Андрей Воронин - Большая игра Слепого Страница 27

И тут кто-то тронул его за плечо. Сиверов от этого прикосновения вновь понял, что видит сон, а не реальность. Он чувствовал, что проснулся, но не решался открыть глаза, боясь, что увидит запретное, увидит все, что потерял, даже не успев найти.

– Глеб, что с тобой? – говорил встревоженный голос Ирины, в котором слышались нотки плача.

Он с усилием поднял веки, увидел залитую желтоватым светом комнату, такую маленькую после огромных залов из его сна. Ирина с тревогой смотрела на него.

– Ты стонал во сне.

– Да?

– У тебя что-то болит?

Глеб усмехнулся:

– Нет, все в порядке.

– Нет, ты меня не обманешь, что с тобой случилось во сне?

– Все хорошо, – Сиверов приподнялся на локте и обнял жену.

– У тебя было такое странное лицо, я почти не узнавала тебя…

– Ирина, что ты городишь? Как может человек быть непохожим на самого себя? Неужели бы ты меня не узнала? Смешно.

– Этого я и испугалась. Ты был другим… Наверное, глупо звучит, но я не ошиблась, правда!..

Быстрицкая говорила взволнованно, торопясь, глотая слова, и не выпускала руку Глеба, словно боялась его потерять.

– Не говори глупостей. Малыш уже спит?

– Да.

– Ложись и ты.

– Мне страшно, – прошептала Ирина.

– Не думай о плохом, я же здесь, и мы вместе.

И тут же Сиверов понял, он сказал не то, что следовало, ведь завтра его не будет. Еще не раз ему придется исчезать и возвращаться…

– Спи, спи, – он гладил Ирину по волосам, по спине, чуть ли не силой уложил ее и уговаривал уснуть. Постепенно она успокоилась, затихла и задремала, прижавшись в нему, а Глебу спать расхотелось совершенно. Он боялся вернуться в холодные сумрачные залы своего предыдущего сна и вновь встретиться взглядом со своим отражением в зеркале, таким близким ему и таким непохожим.

Быстрицкая еще спала, когда Глеб покинул квартиру. Он не стал будить жену, понимая, что от этого расставание станет еще более тягостным.

– До встречи, – прошептал он.

Как всегда. Слепой не воспользовался лифтом, а сбежал по лестнице. Настывшая за ночь машина встретила его холодом и изморозью на руле. Но через пять минут работы мотора горячий воздух, льющийся из-под пластмассовых решеток автомобильной печки, заставил Глеба Сиверова веселее взглянуть на жизнь. Как-никак, стояла весна, а значит, впереди маячили более теплые, более долгие, чем сейчас, дни. На душе всегда веселее, если знаешь, что впереди перемены к лучшему.

Все, что нужно, было у Сиверова в сумке, по принципу «все мое ношу с собой». На этот раз он не брал ни оружия, ни специальной аппаратуры. Из всех чудес техники при нем были лишь электронная записная книжка и пейджер для связи с Потапчуком. Направление в больницу генерал сделал самое настоящее, чтобы в психиатрической лечебнице никому и в голову не пришло, что Сиверов не их пациент, а агент ФСБ.

Улицы города уже наполнились машинами, пешеходами. Начинался обычный деловой день. Глеб свернул между двумя пятиэтажными домами и выехал к проволочному забору платной стоянки, устроенной на месте бывшего склада. Место на стоянке было уже оплачено, у Сиверова имелся талон.

Сторож, недовольный тем, что его потревожили, поднял шлагбаум, и Сиверов въехал на территорию.

– Девяносто пятое место, – сторож поскреб короткими пальцами небритую щеку, – это туда, – и махнул рукой в дальний конец стоянки.

Глеб провел автомобиль между рядами машин на приличной скорости и, резко притормозив, вывернул руль. Машина с заблокированными колесами буквально вползла юзом на небольшую площадку, не задев соседние автомобили.

– Ловко, – покачал головой сторож, впервые видевший такой способ парковки, хотя клиенты попадались здесь всякие.

Глеб запер машину, закинул сумку на плечо и насвистывая, быстрым шагом вышел на улицу, унося с собой квитанцию.

Дворами Сиверов вышел к лечебнице. Ее окружал казавшийся бесконечным бетонный забор, грозно ощетинившийся колючей проволокой. Преграда чисто символическая, подумалось Глебу. При желании раздвинуть, подперев палками, два ряда колючки и залезть на забор было плевым делом.

Пройдя вдоль забора метров двести, Глеб Сиверов свернул вправо и оказался у застекленных дверей, ведущих в больницу. Мощная пружина сопротивлялась, словно не желала, чтобы Сиверов оказался по ту сторону двери. В коридоре пахло хлоркой, и казалось, сам воздух напоен здесь страхом. Лица медиков, попадавшихся Сиверову навстречу, не отличались приветливостью. На любого человека, оказавшегося здесь без белого халата, они смотрели, что называется, «как солдат на вошь».

«Приемный покой», – прочел Глеб стеклянную табличку, укрепленную на выкрашенной серой краской двери.

– Добрый день. Мне к вам? – Сиверов положил на стойку направление и паспорт на имя Федора Молчанова.

– Может, и ко мне, – вместо приветствия ответила пожилая женщина, подозрительно поглядывая на пациента, которого никто не сопровождал – ни родственники, ни бригада санитаров.

Водрузив на нос чисто мужские очки в толстой роговой оправе, она бегло прочитала направление, подчеркнула пару строчек красным карандашом и наконец-то предложила Сиверову сесть. Несколько формальных вопросов, которые женщина задавала со скучающим видом, никого ни к чему не обязывали. Все ответы на них содержались в лежащих перед ней документах.

Еще через десять минут Глеб Сиверов, переодетый в больничную пижаму с черным штемпелем, получил на руки бумажку, где был указан корпус, номер палаты и фамилия лечащего врача, в распоряжение которого он поступал.

– Могу идти?

– Я вас проведу.

– До корпуса?

– Я сделаю все так, как надо.

Прием новенького прошел буднично, никак не затронув жизни больницы. Женщина проводила Глеба до двери, ведущей на территорию, открыла ее своим ключом и выпустила его из здания.

Сиверов еще стоял на крыльце, когда у него за спиной заскрежетал ключ. Трудно было поверить, что почти в самом центре Москвы может находиться такой тихий, забытый людьми уголок. Лужайки, аллейки, асфальтированные дорожки, скамейки, расставленные тут и там без всякой системы, невысокие, силикатного кирпича корпуса. Здесь никто никуда не спешил, больные прохаживались по аллейкам, сбивались в группки на перекрестках. Сиверов предварительно изучил у Потапчука план-схему больницы и ориентировался здесь великолепно. Чтобы попасть к своему корпусу, ему предстояло пересечь всю территорию лечебницы наискосок.

Никогда прежде Глеб не бывал в подобных местах даже в качестве простого посетителя. Чисто природное любопытство заставляло его идти медленно, прислушиваться к разговорам больных, присматриваться к ним.

Многие пациенты производили впечатление абсолютно здоровых людей. Разговоры о быте, о политике, хорошо обоснованные аргументы, толковые вопросы, толковые ответы. Но попадались и другие, в чьих глазах с первого взгляда читалось безумие. Этих было легко узнать даже издали, по походке – странной, немного разболтанной, – потому, как они озирались на ходу.

Сиверов вышел на небольшую заасфальтированную площадку перед одним из корпусов. Она чем-то напоминала войсковой плац, не хватало только трибуны и стендов. Здесь собралось человек пятьдесят больных, исключительно мужчин. Ветра почти не было, и на Сиверова то и дело наплывали облачка едкого дыма дешевых сигарет, сменяясь волнами чистого воздуха.

Совсем неподалеку от Глеба стоял странный субъект, одетый в военную форму старого образца, – не хватало только погон и кокарды на пилотке. Абсолютно безумные глаза мужчины были широко открыты, он даже не моргал.

– Кру-гом! – скомандовал себе больной, лихо развернулся, щелкнул каблуками и замер по стойке смирно. – Равнение направо! – скомандовал он себе, тут же выполнил команду и рявкнул:

– Шагом марш!

Высоко поднимая ноги, оттягивая носок, он картинно печатал шаг, продвигаясь по площадке. Когда ему нужно было свернуть, чтобы обойти препятствие, мужчина отдавал себе очередную команду:

– На-ле-во! На-пра-во!

Проходя мимо больных, мужчина не забывал прижимать руки по швам и поворачивать высоко задранную голову.

На него практически никто, кроме Глеба, не обращал внимания. Наверняка больной проделывал подобные трюки не первый месяц, а то и год, если судить по износившимся подошвам еще вполне крепких кирзовых сапог. Мужчина, чеканным шагом, приближался к Сиверову, шагал прямо на него, стуча подошвами сапог по асфальту – так, словно хотел, чтобы земля содрогнулась, а с фонарей упали шары стеклянных плафонов.

Невидящий взгляд скользил над головами людей.

– Левой! Левой! – приговаривал сумасшедший, надвигаясь на Сиверова.

Можно было отойти в сторону, можно было дождаться, пока больной сам свернет, скомандовав себе «на-лево!», но Глеб поступил иначе. Он негромко скомандовал: