихо, Боря. — Буторин схватил напарника за локоть и потянул к стене. — Вон она! Помнишь, Михаил рассказывал про черную «эмку» с забрызганными грязью номерами?

— Стоит к стене впритирочку, — тихо произнес Коган, — незаметно пытается себя вести. Как брать будем?

— Да очень просто, — хмыкнул Буторин и вышел на улицу из-за угла дома.

Он шел нетвердой походкой, чуть вразвалочку. Папироса как будто приклеилась к его нижней губе. Буторин шел, похлопывая себя по карманам брюк, пиджака. Он все никак не мог найти спички. Даже беглого взгляда достаточно было, чтобы понять, что человек, сидевший за рулем в машине, напрягся при виде незнакомца. Экспромт — дело хорошее, но если этот тип видел Буторина на рынке, заметил, как он следил за Ларисой Сергеевной, то все. Взревет двигатель, машина рванет с места, и ищи-свищи ветра в поле.

Пройдя на два шага дальше машины, Буторин как будто опомнился и вернулся, небрежно постучав костяшками пальцев по стеклу водительской двери. Стекло медленно опустилось на ширину ладони, Буторин сразу отметил это, не приоткрылась дверь, а именно опустилось стекло. И взгляд у человека с маленькими глазами настороженный, подозрительный. Бегают глазки у него!

— Землячок, не найдется огоньку? — попросил Буторин и распахнул прямо перед окном пачку «Герцеговины Флор». — А я тебя вот папироской угощу. День у меня сегодня удачный, хорошим табачком разжился. Праздник у меня!

— Гуляешь? — хмыкнул водитель и протянул коробок спичек, зажатый между двумя пальцами — указательным и средним.

«Нам этот номер знаком, — подумал Буторин. — За пальцы тебя не поймать, выскользнут они. Ты руку быстро отдернешь. А я не буду спешить, я тебя успокою, заставлю подумать, что ты напрасно меня подозреваешь. И руки у тебя не шоферские! Ты этими пальцами в моторе не копался, смазка в кожу не въедалась, и под ногтями у тебя никогда грязи не было». Дождавшись, когда водитель возьмет из пачки предложенную папиросу, Буторин чиркнул спичкой, уронил ее, чертыхнулся. Снова стал зажигать спичку, но в этот раз уронил весь коробок.

— Ох, что-то я сегодня перебрал, кажись, — проворчал Буторин, снова выпрямляясь и держа в руке спичечный коробок.

Как он и предполагал, водитель насторожился, когда пьяный уронил коробок. Но ничего не произошло, никакого нападения. Просто сегодня человека руки не слушаются и ноги тоже. Тем более что прикурить у Буторина все же «получилось». Он глубоко, с наслаждением затянулся дымом папиросы и, держа коробок двумя пальцами, просунул его поверх опущенного стекла. И когда водитель уже готов был взять спички, Буторин снова их уронил. Коробок скользнул по плечу водителя и упал куда-то между сиденьем и дверью. И этой секунды замешательства, когда человек в машине уже был не готов к нападению, Буторину хватило. Едва взгляд шофера машинально скользнул вслед за падающим коробком, Буторин резко бросил вперед руку.

Пальцами левой руки Буторин схватил водителя за лицо и резко рванул его голову к себе. С такой силой, что лоб с треском ударился о стекло двери. И тут же пальцы Буторина впились мужчине в глазные яблоки. Он давил и одновременно не давал водителю отдернуть голову.

— Дверь, сука, дверь открой, а то глаза выдавлю! — прорычал Буторин, глядя, как руки водителя шарят по двери изнутри в поисках скобы.

И как только дверь открылась, Буторин сразу рванул ее второй рукой, перехватил водителя за горло и сунул руку ему под пиджак, нащупывая рифленую рукоять «нагана». Водитель тяжело, судорожно дышал, не понимая, что происходит, а через пассажирскую дверь уже забирался в кабину Коган. Он сразу упер дуло пистолета водителю в ребра и тихо приказал:

— Если хочешь жить, то выполнишь все, что тебе говорят! Заводи!

Это была та самая «эмка», и номера были те же самые из гаража. Значит, теперь можно установить человека, который эти номера крадет и передает водителю «эмки». Теперь многое удастся выяснить. Теперь не просто есть о чем поговорить, теперь есть с кем поговорить!

Теперь оперативники знали, что Сыч имел две судимости еще до войны. Статьи были как раз «хозяйственными», связанными с хищениями социалистической собственности. И не мог вор остаться в стороне, когда рядом снова воровали. Держать номерные знаки «эмки», которая стояла в гараже на ремонте, в таком месте, где их никто не увидит, где они никому на глаза не попадутся, дело нехитрое. И Сыч этим старательно занимался. Валялись они под промасленной ветошью рядом с бамперами, снятыми с машины. И никто не видел, что периодически номера пропадали, а потом снова появлялись под ветошью. Сыч сразу понял, что дело тут нечистое, когда к нему подкатил Иван и попросил на время номера от «эмки». И после первой услуги Сыч запросил себе долю побольше. Он ведь тоже замазан, да еще с двумя сроками за спиной…

— Он? — спросил Шелестов, когда возле подъезда двухэтажного жилого дома остановился коренастый мужчина в кожаной летной куртке и зачесанными назад волосами.

— Да, точно он! — шепотом заговорила Марина, глядя в бинокль на мужчину. — Он Иваном Богдановичем называл себя, когда с Ларисой Сергеевной встречался. И он со мной встречался тогда.

Фонарь хорошо освещал пространство перед входной дверью, и разглядеть мужчину, который остановился сделать несколько долгих затяжек папиросой. Вон он бросил окурок, наступил на него каблуком сапога и быстро оглянулся по сторонам. Тихо скрипнула дверь, и мужчина скрылся в подъезде. Подав знак фонариком, что это нужный человек, Шелестов стал ждать. Сейчас нужно все делать быстро, практически одновременно, иначе в этой банде кто-нибудь обязательно почувствует, догадается, что они попали в поле зрения Смерша.

Мужчина не стал подниматься по общей лестнице на второй этаж, а прошел по коридору и остановился у первой же двери. Сунув ключ в замочную скважину, он два раза провернул его, снова постоял, прислушиваясь, и только потом открыл дверь и тихо вошел в комнату. Саквояж был готов и стоял на стуле у двери. Мужчина, взявшись за ручку, почувствовал привычную тяжесть содержимого. В комнате было все, как обычно, только пыль на столе и комоде, да тусклая запыленная лампочка под потолком. Соседи не особенно интересовались хромым Василием,