Михаил Нестеров - Умный выстрел Страница 30

Дальше. Я не стал брать период полураспада СССР, взял за основу «среднеарифметическое»: между 1996-м и нынешним годом, когда в сезонном наркотрафике активно участвовали братья Перевозчиковы. Так вот, восемь лет тому назад килограмм героина в России стоил порядка 70 тысяч долларов за килограмм, в Туркмении — около 5 тысяч, в Афганистане — от 500 до 700 долларов. Все это называется сверхприбылью, и наркодилеры изо всех сил стараются посадить на иглу как можно больше молодежи. После тридцати дней употребления серого героина «курс лечения, предполагающий полную очистку организма, составляет до 10 месяцев». И совсем неважно, что это вдвое больше, чем при употреблении героина «777» из Южной Азии. Серый героин занимает сегодня большую часть наркотического рынка России. В «спокойной» Европе дела обстоят не лучше. В Финляндии за год регистрируется около пятнадцати тысяч преступлений, связанных с распространением наркотиков, а в целом в стране действует порядка тридцати международных (русско-финско-эстонских) преступных группировок.

Я упустил из виду какую-то важную, несомненно, деталь. Она торкалась в мою голову, чтобы я ее впустил, но я словно забыл и код от замка, и где сама дверь.

Безумство.

Необходимо отвлечься и от этой важной, ключевой темы, подумать о чем-нибудь другом, и тогда провал в памяти затянется, как рана под бинтом.

Но трудно было сосредоточиться на чем-нибудь другом, и я снова стал нагружать свои мозги.

Кажется, та упущенная мелочь была как-то связана с Пронырой. Скорее всего, в потоке добытой им информации я упустил что-то важное. И вот эта догадка немного успокоила меня, и я пошел чуть дальше: «поток Краулера» был неполон. Либо Проныра недоделал работу, либо посчитал какие-то данные лишними, что называется, из другой оперы.

Я подошел так близко к разгадке, что мог назвать страницу в виртуальном рапорте Проныры.

Но к черту все эти если бы да кабы, к черту все эти дешевые сравнения — к делу.

Убийство Перевозчикова-старшего в далеком 1996 году — вот где была зарыта собака. Не мотив или обстоятельства убийства, а убийство как факт, как сцена, акт, неважно.

Итак, лето 1996 года. Темная ночь тянет одеяло с припозднившегося вечера и одерживает верх. Игорь Антонович Перевозчиков, облокотившись о широкий гранитный парапет красавицы набережной (такой нет ни в одной стране мира), пытается объять необъятное: широченную Волгу. Кажется, вдали виднеется противоположный берег — но нет, это лишь остров с причудливой береговой линией, удивившей и восхитившей бы даже завистливых японцев. Пляж. Любители поплескаться в темной воде добровольно объединяются в единый клуб самоубийц: акул здесь с успехом заменяют катера и моторные лодки, чьи скоростные, отполированные водой винты по своим убийственным характеристикам не уступят острым акульим зубам. Одна лодка — прямо-таки белая акула. В ней двое вооруженных людей, и они терпеливо, под стать хищникам, поджидают свою добычу. Они растерзают ее, когда она буквально войдет в воду… Игорь Перевозчиков поджидает с той стороны баркас. Почему именно в это время пересеклись пути баркаса и сухогруза? Ведь Волга — не оживленное шоссе, тем более — в темное время суток. И судоходство — не железная дорога, а грузовые суда — не товарняки, которые сотрясают дома и поселки и буквально ставят на уши местных жителей. Но случилось то, что случилось. Баркас замедляет ход, чтобы не напороться на самоходный айсберг. И вот тут-то натурально напрашивается деталь: не сделал ли то же самое и сухогруз типа балкер, он же — навалочник? Если он шел против течения, капитан, образно говоря, дал команду в машинное отделение: «Самый малый!», и вялых оборотов винта хватило, чтобы удержать эту громадину на месте. А дальше произошло то, чего не могли увидеть ни отдыхающие, ни жители близлежащий домов. Главные действия произошли по правому борту сухогруза. Баркас ткнулся в него привальным брусом, матрос принял брошенный сверху швартов, а затем — и веревочную лестницу. По ней на борт транспортника поднялись несколько человек. Товар к этому времени уже успели достать из тайника; одной стороне предстояло проверить товар, другой — пересчитать деньги. И эта отточенная до мелочей и мгновений процедура заняла так мало времени, что даже сторонний наблюдатель не заметил бы паузы… Команда баркаса спустилась обратно на борт своего судна, балкер возобновил движение. И когда баркас снова сверкнул ходовыми огнями, Игорь Перевозчиков, ласкавший руками гранит набережной, довольно улыбнулся. Здесь он дожидался окончания короткой, но ответственной и скрытой сверхприбыльной операции… А его конкуренты или те люди, с которыми он попросту отказался поделиться прибылью, так же банально свели с ним счеты. Причем в ту минуту, когда он переживал экстаз от исхода скрытой, но у всех на виду операции, как будто онанировал под одеялом в казарме. Надо же, так обломать кайф человеку.

Я набрал номер телефона Проныры. Он долго не отвечал. Или тискает свою металлистку, или скрипит зубами, глядя на мой номер на экране мобильника. Наконец он отозвался. Я начал с места в карьер:

— Не было ли в протоколе названия или номера сухогруза? Куда он шел — вниз или вверх, груженый или порожний? Не отчалил ли баркас сразу после автоматной очереди в Игоря Перевозчикова? Он должен был отойти от берега, понимаешь? Команда баркаса должна была избавиться от груза.

Сердитая пауза, после которой Проныра взорвался:

— О каком, блин, грузе ты говоришь?!

— Героин, брат. Крупная партия героина из Туркмении.

Он долго, очень долго молчал, действительно соображая, наверное, о каком грузе я ему толкую. Наконец он вспомнил.

— Ну я действительно нашел в архивах протоколы этого дела. Не все то, что было интересно журналистам и обывателю.

Пауза. Шепот (злой): «Сейчас поищу». Искал он у себя в компьютере, поскольку не собирался избавляться от накопленной информации, которая по степени важности звенела или шелестела.

— Да, есть. Ты прав. Очевидцы показали, что баркас отошел от берега к фарватеру, потом снова подошел. О причинах бегства с места происшествия в материалах дела ничего не сказано.

— Так я тебе скажу. Официальная версия — в Игоря Перевозчикова стреляли из автоматического оружия, и рулевой увел судно из-под обстрела. Истинную причину ты уже знаешь: команда отвела баркас к фарватеру, чтобы избавиться там от героина, который минутами ранее сняла с сухогруза.

— Кажется, я знаю слишком много…

— Номер сухогруза или его название в материалах указаны?

Я был готов услышать: «Для этого мне нужно будет перетряхнуть всю Сеть: узнать график движения судов и так далее. Нереально, мне кажется». Но услышал совсем другое, короткое: несколько очевидцев с биноклями сообщили следователям и журналисту, который работал на месте происшествия: «Меркурий-2».

— Сейчас гляну, что это за судно и что оно перевозит в принципе. Ага, грузы в мешках, навалочный груз. Порт приписки — Туркменбаши.

— Команда тоже туркменская?

— Ну, милый мой, откуда я знаю? Флаг точно туркменский. — Проныра поторопился попрощаться в хвалебном стиле: — Хорошая работа?

— С меня причитается.

Я прервал связь с Пронырой.

Для меня все стало на свои места. История повторилась. С разницей в шестнадцать лет. Все новое — хорошо забытое старое.

Я припомнил Белоногова: по его словам, Аннинский контактировал с операми из ФСКН, составлял какую-то базу, возможно, работал с архивами. Там (в моем представлении — это пыльное помещение, в которое свет проникает через круглые слуховые окна) он и наткнулся на интересную информацию. Копнул под Вадима Перевозчикова, с которым был знаком по лодочной станции, и получил ответный удар: деньги. Крупную сумму откупных за молчание. Взять их — означало закрыть глаза на преступный бизнес Перевозчикова и косвенно, как результат подкупа, влиться в преступную группировку. Отказаться от денег — означало подставить под удар как себя, так и своих близких: все-таки он имел дело с международной преступной группировкой. Мафия — она и в Туркмении, и в Афганистане мафия.

У меня не было и минуты свободного времени. В одном из отделов моего бумажника лежал чек с автозаправки «Ромашка», и мне нужно было его отработать. Эта автозаправка находилась в нескольких километрах от Солнечногорска. Я оседлал свой байк и с ветерком прокатился на северо-запад от столицы, в местечко, которое раньше носило названия — Гомзино, Солнечная гора. Королевой этой бензоколонки была симпатичная и пухлая женщина лет тридцати пяти. Глянув на нее, я отверг вступление: «Везет же мне на пышек». Дело есть дело.

— Услуга за услугу, — сказал я ей и вручил свою визитку. — Когда заподозрите вашего мужа в измене, просто позвоните мне.

— Вы кастролог?

Я показал ей свое удостоверение частного сыщика и вручил визитку: