Принцип аллигатора - Андрей Михайлович Дышев Страница 22

на которую я собирался нанизать свои вопросы. Я не мог дать никакого объяснения странному поведению Лешки. Конечно, он был парень с мышами в голове, и все же у меня ни разу не возникло повода усомниться в его добросовестности. Что могло побудить Лешку напрочь забыть о своих обязанностях и несколько дней подряд провести в доме у симпатичной учительницы? Он влюбился как мальчишка?

– Так что? – поторопила меня директриса, полагая, что я мучаюсь вопросом, о ком писать очерк. – Познакомить тебя с Ольгой Андреевной?

– Я с ней уже знаком, – признался я. – Она, в самом деле, произвела на меня сильное впечатление. И все-таки я хотел бы побольше узнать о Белоносове.

– О Белоносове, так о Белоносове, – пожала плечами директриса. – А что конкретно тебя интересует?

Непонятно, зачем она делала вид, будто не знает, что меня интересует. Не такой уж простой оказалась эта женщина!

– Я хочу знать ваше мнение о письме.

– О письме? – переспросила директриса и заморгала глазами. – О каком письме?

Ну, это уже слишком! Я нахмурился, сложил руки на груди и посмотрел на женщину, как на продавщицу, которая откровенно обвешивала.

– Зачем вы делаете вид, будто не понимаете, о каком письме я говорю? Разве мой коллега не сказал вам, с какой целью он приехал в Кажму?

– Побойся Бога, голубчик! – воскликнула директриса. – Наш разговор напоминает общение африканца с эскимосом. Я действительно не понимаю, о каком письме ты говоришь! Твой коллега сказал мне, что собирается написать очерк об учителе и остановил свой выбор на Ольге Андреевне. Вот и все!

У меня не было никаких доказательств, что директриса лжет, и я должен был ей поверить. Выходит, Лешка не раскрыл перед ней свои карты, и ничего не сказал об анонимке. Ольгу Андреевну, тем не менее, он поставил в известность. Почему он поступил именно так, а не иначе, я уже вряд ли когда узнаю. Как бы то ни было, теперь я был вынужден играть по его правилам.

– Извините, – сказал я. – Кажется, я запутался. Но оставим моего коллегу. У него было одно задание, у меня другое. Скажите, у Белоносова нет семьи?

– Да, человеку не повезло, – ответила директриса и, встав с дивана, подошла к окну. – Несколько лет назад, когда Белоносов работал тренером на Побережье, от него ушла жена. Точнее, он сам ее выгнал. Насколько мне известно, ее звали Ларисой, и это была легкомысленная молодая особа, которая сутки напролет проводила в каких-то притонах. Ходили слухи, что она была наркоманкой, и Белоносов несколько раз и безуспешно пытался ее вылечить. Женщина стремительно деградировала. Сначала она продала все, что было в доме, а потом стала зарабатывать проституцией. Отчаявшись, Белоносов продал квартиру и приехал в Кажму.

– Почему именно сюда?

– В то время это был закрытый научный городок, а в глухомани Белоносову было легче забыть ужасы семейной жизни. И еще, наверное, он надеялся, что его женушке никогда не взбредет в голову искать его в Кажме.

Она взяла пластиковый кувшин с водой и стала поливать цветы.

– У них были дети?

– Про детей ничего не знаю. Да разве можно заводить детей с такой женщиной?

– И с тех пор, как Белоносов поселился здесь, он живет один?

– Ты хочешь узнать, были ли у него женщины? – не оборачиваясь, уточнила директриса. – Не думаю, чтобы здоровый и молодой мужик не интересовался бабами. Но в Кажме не большой выбор невест. Может, на Побережье у него есть какая-нибудь подруга. Не знаю, врать не буду.

Она поставила кувшин на пол, склонилась над голубым цветком с острыми длинными листьями, покачала головой и пробормотала, что “надо менять землю, иначе засохнет к чертовой матери”.

– Правда, одно время он приглядывался к Ольге Андреевне, – продолжала директриса. – Но Сомова – это не лучший вариант. Зачем Ярославу второй раз наступать на те же грабли? Слава Богу, у них не сладилось. Белоносову нужна девушка с хорошим, я бы даже сказала с пуританским воспитанием.

– Вы считаете, что Сомова слишком легкомысленна?

Директриса резко повернулась ко мне и взглянула на меня так, словно я произнес неприличное слово.

– Я сказала, что она не лучший вариант для Белоносова. А легкомыслие – это совсем другое.

– А как вы думаете, Белоносов мог бы совершить какой-нибудь неблаговидный поступок. Скажем, попытаться совратить школьницу?

– Белоносов? – с удивлением переспросила директриса. – Совратить школьницу? Побойся Бога, голубчик! Ярослав Николаевич – достойнейший человек. Он прекрасный педагог. У него чистейшая репутация. Спортсмен, не пьет, не курит – а я ненавижу курящих людей! – умница, никогда не скажет глупость, за которую бы мне было стыдно.

Она сказала, что ненавидит курящих людей? Но таксист сказал, что она курила! Или он что-то напутал? Я смотрел на директрису изучающе, пытаясь мысленно подогнать ее под тот образ, который создал под впечатлением рассказа таксиста. Меня начали терзать сомнения – эту ли женщину привез таксист вчера вечером?

– Вы так хорошо отзываетесь о Белоносове, – сказал я. – А не было ли у вас мысли создать единственному в вашем коллективе мужчине условия для профессионального роста? Вот вы вчера были в районо – почему там не поднять этот вопрос?

– Во-первых, я вчера не была в районо, – сухо поправила меня директриса.

– Разве? – сыграл я удивление и сделал вид, что пытаюсь вспомнить. – Значит, меня неправильно проинформировали… Постойте, кто же мне сказал, что вы ездили на Побережье…

– Не надо ломать голову, хороший ты мой, – тоном, исключающим всякие возражения, ответила директриса. – Не была я вчера на Побережье, и это такая же истина, как то, что мне пятьдесят три года. В субботу в районо короткий день, и там нечего делать. К тому же, вчера я вела во всех классах алгебру. У нас заболела учитель, а заменить было некому… Но коль ты затронул тему профессионального роста, я скажу, что при всем моем желании Белоносов не сможет сделать себе карьеру в Кажме и заработать приличные деньги. Его выручает только тренерская работа. Сам понимаешь, что я не имею морального права запрещать Ярославу ездить в выходные дни на Побережье и вести занятия в “Юнге”.

– А что такое “Юнга”?

– Детская