Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть Страница 35

Высокая разливалыцица с позолоченной чашкой на це­почке катала этажерку с винами, настойками на тигровых костях и сосудом, в котором густо лоснилась змеиная кровь.

Бруно и Рене оказались единственной европейской па­рой. Вьетнамцы и китайцы, приведенные Клео, выстроив­шись цепочкой, по-деловому вручили визитные карточки, получили в обмен захваченные Рене картонки отца с золоче­ными звездами. Не обратив внимания ни на них, ни на приписку под именем де Шомон-Гитри «генерал», попрята­ли карточки в потертые, несменяемые из страха потерять удачу бумажники. Рене попыталась завести светскую беседу о блюдах, от ароматов которых ее мутило. Клео, покивав, быстренько подложил достойные, по его мнению, генераль­ской дочери куски, заправил травами, намешал соусов в блюдце и жестом пригласил наслаждаться.

Бруно несколько раз перехватывал беззастенчивый, оце­нивающий взгляд Сун Юй. Жена Клео заявилась в золоти­стом шелковом платье с воротником-стойкой. Это был не вьетнамский «ао-зай», а доподлинное китайское платье с вы­сокими на бедрах разрезами, в которых сверкали нейлоно­вые чулки. Сун Юй выводила Бруно после доставки пени­циллина в европейскую часть города. Она же дирижировала свидетелями, показавшими французским жандармам, что воинский грузовик грабили коммунистические бандиты. Клео, видимо, занимался перепродажей бесценного лекарст­ва именно им.

В Азии собираются вокруг стола для еды, а не разговоров. Чем изысканнее и богаче угощение, тем нелепее никчемная болтовня или, хуже, деловая беседа. Рене не притрагивалась к палочкам, больше пила и входила в свое обычное на свет­ских сходках состояние. Вьетнамцев и китайцев, Бруно знал, такое не коробит. Выпивка, как и еда, оплачена заранее, оста­ваться не должна. Отчего не перебрать?

Проглотив компот из лотосовых семян, Бруно спросил по-французски Сун Юй:

— Вы знаете, что такое бескультурье, мадам?

Она щебетала на кантонском с морщинистой старухой с лысиной на коротко стриженной, по-птичьи крохотной го­лове. В ушах ведьмы поблескивали бриллиантовые серьги, которые по величине, если их сложить, возможно, оказались бы крупнее лысины.

Сун Юй неторопливо повернулась к Бруно. Двойные ямочки на щеках, когда она улыбалась, копируя гримасу мужа, делали кукольным ее круглое лицо, на котором удли­ненные глаза вразлет уходили к вискам. Два крупных, при­гнанных друг к другу передних зуба отблескивали желтиз­ной. Подрубленная над бровями челка усиливала кукольное сходство, но в узких, черных и влажных глазах — над улыб­кой полноватых губ и приветливыми ямочками на щеках — стояли презрение и ненависть.

—   Что же такое? Просветите!

Видимо, Сун Юй подучилась языку. На канале У Кэй во время отступления из Шолона она едва подбирала глаголы.

—   Бруно, не кокетничай с мадам Баттерфляй! — сказала с другого края стола Рене.

—   Меня зовут Сун Юй, мадам Доуви...

Бруно покосился на китаянку. Что за прозвище дает же­не?

—   Мадемуазель де Шомон-Гитри, — поправила Рене.

—   Так что же такое бескультурье?

—   Бескультурье, мадам, на мой взгляд, есть потеря куль­туры своей деревни или становища... Человек из деревни в таком скопище, как город, пытается обезьянничать, перени­мать внешние признаки чуждой культуры и становится в общем нелепым... Пришлые, которые держатся землячест­вами, крепче стоят на ногах и остаются личностями, как были в становище или деревне. Не так ли в китайских кла­нах?

—    Хотите выведать кто собрался? — сказала Сун Юй. — Нет, не земляки. Клео и его уважаемый отец с севера, пекин­цы. А я из нищенствующей семьи второго поколения кан­тонцев...

—   Значит, совместные деловые интересы?

—     Ах, дорогой! — сказала Рене, облокотившаяся обна­женной рукой на плечо низенького Клео, сидевшего ря­дом. — Ты пытаешься очаровать мадам... мадам...

—   Меня зовут Сун Юй, мадам Доуви.

—   Мадемуазель де Шомон-Гитри, я же говорила...

Рене захохотала.

Клео с непроницаемым лицом осмотрел почти опустев­шие блюда, размышляя, что бы еще подложить к нетрону­тым кускам на ее тарелке.

—   Вы не ответили на мой вопрос, мадам Сун Юй, — ска­зал Бруно.

—   Не торопитесь заворачивать огонь в бумагу, — ответи­ла жена Клео.

Бруно посмотрел на Рене и подумал, что эта женщина, пытающаяся, приоткрыв рот, вникнуть в произношение Клео Сурапато, старше его на тринадцать лет. И что она ждет ребенка через три месяца. И беременна ли теперь Сун Юй?

Китаянка сказала:

—   Вы и Рене прекрасная пара.

—    Все ли ваши друзья говорят именно так, хотел бы я знать...

—   Сплетничают, конечно.

—   Что именно?

Бруно единственному за столом принесли кофе. Свежай­ший, дорогой и вкусный. Чашка оказалась тонкой.

Клео улыбнулся и покрутил за прической Рене ладонью, давая понять, что следует оставаться за столом, когда другие встанут. Бруно кивнул.

—  Вон тот господин с золотыми зубами считает, что ваша супруга ... как бы поточнее перевести... словом, она — белое куриное мясо. А его собеседник справа от вас кричит ему, что нет, ваша уважаемая супруга как раз куриное мясо с соусом карри. Кроме того, он считает, что вы привели не первую, а младшую уважаемую жену, поскольку она так... так... свобод­но выпивает и все такое.

—   Они так и говорят — его уважаемая жена?

—     Они говорят — куриное мясо уважаемого заморского дьявола...

—   Из почтения ко мне?

—    Из боязни обидеть Клео. Он ведь платит за угощение, а вы главный гость... Не огорчайтесь за мадам Лябасти. Если сплетничают, значит, считают почти своими. О посторон­них у нас не разговаривают. Какой интерес?

—   Спасибо, мадам, — сказал Бруно Сун Юй.

—   За что принято у вас благодарить в таких случаях?

—   За перевод и урок юмора...

Китаянка торопливо тронула золотое колье, треть которо­го состояла из нефритовых пластинок. Желтовато-зеленый камень защищал от наговоров. Белые имели дурной глаз. А благодарность адресовалась ей. Если Нефритовый импера­тор спит и камень не убережет от голубого заморского глаза?

Клео громко сказал по-французски:

—    Господа и дамы! Конфуций предостерегал иметь дру­зей, которым мы не ровня. Ужин устраивался, чтобы ввести в наш интимный круг равных старинного друга и компань­она, с которым мы давно имеем общее дело, но почти не встречались семейно, господина... Амоса Доуви!

Некоторые китайцы крестились и, случалось, носили ев­ропейские имена. Бруно знал это от контрразведчиков. Он осмотрелся, ожидая, кто из присутствующих встанет или покивает.

Встала Сун Юй. Она обошла стол, склонилась над Рене, что-то нашептывая, и вывела ее из кабинета.

Больше никто не вставал.

Смотрели на Бруно. Кивая, улыбались Бруно.

—   Господин Доуви! Вокруг вас члены объединения. При­сутствующие дамы являются либо старшими сестрами, ли­бо женами его участников, не пришедших сегодня, а также не появляющихся по ряду причин никогда... Наш глава — уважаемый господин Нго...

Клео поклонился человеку с золотыми зубами.

Бруно на всякий случай кивнул. Все кивнули в ответ после Нго. Может, Клео не хотел сообщать этой сходке подлинное имя Бруно? Но тогда зачем понадобилась комедия с обме­ном визитными карточками? Впрочем, от них с Рене пред­ставлена генеральская визитка, и только... Опять берет врас­плох, как на канале У Кэй?

—    Господин Доуви, — сказал Клео. — Присутствующие понимают французский, но не решаются объясняться на нем...

Лгал, конечно.

—    Поэтому я изложу то, что хотел сообщить уважаемый господин Нго.

Нго пустил скороговорку на китайском:

—  Все согласились отдавать заморскому дьяволу три про­цента.