Сергей Зверев - Забудь дорогу назад Страница 23

Раздаш, надсадно кашляя, пересчитывал собравшихся.

– Коровича не разбудили…

– Его не будить – воскрешать надо, – пошутил Шаховский. – Эй, Николай Федорович, встал?

– Нет… – глухо донеслось из пещеры.

– В такую рань и не встанет, – проворчала Анюта.

Мужчины засмеялись. Но хорошего настроения хватило ненадолго.

– Долго еще до твоего хребта, командир? – поинтересовался выползающий из пещеры Корович.

– Да нет, тут рядом, за горизонтом…

Этой гористо-лесистой местности не было конца. Мы шли по клочьям тумана, по прибитой к земле траве. Сопротивлялся даже воздух, отяжелевший от сырости. Но постепенно разбегались тучи, проглядывало солнышко, намекая, что день будет ясным, даже жарким. Мальков, имевший неплохой багаж знаний, разглагольствовал, что все это, если отвлечься от антуража, напоминает ему пустыню Сахару, где он бывал в тревожной молодости в качестве строителя (имелась в виду Ливия). Невыносимо жаркий день и студеная ночь, а если случаются осадки, то исключительно ночью или около того. Правда, он не мог припомнить, чтобы по Сахаре бегали вурдалаки с упырями из русских сказок и прочие лешие с бабами Ягами.

Выстрел прозвучал, как гром из преисподней. Народ заметался. Но быстро выяснилось, что это Тропинин, еще способный держать оружие, подстрелил шерстистую козулю, взгромоздившуюся на скалу. Животное, противно блея, скатилось под ноги, Тропинин, виновато улыбаясь, объяснял свой поступок временным отказом головы и чувством голода (с чего бы вдруг?). Народ одобрил начинание, и только Раздаш грязно ругался, предрекая наплыв лихих людей и нелюдей. Анюта пустилась в пляс, Шаховский, засучив рукава, взвалил козулю на загривок и бегом кинулся прочь. Остальные бежали за ним. Мы отмотали километра полтора по пересеченной местности, Анюта задыхалась, кричала, что хватит уже дурить, а если уж умирать, то на сытый желудок…

Слабый голос разума потонул в потоке страсти. Никуда мы не спешили – пожара не было, и за ближайшей сопкой не поджидал вертолет. Мы кромсали бедное животное ножами, сдирали кожу. Анюта хватала сырые куски – я вырывал у нее еду буквально из пищевода. Горел костер, вертелась тушка. Терпения не хватило – давились непрожаренным. Как с голодного острова! У Анюты были специфические представления о братской дележке, но никто ее не совестил, люди снисходительно смотрели, как голодная женщина выхватывает лучшие куски, утрамбовывает в рот, издавая такие звуки, что возбудился бы даже законченный импотент.

Взять в дорогу оказалось нечего – съели все, даже кости обглодали до блеска.

– Покушать бы сейчас чего-нибудь… – мечтательно протянула Анюта, и все опять развеселились.

Бежать по тайге становилось веселее. Бегло отмечалось, что лес подрос, а вместе с лесом подросли и скалы, и все чаще среди хвойных деревьев просвечивают молодые дубки (необычно для данного ареала), подлесок сменяют ажурные листья папоротника. Возвращалась усталость. Мы снизили скорость, делали привалы, на которых даже не смотрели друг на друга. Скалы попадались все чаще, иногда целые массивы преграждали дорогу, приходилось обходить, теряя время. Раздаш ковылял в авангарде, распугивая мелкую живность громовым кашлем. У Степана и Малькова нашлись общие темы – звучало довольно дико, но эти темы были связаны с отечественным автопромом. У Малькова в прошлой жизни (точнее, в позапрошлой) – в поздние «брежние» времена – имелась машина с гордым названием «Жигули». И по какому только бездорожью он на ней не ездил. И по лесам, и по горам, и даже по болотам. Степан резонно возражал, что в упомянутой модели у него ноги до педалей не достают (а в какой достанут?). А название «Жигули» звучит не гордо, а стремно. И вообще, продукция ВАЗа – единственная в мире марка машины, которая ломается, не выезжая из гаража. Мальков возмущался, уверял обратное, а все смотрели на них, как на парочку сумасшедших.

У Анюты после грубой утрамбовки желудка разболелся живот – то есть новая тема для выведения меня из равновесия была найдена.

– Я не могу идти, – жаловалась она, нарываясь на неприятности. – Знаешь, какие рези? Ты когда-нибудь рожал, Луговой? А кто обещал хранить меня и преумножать?

– Этот случай не гарантийный, – огрызался я. – Даже не страховой. Жрать надо меньше, Соколова. А если жрешь, то хотя бы прожевывай.

– Всё унизить меня пытаешься? Ладно, Луговой, отольются тебе мои слезы…

Сдавленный вскрик за спиной – все встали, забряцали оружием. Новость из неприятных: в нашей группе не оказалось Тропинина! А сдавленный возглас уже перетекал в хрип – отчаянный, душераздирающий.

– Вы что, суки?! – зарычал Раздаш. – Тропинина проворонили?!

Можно подумать, это мы виноваты…

– Луговой, мне страшно… – прижалась ко мне Анюта. Я оттолкнул ее, дослал патрон в патронник. Мы бросились, не сговариваясь – даже те, у кого не было оружия…

Это было что-то дикое. Ведь я оборачивался минуту назад – Тропинин шел за нами. Хромал, отдувался, но шел. Задержаться решил по малой нужде?.. Он корчился на площадке, обрамленной травянистым обрывом, хрипел, извивался. Кровь лилась, как из ушата. Пистолет валялся в стороне, он не смог им воспользоваться. В горло Тропинину впился страшный лохматый зверь! Таскал его по земле, рвал, рычал. Просто монстр какой-то. Мы окаменели. Страх сковал. Это был какой-то сюр. Зверь почувствовал, что он уже не один, поднял голову, зарычал. Тропинин конвульсивно дернулся, застыл, уставился на мир стеклянным глазом. От горла остались одни лохмотья. Заголосила Анюта. Зверь напрягся, готовясь к прыжку. В общем-то, это был волк. Но габариты… Огромный, около метра в холке, с бурой, длинной, свалявшейся шерстью. Широколобый, мордатый, с мятыми «бакенбардами». Ноги мощные, хвост столбом. Глаза горящие, воспаленные – в эти глаза в принципе смотреть невозможно, если не хочешь превратиться в ледышку. Демон из максимально неудачного сна…

Волк попятился… и вдруг прыгнул! Заорали все разом. Затрещали выстрелы. Я тоже вспомнил, где в автомате спусковой крючок. Нафаршированный свинцом, зверь распростерся в шаге от Раздаша. Голова у него была не меньше человеческой, из разинутой пасти торчали клыки, способные прокусить даже капот автомобиля.

Несколько мгновений мы остолбенело молчали.

– Ну и дела… – протянул Шаховский, опуская автомат.

– Быстро уходим, – бросил Раздаш.

– Подождите… – растерялся я. – Мы оставим здесь тело?.. – И тупо уставился на то, что осталось от Тропинина. Кровь текла из разорванного горла, как из водопроводного крана…

– Уходим! – вскричал Раздаш.

И тут все поняли, что это была лишь прелюдия. Зашевелились кусты на краю опоясывающего нас «амфитеатра», и медленно, как в замедленной съемке, стали появляться оскаленные волчьи морды. То здесь, то там… Голодные, страшные, желтоглазые, вгоняющие в ступор… Глухое утробное урчание зависло над местечком. Тварей было много, не меньше дюжины – и все какие-то «ненастоящие», измочаленные, с избытком шерсти. Они вырастали неукротимо, поднимались, готовились прыгнуть вниз – ждали сигнала вожака. А боевой клич предводителя стаи похож на рычание разъяренной собаки, бросающейся на человека. Лучше не ждать этого сигнала. Странная мысль – не хотелось бы думать об этом, но разве это было похоже на спонтанную атаку неразумных тварей? Это была организованная спланированная акция. Крались за нами, поджидали момента…

– Стреляйте! – бухнул Раздаш.

И первым ударил навскидку из «макарова». Автоматы были у нас с Шаховским. Мы открыли огонь по обрыву. Я видел краем глаза, как прыгнул Корович, схватил пистолет Тропинина. Твари попятились. Покатилась, мерзко визжа, косматая туша с откоса. Один все же прыгнул – и растянулся на камнях, получив свою порцию в лоб.

Мы прекратили огонь. Все же хватило благоразумия не расходовать весь боезапас. Попрятавшиеся волки снова высовывали морды, ждали команды. Угрожающе рычали. И эти твари – важное звено в балансе экосистемы?

– Медленно уходим, – просипел Раздаш. – Но не чешемся – пока не обошли с тыла… Только заклинаю, не бегите, они сразу же кинутся…

Мы пятились, не опуская стволов. Ощущения – просто удавиться.

– Ну, что, Луговой, – пихнул меня локтем Раздаш, – не похерили еще желание похоронить Тропинина? Холмик соорудить, слово прочувственное сказать?

Поднялся серый волчище, вздыбив шерсть. Я выстрелил, перебил ему лапу. Возможно, только это нас и спасло… Просто провал какой-то в памяти. Мы пятились, потом бежали прочь, а впереди неслась Анюта, виляя между скалами, путая следы. Но разве можно сбежать от волков?

Впрочем, мы сбежали. Пронеслись под скалами не меньше версты, выбежали на открытое пространство, падали на колени, дышали с надрывом. Степан пытался что-то сказать, но забыл все слова и только хватался за голову. Анюта держалась за сердце, смотрела на меня недоверчиво – всё, кончилось?